На винтовке глушитель, поэтому звук выстрела в этом калибре не слышен вообще — его не слышу даже я. На каждом из солдат патруля бронежилет — но винтовка настолько точна, что позволяет укладывать пули ровно в тут точку на человеческом теле, какую ты хочешь. Винтовка полуавтоматическая — американская, развлекательная, производства Ruger, самая распространенная модель десять-двадцать два. Пуля этого калибра, несмотря на малый вес и малую энергию на близкой дистанции очень опасна — она свинцовая, безоболочечная и причиняет тяжелейшие ранения. Двое биты чисто, в голову, третий дергается и пуля попадает в шею — тоже не жилец. Мгновение — и трое оставшихся в живых падают на асфальт, окропляя его кровью, которой тут и так более чем достаточно.
Еще семь выстрелов, один за другим — негоже оставлять раненых мучаться на дороге. Все равно не выживет никто — так зачем добавлять страданий, тут их и так много. Семь выстрелов — и семь трупов. Еще десять жертв на алтаре бессмысленной и беспощадной гражданской войны…
Touts will be shot…
Винтовку я кладу в кучу хлама, осторожно выдергиваю чеку гранаты. Если сюда поднимется неопытный человек, его ждет сюрприз. А если и опытный — без разницы, на винтовке отпечатков пальцев нет, даже заряжал я ее в перчатках.
Спускаюсь — очень хорошо, что в старых домах есть черный ход — для прислуги. Потому то я и выбрал это место и этот дом. Его я заблокировал внизу — потому, что если мне по пути попадется гражданский, его придется убить, а я не убийца и не террорист. Все мои цели являются либо полицейскими, либо военнослужащими, которые взяли в руки оружие, встали под британский флаг — и поэтому по правилам войны являются моей законной добычей. Я с полным правом могу назвать себя диверсантом, солдатом на войне. Войне тайной, необъявленной — но тем не менее. Нам тоже ничего не объявляли — просто начали убивать.
Двор — темный, сырой, из окон почти ничего не видно, особенно если знаешь, как идти. Если и увидит кто — потом не сможет дать описание, обычный человек, роста выше среднего, усы и густая борода, очки, ничем не примечательная одежда. Да и не любят здесь откровенничать перед полицейскими — как с той и с другой стороны…
Двор, за ним еще двор — дальше скрытая стоянка с автоматической системой пропуска — скормил автомату купюру и все. Телекамеры я вывел из строя — подцепил маломощную хлопушку.
Вот и моя машина — темно-серый Форд-седан, неприметная, но с очень мощным двигателем, куплена подержанной. Двигатель отзывается мурлыканьем, но при необходимости это мурлыканье перейдет в грозный рев. Отцепляю грим, привожу себя в порядок — все элементы грима я выброшу в мусорный бачок по дороге. Костюм и так сойдет, а плащ придется сжечь. Уличных камер видеонаблюдения опасаться не стоит — их разбивают и протестанты и католики, в городе нет ни одной. Даже дешевые камеры наблюдения на магазинах, которые устанавливают по требованию страховых компаний — разбивают тоже.
Выруливаю на улицу, скармливаю автомату пару фунтовых купюр, чтобы меня пропустили. Сопровождаемый недобрыми взглядами — такие как у меня машины обычно и использует полиция — качусь на небольшой скорости по протестантскому кварталу. Заполошно надрывается рация — общий сбор, ЧП. Мимо пролетают одна за другой три кареты скорой помощи — хотя там им делать уже нечего — только смерть констатировать…
Touts will be shot…
Покатавшись по улицам — надо выждать для правдоподобности минут десять — достаю из бардачка сирену, ставлю на крышу. Истерический вой давит на мозги, резкий шлепок об металл — кто-то бросил в полицейскую машину камень. Машин на улицах мало, перед завывающим сиреной Фордом уступают дорогу все — без исключения…
А вот и оно — место происшествия. Залитый кровью асфальт, распростертые на нем тела… Глаза слепнут от синих всполохов десятка мигалок, раздраженный бобби [бобби — полицейский] натягивает яркую, сине-желтую ленту, ограждая место происшествия, еще двое прогоняют зевак — нечего тут делать. Репортеры тоже тут — затворы фотоаппаратов работают непрерывно, пленки никто не жалеет — хотя их и оттеснили метров на тридцать. Сегодня в новостях будет аншлаг…
Оглядываюсь в поисках своих — ага, вон и носатый белый фургон ВМС без каких-либо опознавательных знаков полиции, около него — группа людей в штатском, суперинтендант Риджвей расстелил какие-то бумаги на коротком капоте, дает указания. Спокойно пробираюсь через толпу, сую в нос полицейскому, стоящему у ленты свое служебное удостоверение…
— Проходите, сэр…
Корочка — маленькая, а какое преимущество дает. Констебль услужливо приподнимает передо мной ленту — и я ныряю под нее, а констебль останавливает вознамерившегося прошмыгнуть следом за мной борзописца из желтой прессы. Начинается ругань — но мне до нее нет никакого дела, я иду к фургону. К своим…
— Сэр…
Суперинтендант Малькольм Риджвей отрывается от бумаг, раздраженно смотрит на меня — аж кончики усов поднялись, как у кота. Сейчас получу нагоняй — за себя и за того парня…
— Кросс? Ты какого черта опаздываешь? Ты вообще где был, почему тебя в отделе не было?
— Встреча с осведомителем, сэр. Я вчера зарегистрировал, как положено, сэр!
Суперинтендант Малькольм Риджвей к нам из армии, причем недавно — поэтому четкие уставные ответы льют бальзам на сердце старого вояки. Вот и сейчас сердце его немного смягчается, грозовые облака, повисшие над моей головой и вот-вот готовые разразиться молнией потихоньку рассеиваются…
— Осведомители. Осведомители… Ни хрена от них толка нет, только деньги переводим. Да вы шляетесь в рабочее время по пабам. Признавайся — в пабе был?
— Заехал с утра, сэр…
Лучше признаться в малом…
— Вот видишь…
— Что здесь, сэр…
— Целый патруль положили, десять человек.
— Как так?
— Вот и я бы хотел знать — как так! — снова повышает голос Риджвей — как так, что наши доблестные томми [томми — солдат] позволяют себя расстреливать как в тире! В мои времена в армии всякого дерьма хватало — но такого не было!
— Полное дерьмо…
— Вот именно. Снайпер, похоже сработал. Сейчас ищут снайперскую позицию…
Как раз под эти слова — сильный, раскатистый хлопок наверху, что-то падает, колотится об асфальт. Миг — и я уже на земле, заодно сбиваю с ног Риджвея и стоявшего ближе ко мне Питерса. Со всех сторон раздаются крики, топот, взрывает сирена. Поднимаю голову — на крыше того дома, с которого я стрелял зияет выбитая взрывом дыра, граната взорвалась и снесла в этом месте всю черепицу. Она и падала сейчас на асфальт, подобно граду…
— Быстро реагируешь, Кросс — усмехается поднимающийся Риджвей — почти как в армии. Молодец…
— Спасибо, сэр…
И тут рвет планку у Питерса. Тимоти Питерс, совсем молодой пацан, меньше года назад пришедший к нам, в особый отдел из армии — служил он тоже здесь, в Белфасте. Тридцати еще нет — здоровенный, с простым деревенским лицом, со светлыми волосами — внезапно он с каким-то, то ли всхлипом то и с воем, бросается на капот фургона, бьет по нему обеими кулаками так, что бумаги летят во все стороны, а на металле остаются едва заметные вмятины…
— Суки!!! Су-у-у-ки!!! А-а-а-ы-ы-ы-ы!!! За что же они так!!! Зубами рвать буду!!! Зубами!!!!
Ты даже не представляешь, Тим — за что… Но поверь — есть за что, если бы ты тогда побывал в Бейруте — вопросов бы не задавал. Правильно говорил Цакая — если не хочешь мстить за себя — отомсти за тех, кто не сможет отомстить за себя, отомсти за тех, кто лег. Вот я и мщу — как умею. Не знаю, сколько Господь отвел мне еще жизни — но отомстил я уже за многое. Воистину — touts will be shot…
Картинки из прошлого. 03 августа 1992 года. Бейрут, проспект генерала Корнилова
— Занимайте позицию. В глубине комнаты, не вылазьте к окнам. И тихо, затихаритесь, так чтобы наступили — не заметили. Позицию подберите — чтобы через проломы стрелять. Куклой посветите, только осторожно, башку не подставьте. Я целеуказание дам, трассерами — и валите с ходу, не стесняйтесь.
— Есть.
— Двигаемся. Пошли!
Город, которого нет…
Бои в городе идут уже третьи сутки, и только сейчас я понял — переламываем. Переламываем хребет всем скопившимся в городе уродам, потому что нас с каждой минутой все больше, а их — все меньше. Переламываем….
Третьи сутки воюем — но никто не уходит, даже раненые стараются остаться в строю, в тыл приходится отправлять силой. У стадиона, у разгромленного здания МВД основной опорный пункт, там все зачищено наглухо и стоит бронетехника — даже самоходные гаубицы. Остальная часть города, особенно мусульманские кварталы представляют собой слоеный пирог — где наши, где не наши непонятно. Террористы лучше знают город, у них проводники из местных, они знают все подземные и тайные ходы — выходы, они готовы убивать, не задумываясь, их не волнуют потери мирняка — но их все меньше, а нас — все больше. Да и подготовка у нас — армейская.
