Ознакомительная версия.
Наступил вечер, быстро перешедший в ночь, закутавшую в покрывало тьмы окружающие предметы. Высыпавшие на небе звезды блистали в холодной черноте космоса. В оставшемся без хозяина саду кричала какая-то птаха. Спать не хотелось. Я бродил вокруг палатки, вдыхая свежеющий воздух, и на душе было тоскливо и радостно одновременно. Днем удалось поговорить с родными и любимыми. Слава богу, у них все было хорошо. Но мне хотелось находиться с ними рядом, а до отъезда домой оставалось еще почти полтора месяца. С другой стороны, полугодовая командировка подходила к концу, и это не могло не радовать. Я принялся считать дни, используя все уловки, чтобы их получилось меньше. Дорогу я отбросил сразу – ибо ее можно не считать, так как уже домой. Затем решил не считать сегодняшний день, он уже заканчивался. Подумав, отбросил и крайние два дня, по причине того, что они должны были пройти в сборах, – получалось не так уж и много: чуть больше месяца. А месяц… Что месяц, когда пять уже позади? Промелькнет – не заметишь. Придя к такому очевидному выводу, я еще немного побродил по окрестностям и, напитавшись кислородом, отправился спать.
Нас никто не гнал, не заставлял, не приказывал, но, может быть, именно поэтому мы всей группой назавтра и вышли на зарядку? Трусы, кроссовки – вот и вся спортивная форма. А куда лучше, если утро, а в тени плюс двадцать семь?
– Что, блин, застоялись, буланчики? – Я сам в одних труселях прогуливался перед выстроившимися в две шеренги разведчиками. – Разминаться будем?
Вопрос, заданный для проформы, вдруг нашел поддержку:
– Будем! – ответили чуть ли не хором.
– Хм, хм, – помял я губами, пытаясь переварить данное событие. (Обычно на разминку времени не тратили, сразу начиная с бега.) – Так, Козлов… – Я хотел назначить Евгения на проведение разминки, но неожиданно для самого себя решил провести ее сам. – Отставить. Опанасенко – середина, от Опанасенко вправо-влево на три шага разомкнись!
Десять минут, как отдай, ушло у меня на проведение разминки, потом пять километров легкого бега, занятия на брусьях, еще километр бега восстанавливающего, и все – в душ. Зарядка как никогда прошла продуктивно, мышцы наполнились силой, настроение у всех бодрое. Сегодня у нас еще один день отдыха, хотя, собственно, уже достаточно наотдыхались. Появилось желание пойти в поле, провести занятия – мне не терпелось опробовать новые тактические схемы. С другой стороны, дают – бери, а бьют – беги. Отдыхать так отдыхать. И мы отдыхали.
Зачем младшего сержанта Бубликова занесло на узел связи, он потом так и не вспомнил. Раньше Вадим никогда не заходил к расположившимся на отшибе (в небольшом фруктовом саду) связистам. Но в тот раз забрел в сад и, витая где-то в облаках, стоял и пялился на сидевшую на одном из деревьев бабочку.
– Эй, военный! – окликнул его веселый девичий голос. – Проблемы?
Вадим повернулся и, казалось бы, со все тем же задумчивым видом пристально уставился на стройную, молодую, в такой же, как у него, но только гораздо более подогнанной форме, девушку. На плечах у нее блестели золотом латунные звездочки. Только их он в первые секунды и не заметил, увидев и сразу потонув в другом блеске, блеске ее голубых глаз.
– Да я вот… – растерянно пробормотал Бубликов, не в силах оторвать от них взгляда.
– Что, язык проглотил? – Она продолжала смеяться.
– А вас как зовут? – совершенно по-дурачьи ляпнул он.
– Яна, – вопреки всем раскладам отозвалась она. – Но для вас, товарищ младший сержант, «товарищ прапорщик».
– Да, так точно, товарищ прапорщик! – машинально отозвался он.
– Да я пошутила, – рассмеялась девушка. – Ты сам-то представишься или мне тебя так младшим сержантом и называть?
– Бубликов, – ляпнул он и тут же: – Вадим. Вадим меня зовут. Вадим Юрьевич.
– Очень приятно, Вадим Юрьевич. – Было видно, что она едва сдерживается, чтобы не расхохотаться.
– И ничего смешного, – обиделся Бубликов и готов был, развернувшись, зашагать прочь, но что-то его продолжало удерживать.
– Простите, – извинилась девушка. И уже вполне прапорщицким тоном уточнила: – Вы что-то хотели?
– Да так, – ответил он, – гулял. – И неожиданно для себя улыбнулся. Ее лицо тотчас снова осветила улыбка. Осмелев, он заметил: – А я вас здесь раньше не встречал.
– Меня здесь раньше и не было, – рассмеялась она. – Мы только вчера прилетели.
– Это здорово.
– Что здорово? – удивилась она. – То, что прилетели, или то, что только вчера?
– То, что я вас встретил, – совершенно искренне сообщил он.
– А давай на «ты», – предложила Яна, – а то я себя старухой чувствую.
– Какая же вы старуха? – тотчас возразил Бубликов.
– Вот опять. – Она, упрекая его, покачала головой. – Мне, между прочим, двадцать два.
– А мне, между прочим, двадцать три, – в тон ей сообщил Бубликов и рассмеялся. Ее смех присоединился к его. Она что-то спросила, он ответил. Они снова смеялись.
Бежали минуты, они продолжали болтать о себе и ни о чем. И ему и ей было так легко, так просто беседовать, что казалось, они знают друг друга долго-долго. Ему было приятно слушать ее голос, смотреть на нее, чувствовать ее запах.
Время бежало незаметно.
– Ой, – вдруг спохватилась она и, перестав улыбаться, взглянула на часы. – Чуть не опоздала, заболталась я с тобой. Все, Вадим, я побежала, мне на дежурство пора. Все. Все, пока!
– Как? Когда же…
– Я в ночь заступаю, – уже убегая, сообщила девушка.
– Я приду завтра во столько же, – крикнув ей вслед, пообещал он, и в задумчивости пошел по тропинке, ведущей к лагерным палаткам, так до конца и не понимая, что это было: обещание свидания или ничего не значащая встреча «на поболтать»?
В обед меня вызвал к себе ротный.
– Разрешите? – Я вошел в канцелярию и сразу оценил обстановку: ротный сидел на кровати и выглядел хмурым, я бы даже сказал, слегка расстроенным.
– Садись, – первым делом то ли приказал, то ли предложил он и насупился, видимо решая, с чего бы начать предстоящий разговор.
«И в чем же моя-твоя провинилась?» – гадал я, пока ротный пребывал в раздумьях. Не видя за собой никакой особой вины, я тем не менее говорил спасибо нашему отрядному психологу. Хорошую он нам соломку постелил, раньше бы Белов на меня еще с порога орать начал, а сейчас сидит, думу думает. Слов печатных, наверное, подобрать не может. И все-таки в чем же моя вина? Вроде бы ничего такого с утра не было. Или было? Бойцы что-нибудь набедокурили, а я и не знаю? Да вроде бы все на виду находились. Уж быстрее бы начинал, что ль? Что тянет? Все нервы поистрепал. Или как там моя бабушка говорила: «Все жилы вытянул»? А ротный еще раз так жалостливо на меня посмотрел, вздохнул и заговорил.
– Виктор Петрович, тут такое дело, даже как и начать, не знаю. – Сказав эту вступительную фразу, он замолчал, а у меня сердце аж захолонуло. Что ж такого у нас произошло, что ротный к разговору приступить никак не может? О, блин! Точно что-то с бойцами случилось. Что-то очень серьезное. И что меня теперь по такому случаю ждет – выговор или увольнение? А Белов все молчит. Да задолбал он тянуть!
– Товарищ майор, – не выдержал я. – Что случилось-то, блин?
– Вот опять! – Белов всплеснул руками.
– Что опять? – Я не понял сути возгласа.
– Виктор Петрович, я все понимаю: упали вы там и прочее, на волосок от смерти были, тут же бой, стресс, с которым не всякий справится, но с другой стороны – у нас что, раньше стрессов меньше было?
– Ну-у, – протянул я задумчиво, были у нас стрессы, не поспоришь. Конечно, этот стресс – всем стрессам стресс, особняком стоит, но сказать, что раньше наша нервная система пребывала в полной безмятежности, значит крепко погрешить против истины. – Ну, бывало.
– Вот именно, бывало, и я так считаю, – прямо даже повеселел ротный. – Тогда скажи на милость, пожалуйста: почему со стороны первой группы такое постоянное неоправданное применение ненормативной лексики?
И это что, все, из-за чего он меня вызвал, или я чего-то не знаю? Не догоняю, так сказать? Может, министр обороны приказ по матерщине издал? А теперь с проверкой едет? Но вообще-то приказы положено доводить до личного состава. И в списке доведения расписываться тоже. Бред какой-то! А майор Белов продолжал гнуть свою линию.
– Времени прошло достаточно, – справедливо заметил он, – пора и честь знать. Если коротко, то с ненормативной лексикой пора бы вам уже заканчивать!
Я сглотнул: издевается он или нет? И как выражается: «ненормативной лексикой»! Не мат и не нецензурщина, а «ненормативная лексика»… Я, наверное, раскрыл рот или как-то по-другому выглядел глупо, по-идиотски, но тот интерпретировал мою ошеломленность по-своему, потому как пошел на попятную.
– Я ни в коем случае не настаиваю! – заявил он. – Каждый волен выбирать сам, как ему разговаривать. – Это, я так понимаю, он, прежде чем продолжать, меня в своей толерантности заверил. – Говорить – одно из немногих естественных прав человека. Но, с другой стороны, язык наш гробить и засорять не надо! – «Не надо» он произнес твердо, почти жестко, в общем, как обычно. Почти как прежде.
Ознакомительная версия.
