уже принесли в наши дома?
Я крепче сжал ее в объятиях, пытался нашептывать что-то ласковое, утешительное, гладил по склоненной голове, так, как гладят плачущих маленьких девочек не чающие в них души мамаши. Но она вдруг с неожиданной силой вырвалась из моих рук, развернулась ко мне лицом, обожгла горящим взглядом:
– Почему вы не поможете нам? Почему твоя страна не заступится за мой гибнущий народ? Не защитит нас? Ведь вы же обещали! Обещали!
"Обещали!" – гулко завибрировала где-то в голове лопнувшая, перетянутая струна. Обещали и не помогли, могли заступиться и спасти, но не сделали этого. Почему? Почему?! "Обещали… Обещали…", – тяжелые капли из кровоточащего сердца звонко падают вниз. Что же ты делаешь со мной? За что?! Теплый ветер далеких гор обдувает лицо, несет с собой мельчайшую взвесь закручивающейся в смешные подобия смерчей серой дорожной пыли. Солнце режет глаза. Почему вдруг такое яркое солнце? Пытаюсь прикрыть веки и из-под них белозубо скалится грузинский пулеметчик, шутливо грозит мне пальцем: "Не балуй, генацвале!". Пахнет солярным выхлопом и свежей кровью, автоматной смазкой и сгоревшим порохом… Теперь я точно знаю, что так пахнет смерть. Жирная зеленая муха, нагло по-хозяйски ползет по раскрытому человеческому зрачку неподвижно уставившемуся в бездонное синее небо, останавливается, неторопливо трет одну об другую отвратительные мохнатые лапки…
Кто-то отчаянно тормошит меня, трясет за плечо, и я медленно выныриваю обратно, сквозь очертания диких гор и вьющейся среди них пыльной грунтовки постепенно проступают знакомые стены моей московской квартиры. Из багрового тумана, бушующего перед глазами проявляется встревоженное женское лицо, смотрит на меня виновато и испуганно, бледные, без следов помады вспухшие губы быстро-быстро шевелятся выталкивая неслышные мне звуки. Трясу головой, как пловец, вытряхивающий попавшую в ухо воду и слух возвращается. Громко щелкнув, в голове встает на свое место невидимый рубильник. Я снова дома…
– Прости, прости меня, глупую, пожалуйста! Я не хотела, правда, не хотела! – захлебываясь шепчет девушка напротив.
Внимательно смотрю ей в глаза, не покажется ли и тут, знакомая муха. Нет, это не та девушка, похожа немного, но не та… Та уже никогда ничего мне не скажет…
Легко, чтобы не причинить боли, отстраняю в сторону ее руки. Поднимаюсь и как был, совершенно голый, с намотанным вокруг бедер полотенцем шлепаю босыми ногами к прикроватной тумбочке. На ней лежит мой мобильник. Непослушные пальцы долго не могут вызвать из памяти нужный мне номер, все то время пока они слепо блуждают по кнопкам я чувствую спиной ее взгляд. Она молчит, мне тоже нечего сказать, пока нечего… Трубку снимают на третьем гудке.
– Здорово, братишка! Как жизнь половая?! – жизнерадостно орет в мембране Фима Федорцов.
– Нормально, – слова даются тяжело, перекатываются во рту каменными глыбами, цепляются друг за друга, сталкиваются со стуком, мешают…
– По голосу не скажешь! Что похмелиться с утра еще не успел? Или кто-то сожрал твой завтрак?
– Нормально, – тупо произношу еще раз не в силах реагировать на его подначки. – Я еду с тобой.
– Ого! Уважаю, мужик! А то разнылся, как кисейная барышня: не могу, не хочу…
Фима еще что-то стрекочет, как из пулемета, говорит о каких-то баксах, оплате, командировочных и забронированных заранее билетах, что-то про документы и какие-то оформления… Прерываю его почти с ненавистью:
– Я тебя не пойму: тебе помощник и охранник нужен, или уже нет?
– Нужен, старичок, конечно, нужен, – быстро соглашается Фима.
– Тогда не грузи меня всеми этими проблемами, понял? Скажи когда выезжаем и что с собой брать. Остальное, твоя забота.
– Ну ты и деловой, – обиженно хрюкает в трубку Федорцов. – Аванс и командировочные значит тебе не интересны…
– В жопу их себе запихай, – от нетерпения меня охватывает злость и я срываюсь в явную грубость.
– Хорошо, вижу ты не в настроении, позже обсудим… А выезжать, дорогой, нужно сегодня, иначе никак… После обеда у нас самолет, так что хочешь не хочешь, а номер своего паспорта тебе придется продиктовать мне прямо сейчас, билет надо успеть заказать. Ну и на сборы тебе пара часов, не больше…
– Однако, – слегка остываю и задумчиво качаю головой.
– А вот не хрена было столько дней ломаться, как девка, – ехидно выдает мой приятель. – Тогда и времени на сборы больше получилось бы…
– Ладно, уговорил, красноречивый, – согласно мотаю головой, уже роясь в этот момент на полках платяного шкафа, где по идее должны храниться мои документы.
Как обычно и бывает в таких случаях под руку попадается все что угодно, включая сюда даже школьный аттестат, а вот заветной книжечки удостоверяющей, что я наделенный всеми правами гражданин и так далее, найти никак не возможно. Наконец нащупываю ее плотную обложку из кожи молодого дерматина в самом дальнем углу и облегченно задиктовываю злорадно хихикающему Фиме длинный ряд цифр номера и дату выдачи.
– Ну вот, – удовлетворенно хмыкает мой приятель. – Теперь можно и кредит в банке на твое имя взять. Так что ты того, как проснешься окончательно, начинай думать, где деньги возьмешь по процентам платить…
Недослушав его жизнерадостное бульканье, я обрубаю связь и облегченно вздохнув, оборачиваюсь к неподвижно сидящей на краю кровати Луизе. Она ничего не говорит, только смотрит на меня темным, затравленным взглядом, опущенные к низу уголки ее губ предательски вздрагивают, а в углу глаз затаились прозрачные капли готовых вот-вот пролиться слезинок. Стараясь опередить этот неминуемый плач, должный окончательно разорвать мое и так бешено колотящееся в груди сердце с наигранной бодростью говорю ей, натягивая на лицо как можно более веселую и непринужденную улыбку:
– Извини, родная, срочная командировка. Времени совсем нет, через пару часов уже самолет. Так что надо собираться…
Интонация моих слов подразумевает, что ничего страшного, или необычного разумеется не случилось, просто обычный форс-мажор, рабочий, так сказать момент. Но и ей не грех бы одеться и дать мне спокойно сложить в сумку вещи… Однако Луиза остается сидеть, неподвижная, прямая, не желающая понимать никаких тонких намеков, испытующе заглядывающая мне в глаза.
– Ты едешь туда… – она даже не спрашивает, а скорее утверждает, просто констатирует факт.
– Да, подвернулась денежная работенка на твоей родине. Так что могу передать привет твоему родному городу, – небрежный тон дается мне все сложнее, в голосе помимо воли то и дело проскальзывают неловкие дрожащие нотки.
– Ты едешь туда, и это все из-за меня… – глухо произносит она бессильно роняя на грудь голову.
– При чем тут ты? – фальшиво удивляюсь, натягивая джинсы и стараясь на нее не смотреть. – Просто работа, и ничего личного… Должен же я как-то зарабатывать себе на жизнь?
– Не пущу, – она поднимается с кровати, решительно
