– А что курд?
– Тоже отпирается. Утверждает, что познакомился со шпионом случайно.
Глаза генерала превратились в две черные щелочки. Он был вне себя! Человек, растерзанный толпой при аресте Малко, оказался курдом, давно скрывавшимся от властей. Но на этом след обрывался. Окейли предполагал, что Малко был послан американцами для установления связи с курдским сопротивлением, но не мог взять в толк, почему он в таком случае не поехал через Иран. Эта гипотеза не полностью удовлетворила генерала. Агент–профессионал, и раз уж приехал в Багдад, то с определенной целью, думал он. Вот только с какой?
Капитан Татар тактично кашлянул:
– Господин генерал, позвольте мне допросить эту девчонку – Амаль Шукри. Она часто встречалась со шпионом. Может быть, ей что–нибудь известно…
– Черта с два, – проворчал Латиф Окейли. – Так бы он ей и признался… Кстати, она работает на нас…
Капитан разочарованно умолк. Он сделал подобное предложение не только из чувства профессионального долга: фотографии Амаль обещали много приятных минут во время допроса.
А у генерала было несколько причин не позволить своему подчиненному допросить девушку.
Прежде всего он хотел, чтобы расследование по делу Малко проходило в обстановке строжайшей тайны до самой смерти виновного. Генерал решил, что после казни Малко его труп будет выброшен где–нибудь в северных районах страны, чтобы после разложения нельзя было определить причину смерти.
Если слух об аресте Малко просочится за границу, поднимется международный переполох и под давлением общественности агента придется отпустить. Факт его шпионской деятельности доказать не удастся. Багдадские газеты не написали об аресте ни слова. Если Амаль узнает об этом, то может проболтаться кому угодно. Напрашивалось решение до поры до времени посадить его под замок. Но здесь генерал наткнулся на новое препятствие: девушку был влюблен директор телецентра, который имел сильное влияние в партийных кругах.
В первый же день расследования генералу позвонил ближайший помощник президента и посоветовал ему не беспокоить Амаль Шукри.
Когда Малко умрет, ей можно будет показать его труп… Этот прием всегда действовал эффективно.
Капитан Тагар застыл в почтительной позе, опасаясь прервать ход размышлений своего начальника. Генерал вздохнул, взял красный карандаш и написал на досье Малко несколько слов.
– Переведите его в Баакубу, – приказал он. – Пусть казнят вместе с остальными. И как можно скорее.
Оставшись один, генерал сердито задымил сигаретой. У него в руках наконец–то оказался настоящий шпион, а он до сих пор не смог извлечь из этого никакой пользы. С минуты на минуту о судьбе Малко могут узнать все, и ООН опять накинется на Ирак. Где, черт возьми, справедливость?!
* * *
Революционный трибунал заседал в зале с голыми стенами на первом этаже Министерства обороны. Обвиняемые стояли в углу, отделенные от судей деревянной решеткой до потолка. Решетка напоминала ограду, за которой держат пойманных живьем диких зверей.
Перед решеткой стоял кордон полицейских в красных кепи. В зале не было ни публики, ни адвокатов. На заседание был допущен только журналист из «Аль–Таура» – ежедневной багдадской политической газеты. Он считался преданным членом партии Баас, и с его стороны не приходилось опасаться неосторожности.
Впервые за много дней Малко вновь встретился с Джемалем, однако они не могли обмолвиться ни одним словом.
Брат Суссан был втихомолку казнен, а сама она отправлена на юг, в военный бордель: об официальном суде над египтянами не могло быть и речи.
Рядом с Малко и Джемалем находилось еще полдюжины обвиняемых – затравленных людей в наручниках. Те принадлежали к другому «заговору». Трибунал заседал уже два дня, решил одним махом покончить с двумя запутанными делами.
Малко не знал, что накануне на то место, где он сейчас стоял, привели Виктора Рубина, который выслушал здесь свой смертный приговор. Из тюремной камеры в Баакубе его прямиком пересадили в полицейский фургон.
Однако, как бы то ни было, законы этого жестокого и трусливого общества требовали соблюдения основных правил судебного заседания. Обвинение было простым: оно сводилось к попытке государственного переворота. Это влекло единственно возможное наказание: смертную казнь.
– Суд идет! – рявкнул один из солдат.
У обвиняемых не было необходимости вставать, поскольку они и так уже стояли.
В сопровождении двух помощников в зал вошел толстый надменный полковник Абдул Мохлес. Усевшись за стол, накрытый зеленой тканью, он объявил заседание открытым. Прежде чем судить Малко и Джемаля, следовало разобраться с первым шпионским делом.
Обвиняемых стали по одному выводить из «загона», и они по очереди представали со скованными руками перед прокурором и помощниками.
Первым пошел тридцатилетний курд со смуглым лицом и массивным подбородком. Согласно акту обвинения, он поддерживал связь с израильской разведкой.
Полковник Мохлес достал из папки лист бумаги и показал его курду:
– Ты передал письменную информацию о составе правительства, утверждая, что между министрами существуют разногласия.
В ответ раздался робкий голос курда:
– Господин полковник, я не мог написать этого письма, потому что не умею ни читать, ни писать!..
Наступило минутное замешательство, но Мохлес быстро обрел прежнюю уверенность в себе.
– Ты оскорбляешь трибунал! – крикнул он. – Водворить его на место!
И полковник величаво, словно само правосудие, спрятал лист в папку. Когда курда снова поместили за решетку, Мохлес коротко посовещался с помощниками.
– Виновен, – проронил он.
Приговор оглашали в самом конце, будто речь шла о раздаче памятных подарков.
Выводы трибунала не отличались большим разнообразием. Один за другим подсудимые выслушивали неизменное «виновен». Внезапно последний из них, араб с мелкими лисьими чертами лица, признал перед лицом трибунала свою вину. Полковник Мохлес сразу смягчился и подозвал подсудимого к столу, где в проникновенных выражениях поздравил его с тем, что тот осознал свои заблуждения и встал на правильный путь. (Иными словами – дал подробные письменные показания против всех своих товарищей по камере, что очень порадовало трибунал).
– … И, проявляя истинно арабское великодушие и благородство, – заключил полковник, – суд оправдывает подсудимого Баб–Эль–Рака. – Он перевел дыхание и спокойно добавил: – Все остальные обвиняемые приговариваются к смертной казни.
Приговор Революционного трибунала обжалованию не подлежал. В героическую эпоху революции 1963 года судьи, дабы не терять времени, сразу же брали на себя роль палачей. Так, глава государства генерал Кассем был немедленно казнен тремя офицерами, приговорившими его к смерти.
Наступил черед Джемаля и Малко. Помощник зачитал обвинительный акт. Документ занял целых три страницы и выглядел весьма устрашающе. Шпионаж, попытка государственного переворота, сговор с повстанцами, убийство полицейских…
Председатель суда обратился к Джемалю:
– У вас дома нашли радиопередатчик. Как вы можете это прокомментировать?
Курд пожал плечами:
– Покажите.
Полковник Мохлес грохнул по столу огромным кулаком:
– Как вы смеете подвергать сомнению утверждения суда! Передатчик уничтожен за ненадобностью…
Дальше беседа шла в том же духе. Джемаль даже не удосуживался отвечать.
– Виновен, – объявил наконец полковник. Последним подсудимым был Малко. С ним полковник повел себя мягко и вкрадчиво, почти по–отечески.
– Как же вы могли, – сказал он по–английски, – воспользоваться сердечным гостеприимством нашей страны для того, чтобы примкнуть к бунтарям–отщепенцам, которых презирает весь трудовой народ? У этих людей нет будущего. Наша доблестная армия полна решимости искоренить предательское отродье!
Вдохновленный своим красноречием, полковник Мохлес вскочил на ноги и погрозил кулаком в сторону подсудимых:
– Ни одна сила не способна сдержать победное шествие нашей славной армии! Вам, жалким изменникам, я советую раскаяться, прежде чем вас сотрет в порошок железная рука правосудия!
Малко слушал, размышляя, куда клонит полковник. Тот, наконец, сел, тяжело отдуваясь. Корреспондент «Аль–Таура», сам не свой от волнения, делал лихорадочные заметки в блокноте.
Мохлес нацелился на Малко указательным пальцем.
– Вы признаете, что пытались связаться с повстанцами, которые на самом деле не кто иные, как бандиты с большой дороги?
– Я выполнял свою работу репортера, – сказал Малко. – Я не американский шпион, а австрийский журналист. Я протестую против своего задержания и требую, чтобы об этом было поставлено в известность консульство моей страны.
