Ознакомительная версия.
«Ой да налетели ветры злые. ой да с восточной стороны…»
— Знаю я эту песню, оптимистическая такая — Ну вот, тогда ты понимаешь… Время меняется, он это давно почуял. И чтобы ветер его не смел, он и хочет слинять. За самый дальний бугор. Какое сейчас самое популярное словцо в стране? «Зачистка». Так вот: он считает, чистить будут всех. Как ни кинь, а силовики — самая крутая мафия, зачем им конкуренты? Сохраниться можно или став крутым и законным, это Глобусу не по чину, или крупным, настоящим бизнес-дядей, а это — не по деньгам. А обратно в «ботаники» — уже поздно, да и не по нутру ему. В смысле — не по характеру.
— И он решил — за бугор?
— Ну.
— И ты — тоже?
— Там места всем хватит.
— С ним?
— А это как получится…
— И отвалить вы хотите не пустыми…
— Догадливая ты — страх.
— А не боишься, что возьмете вы куш, а он тебя…
Бетлицкая прищурилась:
— Не боюсь. На нашем Диком Востоке — как на ихнем Диком Западе: побеждает не тот, что умнее, а кто стреляете первым.
| — Если попадает.
Иркино лицо на мгновение стало жестким, словно закаменело.
— Я попаду.
— Так с чего ты решила, что я пришла тебя убить?
— Ну… Я подумала… Я увидела твое лицо…
— Испугалась?
— Честно? Да. Я думаю, и Глобус бы испугался, если бы знал, кто за Дачкой стоит.
— А кто за ней стоит?
Ирка свела губы, метнулась беспомощно глазами.
— Что ты теряешь? Сказала "а", говори "б".
— Командир нашей группы… такой человек… Сначала мне даже показалось, что я влюбилась в него. Потом поняла: я его боюсь. Ужасно боюсь. И даже не потому, что отправят опять в колонию или куда похуже… Так боятся только во сне.
— Во сне?
— Ну да. Бывает, приснится такой… оборотень. И не убежать от него, не уйти. — Ира зябко передернула плечами. — Я и сейчас его боюсь.
— Как зовут этого потустороннего?
— Глостер.
— Глостер, — повторила Аля одними губами. — Его ты можешь не бояться. Он мертв.
— Ты его… встречала?
— Да. Больше он никому не сделает вреда.
— Ты его…
— Я в него стреляла. Ни неудачно. Его убил другой человек.
Лоб Бетлицкой обметала испарина, она беспомощно повела взглядом по голым блестящим стенам, потом побледнела, а от выступившего липкого пота заблестело все лицо.
— Что с тобой? — спросила встревоженно Аля.
— Погоди… Я сейчас… — Девушка лихорадочно закрутила головой по сторонам, будто кто-то вот-вот должен был к ней приблизиться, выдохнула резко, забралась в карманчик джинсов, вынула малюсенький цилиндрик, аккуратно отвинтила крышечку, оказавшейся внутри крохотной лопаточкой зачерпнула микроскопическую горсть порошка, высыпала на руку, нервно поднесла к лицу, вдохнула, замерла, зажмурившись, зачерпнула еще, снова вдохнула, подняла на Алю сияющие глаза, сказала восторженно:
— Глостера больше нет! Жить будем! Жить!
— И давно ты пользуешь «снежок»? — нахмурилась Аля.
— «Белый снег, белый снег, белый снег, синий лед…» — даже не слыша ее, напела Ира. — Помнишь, у Джека Лондона роман был? «Дочь снегов»? Я — дочь белой расы, и снег для меня не саван, а покрывало… Как хорошо! Белое безмолвие…
Белый восторг!
— Кокаин никого не спас. А погубил многих.
— Я стараюсь спастись вовсе не от смерти — от жизни.
— Можно выбрать или одно, или другое.
— Ка-акая ты ну-у-удная, Егорова… Хочешь? протянула Але цилиндрик.
— Нет.
— Ты не понимаешь… Ты даже не понимаешь, что ты сказала! Если Глостер мертв, то я — свободна. Свободна! К этому не так просто привыкнуть. Ты и не представляешь, как я его боялась! Вот ведь: крутила с Глобусом, строила планы — так, не планы даже, мечты… Но я никогда не решилась бы, если бы он был жив. — Внезапно глаза ее помутнели, как море от внезапно налетевшего шквала. — Ты… ты видела его мертвым?
— Да.
— А может быть, он был только ранен?! Не ври мне!
— Он убит.
Ирка Бетлицкая мечтательно закатила глаза, произнесла, распевно:
— «Это сладкое слово „свобода“…» Какая-то насквозь искусственная фраза, правда? Где-то я ее слышала… Нет, не помню. Свобода мне напоминает весенний снег. Но не такой, какой в городе бывает, а лесной — глубокий, чистый, пахнущий оттепелью, хвоей и чуть-чуть — весной… И ты даже еще не знаешь, исполнится ли эта весна, но ждешь ее, мечтаешь, а на душе уже тепло, словно уголек тайный мерцает, и сердце заходится от предчувствия… Предчувствие весны — как предчувствие счастья. «Это сладкое слово — свобода…»
Беглицкая помолчала, раскачиваясь с носка на пятку и прикрыв веки, подняла взгляд на Алю:
— Я не хочу больше ждать. Я уезжаю. А ты? Хотя… Что это я? Я даже не знаю, откуда ты взялась!
Глаза ее подернулись влажной пленкой. Аля не успела отреагировать: одним мгновенным движением Бетлицкая выдернула откуда-то из-под куртки маленький никелированный пистолет, щелкнула предохранителем, приставила ствол к Алиному лбу… Рука ее чуть подрагивала, голос стал сиплым, девушка была готова сорваться или — в слезы, или — в истерику.
— Ну?! Только не ври мне! Тебя Глостер послал? Чтобы меня убить? — Голос ее дрожал, и дышала она часто-часто, будто бежала стометровку. — Отвечать! — взвизгнула Бетлицкая, перехватила рукоять пистолета обеими руками, облизала мгновенно пересохшие, жаркие губы, палец ее медленно повел спусковой крючок. Аля поняла, никакое слово не сможет уже остановить Ирку, пыталась заглянуть ей в глаза, но встретила в них лишь вялую темень: взгляд Бетлицкой был влажен и пуст, как плещущаяся в черной полынье вытравленная ночная река.
Дверь туалета скрипнула петлями, Аля ощутила, как напряглась разом рука девушки, сжимавшая оружие; в таком состоянии достаточно капли, чтобы лавина сдерживаемого страха покатилась, сметая все на пути всполохами пистолетного огня. Дыхание перехватило, Аля зажмурилась, ожидая выстрел… Бетлицкая крутнулась на месте, выстрел щелкнул, как пастуший кнут, Алино сердце, казалось, готово было выпорхнуть из груди, но вместе с судорогой пережитой жути по всему телу волной катилось ликование: стреляли не в нее, она жива, жива!
Аля открыла глаза: Ирка с пистолетом в руке стояла к ней вполоборота; сунувшаяся в дверь туалета уборщица со вздохом осела на пол. Лицо ее стало белее мела.
Аля прыгнула на руку, державшую пистолет, попыталась вывернуть, но не тут-то было: Бетлицкая с неожиданным проворством и силой вырвалась, затравленно забилась в угол, дергая стволом; потом взгляд ее упал на лежащую у стены женщину-уборщицу. Она глядела на Ирку застывшим взглядом, а губы ее бесшумно двигались — причитала или молитву читала, Бог весть. Бетлицкая вжалась в стену, зажмурилась и вдруг — отбросила пистолет, а сама отвернулась к стене, вжалась в нее, будто ожидая казни.
Аля метнулась было к упавшей уборщице, но заметила пулевую расщелину в дверном косяке: женщина была не ранена, просто смертельно напугана. Бросилась к Ирке: та уже сидела на полу, глядя в пустоту и царапая ногтями лицо. Аля отдернула ее руки и с маху залепила звонкую пощечину, не смогла остановиться, шлепнула с другой руки, еще, еще… Ирка завалилась на бок и заплакала… Аля почувствовала, что тоже плачет. Третьей заревела женщина-уборщица: кое-как встала, глянула на девушек и тихонечко, по стеночке вышла из умывальной.
Ирка снова достала из карманчика джинсов тюбик с порошком. Аля кошкой вцепилась было в пластмассовый продолговатый цилиндрик, но Ирка взвизгнула:
«Пусти! Мне ну-у-ужно», — резко двинула Алю локтем, вывернулась, метнулась из умывальни в туалет… Аля закрыла лицо руками. «Белый снег, белый снег, белый снег, синий лед…» Белое безумие… Оно еще никого не спасло, а губит — без разбора и жалости.
Бетлицкая появилась спокойной, умиротворенной, искрящейся, как снег под солнцем.
— Ну надо же… Как будто в черный омут — бух! А сейчас — хорошо…
Девушка закружилась под слышимую только ей одной музыку, счастливо прикрыв глаза, напевая:
В полях под снегом и дождем, Мой верный друг, мой верный друг, Тебя укрыл бы я плащом От зимних вьюг, от зимних вьюг, И, если б дали мне в удел Весь шар земной, весь шар земной, — С каким бы счастьем я владел Тобой одной, тобой одной…
— Аля… А ведь я еще буду счастлива, правда? Несчастье — это разлука с теплом… Но ведь снег не холодный… Я в это верю. Только нужно, чтобы было побольше снега… Много-много… А то от людей — только грязь. — Махнула невидящим взглядом по полу, удивленно приподняла брови:
— О! Пистолет! — Наморщила лоб, словно пытаясь что-то вспомнить. — Кажется, я стреляла? — Быстро нагнулась, подобрала никелированный, больше похожий на игрушку, чем на оружие, браунинг, полюбовалась отливом на накладках рукояти, сработанных из перламутра, понюхала ствол:
— Точно, стреляла. — Вопросительно посмотрела на Алю:
— Не в тебя? — И сама же и ответила:
Ознакомительная версия.
