Под тяжестью паравана начал разматываться трос, увлекая за собой Ферри.
Трос проходил сквозь блок — киповую планку, находившуюся в шести метрах от лебедки. Если бы Ферри повезло, он потерял бы только руку.
Ферри оттащило фута на четыре, но тут Ральстон изо всей силы нажал на педаль тормоза. Взвизгнув, барабан застыл как вкопанный, и параван бултыхнулся в море. Оборванный конец троса лениво раскачивался из стороны в сторону.
Карслейк слез с плота с лицом, перекошенным злобой. Подскочив к Ральстону, он свирепо завопил:
— Ты, идиот проклятый! Из–за тебя мы потеряли параван. Ты чего тут раскомандовался? Отвечай, черт тебя побери!
Ральстон сжал губы, но ответил достаточно почтительно:
— Виноват, сэр. Но иного выхода не было. Рука Ферри…
— Черт с ней, с рукой! — чуть не верещал от ярости Карслейк. — Я тут главный… я отдаю приказания. Погляди! Ты только погляди!.. — Он показал на обрывок троса. — Твоя работа, Ральстон, идиот несчастный! Параван пропал, понимаешь, пропал!!
— И в самом деле, — произнес Ральстон, с деланным изумлением посмотрев за борт. Потом, с вызовом взглянув на Карслейка, похлопал по лебедке. — Не забудьте и про это. Лебедка тоже пропала, а она дороже любого паравана.
— Мне надоела твоя наглость, болван проклятый, — завопил Карслейк. Рот у него дергался, голос дрожал от ярости. — Тебя надо хорошенько проучить, и я тебя, черт возьми, проучу, наглый ублюдок!
Ральстон густо покраснел. Стиснув кулаки, он шагнул вперед и размахнулся, но сильные руки Хартли схватили его запястье, и юноша тотчас обмяк. Однако дело было сделано. О происшедшем будет доложено командиру.
Вэллери терпеливо выслушал рапорт разъяренного Карслейка. Правда, спокойствие его было лишь кажущимся. И без того хватает забот, думал он устало. Бесстрастная маска не выражала его настоящих чувств.
— Это правда, Ральстон? — спросил он невозмутимо, когда Карслейк закончил свою тираду. — Вы действительно отказались выполнять распоряжения лейтенанта и оскорбляли его?
— Нет, сэр, — в голосе Ральстона прозвучала такая же усталость, какую испытывал и Вэллери. — Не правда.
Он равнодушно посмотрел на Карслейка, потом вновь повернулся к командиру.
— Я не отказывался выполнять распоряжений. Их попросту не было.
Главному старшине Хартли это известно. — Он кивнул в сторону грузного спокойного мужчины, приведшего их обоих на мостик. — Я никого не оскорблял, сэр. Мне не хотелось бы изображать из себя этакого юриста, но многие могут засвидетельствовать, что младший лейтенант Карслейк сам оскорблял меня, причем не раз. А если я что–то и сказал, — при этих словах он слабо улыбнулся, — то лишь в целях самозащиты.
— Здесь не место для шутовства, Ральстон, — холодно произнес Вэллери.
Юноша ставил его в тупик. Озлобленность, показное спокойствие — это еще можно понять, но откуда в нем этот юмор?
— Инцидент произошел у меня на глазах. Ваша сообразительность и находчивость спасли этому матросу руку, а возможно, и жизнь. Так что потеря паравана и поломка лебедки — сущие пустяки.
Карслейк побледнел, поняв намек командира.
— За это вам спасибо. Что касается прочего… Завтра утром доложите старшему офицеру, получите взыскание. Вы свободны, Ральстон.
Сжав губы, Ральстон пристально взглянул на Вэллери, потом резким жестом отдал честь и ушел с мостика.
— Разрешите обратиться, сэр… — с просительным выражением повернулся к Вэллери Карслейк.
Но при виде поднятой ладони командира он осекся на полуслове.
— Не теперь, Карслейк. Поговорим об этом позднее. — Вэллери даже не пытался скрыть свою неприязнь. — Можете быть свободны, лейтенант. Хартли, на минуту.
Сорокачетырехлетний главный старшина шагнул вперед. Хартли был одним из лучших моряков королевского флота. Мужественный, добрейшей души человек и большая умница, он был предметом восхищения всего личного состава корабля, начиная от салаги–матросика, боготворившего его, и кончая командиром, который его ценил и уважал. Оба они служили вместе с самого начала войны.
— Ну, главный, выкладывайте все начистоту.
— Тут все ясно, сэр, — пожал плечами Хартли. — Ральстон оказался молодцом. Младший лейтенант Карслейк потерял голову. Возможно, Ральстон вел себя несколько задиристо, но его вынудили к этому. Хотя он совсем юн, на это профессионал, и он не любит, когда им помыкают любители. — Хартли помолчал, потом, поглядев на небо, прибавил:
— Особенно такие, что путаются под ногами.
Вэллери погасил улыбку.
— Может, сочтем это за… э… критическое замечание, главный?
— Пожалуй, что так, сэр, — Хартли кивнул. — То, что случилось, произвело неприятное впечатление на команду. Люди возмущены. Прикажете…
— Благодарю вас, главный. Постарайтесь, во возможности, успокоить матросов.
Когда Хартли ушел, Вэллери повернулся к Тиндаллу.
— Вы слышали, сэр? Еще один признак надвигающейся грозы.
— Грозы, говорите? Бури, урагана, если угодно, — едко отозвался Тиндалл. — Вам не удалось выяснить, кто находился вчера вечером у моей каюты?
Накануне, во время ночной вахты, услышав скрежещущий звук, доносившийся из–за двери его салона, Тиндалл решил выяснить, в чем же дело. Но в спешке запнулся и уронил стул, и тотчас в коридоре послышался топот ног. Открыв дверь, адмирал увидел, что коридор пуст. На палубе, под ящиком, где хранились флотские кольты калибра 0,445 дюйма, валялся напильник. Цепочка, пропущенная через предохранительные скобы спусковых крючков, была почти полностью перепилена.
— Не имею представления, сэр, — пожал плечами Вэллери. Лицо его было озабочено. — Плохо дело, очень плохо.
Дрожа от пронизывающего насквозь ледяного ветра, Тиндалл криво усмехнулся.
— Совсем как в пиратских романах, а? Того и гляди, головорезы с пистолетами и кортиками, с черными повязками на глазу, кинутся на капитанский мостик.
Вэллери решительно покачал головой.
— Нет, только не это. Вы сами знаете, сэр. Дерзость — может быть, но… не больше. Дело в том, что за углом, у распределительного щита постоянно стоит на часах морской пехотинец. Денно и нощно. Он должен был заметить злоумышленника. Но утверждает, что никого не видел…
— Вот уже до чего дошло? — присвистнул Тиндалл. — Настал черный день, командир. А что говорит по этому доводу наш лихой капитан морской пехоты?
— Фостер? Мысль об измене он находит смехотворной. А сам крутит усы, того и гляди, оторвет. Встревожен ужасно. Ивенс, старший сержант, обеспокоен не меньше.
Дверь отворилась, и по палубе мостика зашаркала подошвами похожая на застигнутого бурей медведя грузная, угрюмая фигура в канадке, непромокаемом плаще и русской ушанке на бобровом меху. Брукс подошел к экрану Кента — стеклянному диску, вращающемуся с большой скоростью, сквозь который можно наблюдать в любую погоду — дождь ли, град, или снег. С полминуты он с несчастным видом разглядывая горизонт. По всему судя, представшая его взору картина удручала его.
Громко фыркнув, он отвернулся и начал хлопать себя по бокам, пытаясь согреться.
— Ха! Врач–лекаришка на командном мостике крейсера. Какая непозволительная роскошь! — Он ссутулился и стал казаться еще более несчастным. — Здесь не место цивилизованному человеку вроде меня. Но вы сами понимаете, господа, меня привел трубный зов долга.
Тиндалл усмехнулся.
— Наберитесь терпения, команда? Эти слуги смерти долго раскачиваются, а уж если раскачаются…
Прервав адмирала на полуслове, Брукс озабоченно произнес:
— Новые неприятности, командир. Не хотел сообщать по телефону. Не знаю еще, насколько дело серьезно.
— Неприятности? — Вэллери внезапно умолк, чтобы откашляться в платок. — Прошу прощения. Говорите, неприятности? А чего еще можно ожидать? У нас у самих только что была крупная неприятность.
— Вы об этом самонадеянном молодом кретине Карслейке? Мне уже все известно. У меня повсюду шпионы. Этот олух смертельно опасен… Теперь послушайте, что я скажу. Мой юный коллега Николлс вчера допоздна засиделся в санчасти. Карточками туберкулезников занимался. Сидел там часа два или три. Свет в лазарете был выключен, и больные не то не знали о его присутствии, не то забыли. И он услышал, как кочегар Райли — кстати, до чего же опасен этот Райли — да и другие заявили, что, как только их выпишут, они запрутся в кочегарке и устроят сидячую забастовку. Сидячая забастовка в кочегарке — это что–то невероятное! Во всяком случае, Николлс пропустил это мимо ушей. Словно бы ничего не слышал.
— То есть как? — Голос Вэллери был резок, гневен. — Николлс промолчал, не доложил мне? Вы говорите, это случилось вчера вечером? Почему же мне тотчас не доложили? Вызовите Николлса, и немедленно. Хотя нет, не надо. Я сам его вызову. — Он протянул руку к телефонной трубке.
