Ознакомительная версия.
— Она раньше здесь стояла!
— То раньше, а то теперь. Что ж она на постаменте. Не бронзовая, чать, можно и подвинуть. Вот теперь ее место.
Егор вошел в слабо освещенный денник. В глубине его, перебирая ногами, стояла караковая лошадь. Егор один общим взглядом сразу оглядел любимицу. Она была среднего роста и по статям не безукоризненная, слишком узкая костью. Но в подпруге лошадь была по-прежнему широка, что особенно удивляло при ее поджаром животе. Резко выступающие мышцы натягивали тонкую, атласную кожу. А в целом в ней очень чувствовалось то, что зовется у мастеров одним словом: кровь. Или порода.
Как только Егор вошел, лошадь глубоко втянула в себя воздух и тихо заржала, переступая с ноги на ногу.
— Узнала! Узнала меня, девочка! — взволнованно проговорил Егор.
Он подошел, погладил ее крепкую шею, поправил перекинувшуюся на другую сторону прядь гривы. Лошадь потянулась к нему мордой, выпятив черную нижнюю губу.
Егор протянул кусок хлеба, посыпанного солью.
— Узнала, узнала меня, умница. Марго, красавица моя! За спиной деликатно кашлянул Голуб.
— Ну, Михалыч, спасибо тебе за Марго! В каком состоянии отличном! Чем ты кормил-то ее?
— Да почти что грудью, — довольно усмехнулся старик. — Мы тут все над ними тряслись, как над детьми малыми. И докторица наша, и другие бабы, — кивнул Голуб вглубь конюшни.
Егор через решетку денника увидел молодую женщину, выводившую на улицу рысака.
— Это кто? — шепотом спросил он.
— Дак докторша наша. Ветеринар. Марина Сергеевна. Что, вижу, глянулась? Кобылка она сама по себе ладная, по всем статьям правильная.
— А что, Михалыч, дашь на Марго пройтись?
— Ну… как не дать… Сейчас Томку кликну, она оседлает.
— Ага, пусть оседлает, — согласился Егор, выходя из конюшни.
Марина Сергеевна собирала рысака. Ей помогала молодая, румяная деваха, в светлом летнем платье и больших, явно не по размеру кирзачах, натянутых на голые ноги. Щурясь от солнца, Егор незаметно разглядывал док-торицу. Выше среднего роста, не худая, но и не полная. Стройные ноги обтягивали узкие брюки, заправленные в изящные яловые полусапожки. Ладно скроенная кофточка обрисовывала высокую грудь и была стянута на узкой талии солдатским ремнем. Грива каштановых, с медным отливом волос сверкала на солнце, спускаясь на плечи. Лицо женщины было опущено, она сосредоточенно перебирала ремни упряжи. Егор видел лишь чистый лоб, прямой нос и тень от ресниц на чуть впалых щеках.
— Томка, ты пойди, запряги Марго. А то она застоялась там.
— Как застоялась? Мы ж вчера.
— Разговорчики! — рявкнул Голуб. — Ишь, распустились! Сказано запряги.
— Да я мигом, Степан Михайлович, — протараторила девушка, увидев, как смотрит на доктора симпатичный мужчина, что стоит рядом с начальством. «Видный, — подумала Томка, проходя мимо Егора. — Э, да ему под тридцать! Старик!»
Она скрылась в конюшне.
— Марина Сергеевна, как там Орлик? — спросил Голуб.
— Лучше, Степан Михайлович, — откликнулась женщина, поднимая на них глаза. Глаза оказались раскосые, зеленые, как у полесской колдуньи. У Егора дух перехватило.
— Это хорошо, что лучше. Вот, Марина Сергеевна, познакомьтесь. Герой войны.
— А я узнала Егора Петровича, — спокойно перебила женщина, коротко взглянув на Егора.
— Как это? — удивился Голуб.
— Так у вас в кабинете висит портрет героя.
— Верно, — Голуб хмыкнул, затем хлопнул себя по ляжкам — А чего я тут с вами лясы точу? У меня там отчет в кабинете. К завтрему не сделаю, голову снимут. а я тут, понимаешь. Егор, накатаешься, загляни.
— Конечно! — откликнулся Егор, не глядя на старика. Он не спускал глаз с женщины.
Она продолжала заниматься своим делом, не поднимая глаз.
— Хорош рысак, — Егор одобрительно похлопал по крупу лошади, и неожиданно его рука накрыла ее ладонь. Прохладная, крепкая ладонь с длинными пальцами затрепетала пойманной птахой. Егор отдернул руку, испугавшись, что женщина уйдет.
Но она спокойно взглянула на него, лишь в глубине зеленых глаз вспыхнуло что-то и исчезло под снова опущенными ресницами.
— Можно, я помогу вам? — хрипло спросил Егор. Тонкая бровь взлетела вверх, но доктор ничего не ответила.
«Молчание — знак согласия», — решил Егор.
Конь, видимо, почувствовав движение неких токов между людьми, разволновался, кося глазом с налитым кровью белком.
— Тихо, милый, тихо, — Егор прошелся сильной рукой по крупу коня, расчесал пальцами гриву, погладил длинную морду — и во всех его движениях было столько нежности и мужской силы, что тонкие ноздри женщины чуть заметно затрепетали. Она снова подняла глаза и теперь они, разделенные живой преградой, изучали друг друга, как будто примеривались, как будто готовились к жаркому, страстному бою…
Никогда, никто не производил на него такого впечатления, как эта рыжеволосая красавица, такая гордая и неприступная. Несколько мгновений они так и стояли неподвижно.
— Марина Сергеевна, я Марго оседлала! Чего дальше-то? — раздался грубоватый голос Томки.
По тому, как вспыхнула Марина, как взметнулась ее рука к волосам, он понял, что тоже произвел впечатление.
Сердце Егора заколотилось так сильно и радостно, что ему казалось, женщина слышит его удары.
— Выводи, Тамара! — откликнулась Марина.
Она уже справилась с собой, голос звучал спокойно и ровно.
— А что, Марина Сергеевна, не прокатиться ли нам вместе? Составите компанию? — весело спросил Егор.
— Как же отказать герою войны? — так же весело откликнулась Марина.
Они вскочили в седла, Егор взял хлыст из рук Тамары, чувствуя, как волнуется, «ходит» под ним Марго, и тронул вожжи. Лошадь, повинуясь каждому его жесту, пошла вперед. Он оглянулся. Марина с гордой осанкой настоящей наездницы крепко сидела в седле. Они шли голова к голове, миновали двор конюшни, оказались на беговой дорожке и пришпорили коней.
Тамара смотрела им вслед из-под ладошки.
— Эй, Томка, чего рот открыла? Муха залетит!
Девушка вздрогнула, оглянулась на коренастого, плечистого мужчину лет тридцати. Он постукивал хлыстом по голенищу сапога, фуражка была сдвинута на затылок, низкий лоб блестел каплями пота.
— Ну вас, Иван Семенович! Вы чего здесь?
— Марину Сергеевну ищу. Что-то Мальчик капризничает, — он указал хлыстом на арену, где топтался вороной конь. — Взялся его вышагивать, так умаялся.
— Вон она, Марина Сергеевна, — указала Тамара.
— А кто это с ней? — ревниво спросил мужчина, глядя, как пара всадников мчится по дорожке.
— Герой войны! — горделиво ответила девушка, будто Хижняк приходился ей родственником.
— Герой, штаны с дырой, — пробормотал наездник. — Откуда взялся?
— От верблюда! Он в кабинете у Михалыча висит! Чемпион!
— И чего он здесь делает, чемпион этот?
— К Михалычу в гости приехал.
— К Михалычу? А чего Марина с ним?
— Да вам-то что? — рассердилась девушка.
— То! Рабочий день! Где ветеринар?! У меня лошадь больная! — закричал вдруг мужчина.
— Вы чего орете-то? Не запрягли! — взъярилась Тамара. — Сами-то чем заняты? Лясы точите. Лошадь у него капризничает. Любить их надо, товарищ Ребров, вот и не будут капризничать! Сами не работаете и мне работать мешаете!
Она скрылась в конюшне, хлопнув дверью. Ребров не среагировал на демарш. Он смотрел на беговую дорожку, на то, как скакуны почти вплотную несутся голопом, на то, как разметались на ветру волосы Марины, как улыбается она спутнику.
— Вона как. Мне, значит, от ворот поворот, а с первым встречным на прогулочку выехала. Ладно, Мариночка, — злобно пробормотал он и, круто развернувшись, направился к манежу.
Через час Егор снова сидел в кабинете Голуба. Его обычно бесстрастное лицо излучало такую радость, что старик то и дело покашливал, отводя в сторону выцветшие глаза и пряча довольную улыбку.
— Окно открою, а то жарко, — он распахнул створки окна, и легкий ветерок всколыхнул занавески, птичий щебет ворвался в комнату.
— Ну, еще чайку?
— Можно, — рассеянно кивнул Егор.
Мысленно он был еще там, на дорожке ипподрома, где упоительный восторг наездника, несущегося во весь опор на безукоризненно послушной Марго, смешивался с ошеломляющим чувством влюбленности, которая свалилась на него как снег на голову.
— И по стопке?
— Ну. Разве что по одной. У меня вечером дело здесь.
— А. Ну, тогда по махонькой. Дело есть дело, — понимающе хмыкнул старик.
Пока Голуб заваривал свежий чай, Егор наполнил стопки.
— Это, я чего сказать-то хотел. ты надолго в отпуск-то?
— Четыре дня. То есть, уже три с половиной.
— Так, может, поживешь здесь у нас? Комната в общежитии за тобой сохранена. Это, конечно, не московская твоя квартира.
Ознакомительная версия.
