Ознакомительная версия.
— У тебя пистолет в заднице, — сказал Стольников, — и у меня пистолет тоже в заднице. Вот эта большая разница и называется нюансом. Если подозреваешь, что я нарушил твои конституционные права, имеешь право обжаловать мои действия в районной прокуратуре. А я пока позвоню в УБОП.
Через четверть часа СОБР антимафиозного ведомства упаковывал «крышу» Володи, и по всему чувствовалось, что УБОП этой нечаянной встрече жутко рад и у него есть масса вопросов к задержанным.
Этой ночью Стольников испытал глубокое удовлетворение от содеянного. Свобода, которую получил ее брат, сотворила с Таней чудеса.
И эту короткую сказочную связь, и свое знакомство с братом Магомеда Алхоева Стольников хотел бы сохранить в тайне, но слава, как известно, бежит впереди лошади воина. Еще неизвестно, кто вперед узнал о нецелевом использовании «ТТ» — комбриг или Алхоев. Как бы то ни было, но, куда бы ни отправлялся Стольников на задание, он имел дело только с Алхоевым. За редким исключением разве что…
На этом участке уже нечем было дышать. И сейчас, кашляя от раздирающей горло едкой пыли, сырого и хорошо прожаренного мяса, пороховых газов и раскаленного железа, разведчики с отчаянием разглядывали встречающую их равнину. То и дело раздавался переходящий в шипение гул, и тогда лес озарялся длинной огненной струей: Тарасенко методично поливал боевиков из огнемета.
Это была смерть. Сейчас Стольников отдаст приказ добраться до лощины и закрепиться в овраге. До рассвета будет жизнь. А потом — смерть. Если не поможет Пушков. Хотя все понимали — ничем он не поможет. Авиацией? Так своих накроет. Или Стольникову отдать приказ накрыть свою позицию артиллерией?
Но тогда уж лучше подраться… Пусть лучше чехи всех положат, чем — свои…
— Алла!.. — кто-то гортанно закричал за спиной разведчиков, и Стольников услышал «свой» выстрел.
Как это странно… среди сотен выстрелов услышать «свой». Но его всегда слышишь. И знаешь: этот — твой. Твой, который пройдет мимо. Который тебя достанет неслышим, он поражает молча.
Пуля прошла под мышкой Стольникова, между левой рукой и туловищем. Она надорвала ткань «разгрузки», оцарапала и обожгла кожу.
— Черт!.. — вырвалось у капитана, он, споткнувшись, последние метры спуска преодолел кубарем.
— Командир?! — сообразил Ермолович.
— Порядок! — отозвался, поднимаясь и тряся головой, капитан. — Выносите Маслова! Все — к ущелью! Все видят яблоневый сад?
— Есть яблоневый сад! — отозвался кто-то.
— Да там не ущелье, а овраг! — добавил прапорщик Жулин.
— Хоть овраг, хоть ущелье — туда! — прорычал Стольников. — Занять оборону! По двое — вперед!..
И тут же радист, единственный из группы в «сфере», упал, обняв дерево, как женщину.
— Заберите его и радиостанцию! — приказал Стольников, давая знак Тарасенко, чтобы тот следовал за ним на высоту, навстречу чехам. — Уходите все в лощину, я их тормозну!..
Он оглянулся, провожая отделение тревожным взглядом. Только бы вышли. Только бы все. А сам он выйдет. Обязательно выйдет. Вместе с Тарасенко. Только так.
Боевик шестьюдесятью метрами выше удовлетворенно качнул головой. Его выстрел превзошел ожидания: пуля из СВД хоть и не пробила «сферу» разведчика, но голова дернулась так, что можно надеяться на вывих позвонков. Аллах акбар. Одним неверным на земле меньше. Ему заплатят компенсацию за утрату здоровья — сто долларов под роспись в их грязной ведомости. Столько же в девяносто девятом заплатили бы воину Аллаха за его смерть. Сколько тогда заработал он, Омар? Две тысячи двести долларов, кажется. Но в штабе Хоттаба тогда ошиблись и выдали половину фальшивыми. Это не вина Хоттаба — сводного брата Магомеда. Хоттаб никогда бы не обманул. Просто так получилось.
«Я тоже уйду к всевышнему», — вдруг подумал Омар, с удивлением посмотрев на то место на груди, куда только что, выбив из его рук винтовку, ударилась пуля. Из кармана, где лежали паспорт и водительское удостоверение, кровь не лилась. Она расползалась по черной майке блестящим пятном.
О, нет предела благодарности тебе, великий и могущественный Аллах… Ты позволил умереть с кровью на теле. Воин должен умирать, видя свою кровь. Рай господень, кущи небесные, блаженство вечное, Тобой дарованное…
И тут же пуля из автомата Стольникова раскроила ему череп.
Уже овладела чехами уверенность, что дело идет к завершению. Уже не было никаких сомнений. Разведчики сгруппировались и скоро появятся на равнине. Вот тогда все и закончится. И давно бы чехи бросились вперед, чтобы застать русских еще до лощины, на открытом месте они были как зайцы на траве! — но кто-то засел на самом подножии холма и стрелял как заводной. Превосходство в количестве теряется, когда по тебе безостановочно лупит огнем хотя бы один человек, достать которого выстрелами из-за камней невозможно.
Здесь командует опытный командир. Магомед его знает и ненавидит. Этот «капитан», как называет его Магомед, хитрая лиса. Он смог увести своих от пылающего вертолета, а сейчас уходит по равнине! Он и засел в камнях, это он сдерживает воинов Аллаха!.. Его хорошо видно в прицел, но он лис хитрый — выскочит, посмотрит и снова в укрытие. И — бесконечный огонь…
Два раза воин Алу брал его в прицел и дважды ругался, когда лис оказывался хитрее охотника.
Они уходят. Пора давить, пора! Уже дважды Магомед давал приказ выдавить русских из леса, но как можно давить, если двое не дают поднять головы сотне?
— Уничтожьте этих тварей! — взревел Магомед. — Тысяча долларов тому, кто вышибет мозги у этих двоих, и десять тысяч — кто приведет ко мне командира разведчиков!.. — Он не знал, что один из тех двоих Стольников. Тот, за пленение которого он заплатил бы вдесятеро больше. Но в голову Алхоеву не пришла мысль, что это капитан остался прикрывать своих. Давно такого не видел Магомед, с девяносто пятого. Это там командиры в героев играли…
Алу трижды отползал, дважды вскакивал и перебегал. Десять тысяч — деньги немыслимые!
Он вскочил, пробежал еще метров сто, затаился за деревом и увидел Шамиля. Ему тоже нужны десять тысяч! Нет, Алу будет первым!.. И вдруг он почувствовал, что опасность миновала и он будет жить. Алу засмеялся. Пусть умирают Шамиль с Мусой! Пусть все они умрут! Он придет к братьям и скажет: «Это был настоящий ад. Наши братья умирали у меня на глазах. Неверные наваливались десятками, они стреляли в нас, забрасывали гранатами. Рядом со мной разорвалась одна — Аллах всемогущ! — он отвел руками осколки, но ему не хватило рук отвести волну. Она накрыла меня и завалила пылью… Я пришел в себя, когда бой был закончен. Мы бились до конца, до последнего патрона. Меня не заметили, и я пролежал до вечера. Аллах уберег меня во второй раз. Он хотел, чтобы я остался жить и рассказал вам о смерти его воинов. И у меня есть тысяча долларов».
Он скажет так. Алу будет героем. Его отвезут подлечиться в Турцию или Грузию. О нем будут слагать песни. Да, Аллах не хочет его смерти.
Отвалившись от дерева, Алу развернулся и захлебнулся собственным влажным дыханием. Прямо перед ним стоял высокий светловолосый русский с лицом, измазанным зеленой краской. По щекам русского струился пот, этот русский выглядел усталым, очень усталым. Но взгляд был настолько силен и неприятен, что Алу стало страшно. И вдруг он почувствовал, что снизу, начиная с колен, к его сердцу поднимается горячая, густая волна…
Алу опустил взгляд и тут же ощутил боль, которую не чувствовал еще несколько секунд назад. Эта боль перехватила судорогой челюсти, сковала мозг. А Алу стоял и смотрел на руку русского, в кулаке которого была зажата рукоятка ножа. И рукоятка эта была уперта во впалый живот Алу до упора…
— Я знаю, — прошептал русский ему на ухо, — ты мирный житель. У тебя пятеро детей, и ты никогда не брал в руки оружие. Прости за мою ошибку. — И русский одним движением вспорол Алу живот до грудины.
Шамиль сжимал в руках автомат и двигался от дерева к дереву. Ему нужно успеть вперед Алу. Тысяча долларов. На эти деньги он купит много героина. Можно жить и убивать русских солдат месяц. Уже давно подсчитал он: тысяча долларов — это месяц войны.
Он остановился как вкопанный, прижавшись плечом к дереву. Почему Алу стоит, словно его тошнит, и качается?
Треск автоматных очередей и гудящие плевки огнемета слились в одно — непрерывный, оглушительный шум.
— Алу! — позвал Шамиль. — Алу!..
Тот развернулся, и Шамиль увидел, как из Алу, дрожа и переваливаясь, вываливаются, падая к ногам, кишки… Где-то рядом, шагах в двадцати, разорвалась граната, но остывший от страха и отвращения Шамиль даже не шелохнулся.
И в этот момент перед ним появился русский. Широкоплечий, с широкими скулами и раскосыми глазами парень с ранцем за спиной и странной трубой в руках.
Ознакомительная версия.
