Они были бы плохо видны, но их светили трассеры, которые они гнали в ночь, откуда кто-то — у меня и в мыслях не было, что это Лусия! — экономно стучал по ним короткими очередями. Другого момента мне могло и не представиться.
Выставив фонарь с левой стороны дерева и высунувшись с «дрелью» справа, я нажал сперва кнопку фонаря, осветив одного стрелка и заставив его дернуться от неожиданности, а затем — спусковой крючок «дрели»… Бах!
Тот, кому пуля угодила в правый бок, аж подпрыгнул. 5,45 есть 5,45. С пяти метров она, должно быть, ударила в ребро, прошибла его, изменила направление и пошла гулять в грудной клетке, мелко шинкуя фарш из сердца и легких… Второй сделал совсем не то, что ему надо было сделать, а очевидную глупость. Привскочил и попытался на карачках переползти за другое дерево. С перепугу даже не попытавшись дать очередь по моему фонарю. По его освещенной фигуре я и выстрелил еще два раза из «дрели».
Попал не очень кучно — в голову и в бок, чуть пониже плеча, — но этого хватило. Клиент плашмя лег на снег. Некоторое время я выжидал, чтоб кто случайно не ожил, прислушивался. Потом подумал, что уже можно идти смотреть, но вовремя вспомнил, что у меня помощник объявился. Перемещаться, зная, что есть еще какой-то вооруженный товарищ, не хотелось. Вдруг перепутает и долбанет? Мы ведь тут все в белых штанах, как в Рио-де-Жанейро.
Почему-то мне казалось, что в дело вмешался Сарториус. Не очень верилось в пальбу сеньориты Рохас. Поэтому я осторожно позвал:
— Компаньерос!
— Я одна, — ответила Лусия по-испански. — Это ты стреляла?
— Да.
— Не стреляй, я сейчас посмотрю, что с этими… Я гнал из головы дурную мысль, что там может быть какой-то «третий неучтенный», и подбирался к покойникам кружным путем, чтоб не попасть в конус света от моего фонарика. Второй фонарик, доставшийся от Трофима, я взял с собой и посветил им лишь тогда, когда убедился, что поблизости, кроме успокоенных стрелков, никого нет.
От убиенных мне прежде всего требовались лыжи и жратва. Не стал отказываться и от одного «АКС-74» (второй был мне на фиг не нужен), а также от всех восьми магазинов (два были наполовину опустошены), которыми располагали бойцы. Личных документов у них, само собой, не оказалось, зато имелась чуть замаранная кровью карта-полукилометровка. Такой у меня не было даже на заимке, перед началом экспедиции. Что касается жратвы, то у покойных был один малоразмерный рюкзачок типа тех, что носят за спиной юные тусовщики, шляющиеся по Руси в поисках рок-концертов и приятной компании. В рюкзачке обнаружилась банка тушенки, кусок соленого сала, ржаные сухари и солдатская фляга со спиртом.
Можно было перекусить, даже хлебнуть — хотя последнее лучше на морозе не делать! — наконец, попробовать сориентироваться по карте. Компас тут не помог бы, но звезды были видны неплохо, если смотреть от края кратера, где не мешали верхушки деревьев. Но оказалось, что времени у меня на это нет.
Должно быть, пальбу на вершине «Котловины» было слышно очень издаля. Четыре ствола работало, из них три — автоматическим огнем. Два теперешних покойника были не то разведкой, не то дозорной группой соловьевцев. Сорокинцев я бы узнал в лицо. И, как видно, основная команда находилась не так уж и далеко, потому что довольно близко хлопнул выстрел и красная ракета прочертила небосклон.
Какой ответ должны были дать убиенные, спросить я не мог. А рация «Тамагава», висевшая на заду у одного из них, пищала:
— Ку-ку, Гриня! Отвечай, биомать!
Карту и магазины — в карманы, рюкзак — на грудь, автомат — на шею, одну пару лыж — на ноги, вместо снегоступов. Благодать! Это были настоящие сибирские охотничьи лыжи, широченные, не меньше двадцать сантиметров в ширину, снизу подклеенные каким-то мехом. Когда катишь вперед, мех прижимается, и скользишь не хуже, чем на мази, а когда лезешь в горку, мех оттопыривается и держит на склоне, не давая, как говорят лыжники, «отдачи». Крепления — простейшие, брезентовый ремешок, чтоб пропихнуть носок валенка, а задник — из резиновой трубки.
Последнее оказалось очень полезным, когда я поставил на лыжи Лусию. Несмотря на то что ножки у научной мышки были примерно 34-го размера, крепления ей вполне подошли — валенки ей выдали на шесть размеров больше, а внутри, как позже выяснилось, было накручено немало всяких носков и портянок, так что держалась обувка плотно.
Только тут я обнаружил, что Лусия тащит с собой рюкзачок, и довольно тяжеленький.
— Это что? — спросил я.
— Приборы, — вздохнула сеньорита Рохас, — это нельзя бросать! Без них нельзя будет понять здешних аномалий.
Именно поэтому, устыдившись, я задержался ненадолго, чтоб разыскать ГВЭП и уложить его в коробку из-под пулеметной ленты. Я подумал, что Чуду-юду будет интересно разобраться с тем, что вытворяла эта машинка.
Шелест лыж был намного тише, чем скрип снега, когда мы с Лусией двигались без оных. Но где-то позади нас на таких же лыжах шли соловьевцы. Вряд ли они были хуже подготовлены для лыжной ходьбы, чем моя тропическая спутница. И наверняка не были так перегружены, как я. Так что оставалось рассчитывать, что они нас не сразу найдут. Хотя надежда была слабая. След Лусии, проломанный в снегу, потерять невозможно. Он выведет их к месту перестрелки, а оттуда они попрут за нами по лыжне, которую мы же для них и проторим. Но делать было нечего, оставалось тащиться вперед, «вдоль обрыва, по-над пропастью», как пел когда-то Высоцкий.
На сам обрыв я Лусию не повел — свалилась бы. Если она имела когда-то дело с лыжами, то только с водными. К тому же она была на пределе сил еще после того, как сумела по глубокому снегу влезть на горку. В том, что соловьевцы нас догонят, я не сомневался, только мог прикинуть наудачу, когда они это сделают; через пять минут или через пятнадцать.
После того как мы прошли метров сто, Лусия упала в пятый раз и сказала:
— Я не могу идти, Деметрио.
Пришлось применять жесткие методы воздействия.
— Лусия, — прошептал я, — ты понимаешь, что будет, если они тебя найдут? Это очень злые и страшные люди. Замерзнуть до их подхода ты не успеешь, застрелиться — не хватит воли. Они сцапают тебя живьем и будут насиловать минимум вшестером.
— Господи, — прошептала Лусия, — какая разница? У меня вообще еще не было мужчины. Узнаю хоть перед смертью, как это бывает.
— Идиотка! — прошипел я, нервно посматривая назад, где вот-вот могли появиться преследователи. — А как насчет пыток? Ты много знаешь. Не боишься, что они тебе всадят еловый кол в задницу?
— Нет… — Лусия, похоже, была полностью безразлична к собственной судьбе. Напугать ее чем-то никто не сумел бы.
— Хорошо, — сказал я, выйдя из себя, — оставайся. Я пошел. Если у тебя приступ мазохизма, я умываю руки. Но не забудь, что Господь и Дева Мария не примут тебя, ибо ты поддалась искушению!
С каких это рыжиков у меня прорвалось? Сам не пойму. Но сработало! Некие шарики-ролики в умной головешке Лусии заворочались, закрутились и подсказали ей, что Высшая небесная инстанция может признать ее поведение аморальным и не соответствующим тому, к чему призывает святая апостольская римско-католическая церковь.
— Я попробую… — пробормотала хайдийская девственница и с Божьей, а также моей посильной помощью приняла вертикальное положение.
Возможно, Господь прибавил Лусии сил, и она потащилась за мной с хорошим, злым упрямством. Но все-таки, конечно, медленно. А тут еще и луна откуда-то выползла. То ли она за какой-то сопкой пряталась, то ли облачка были — фиг поймешь. Но тут косые лучи серебристого, мертвенного, малость жутковатого света заструились с небес и заиграли на голубом снегу. Синие длинные тени деревьев легли на сугробы, лыжню, все стало отчетливо видно. Теперь соловьевцы могли нас разглядеть и за полета метров, даже не прибегая к фонарям.
Мне уже временами казалось, будто я слышу за спиной шелест лыж, быстро, в отличие от наших, скользящих по снегу, а также невнятный говор преследователей. А у бедняжки Лусии лыжи упрямо не хотели катить по пробитой мной лыжне, то разъезжались в стороны, то утыкались в деревья, то скрещивались…
И тут еще один сюрприз. Какая-то нечистая сила вынесла нас очень близко к краю обрыва. Конечно, нечистая сила была ни при чем, просто надо было лучше помнить конфигурацию сопки. Я уже задним числом вспомнил о седловине между «Котловиной» и «Контрольной». Здесь, с южной стороны «Котловины», внешний склон почти вплотную подходил к обрыву кратера. Тут и деревьев почти не было, не случайно ведь на вершине «Контрольной» чекисты Савельева оборудовали НП.
В общем, мы оказались на открытом, хорошо освещенном, просматривающемся и простреливающемся спуске в седловину между двумя вершинами двугорбой сопки. К тому же уклон у этого спуска был градусов 45, а в самом начале — верных 60. Во влипли! По узкому ребру между кратером и склоном — полтора метра, самое большее два, я бы и сам не поперся ни за какие коврижки, а тащить туда Лусию было и вовсе безумием. Мигом свалилась бы в кратер или закувыркалась по склону. Не приходилось надеяться на то, что она, прокатившись кубарем, не свернет себе шею и не поломает спину. К тому же, идя по ребру, мы были отлично видны и ничем не прикрыты — мишени, как в тире.
