— Это Воронков расследовал?
— Воронков сам исчез из города. Правда, возможно, скоро найдется. Но это уже неважно. Важно другое: там, в машине, была некая женщина в очках, похожая на Митрохину. Ее видел водитель «Жигулей», который проехал мимо места аварии и сообщил о ней на пост ГАИ. В общем, Митрохина скорее всего везет в Москву те самые кассеты, о которых ты пытался рассказать по указке Чугаева. Не знаю, когда она туда попадет, но если Галя успеет раньше, чем наша строптивая Ольга соблаговолит сменить гнев на милость, то и мне, и тебе придется очень плохо.
— А что, если Ольга даст «отбой», то Митрохину не послушают?
— Да. Там, как я понял из Ольгиных намеков, хорошо знают, что Сергей и Галина фактически разведены, а потому прекратят все дела с Галей, как только позвонит Ольга.
— Хитро!
— В общем, я, как брат, все, что можно, Ольге сказал. Ясно, что она упрямая и вообще себе на уме. Торгуется. Но если ты ей скажешь, например, что можешь, так сказать, «удрать из-под венца» и оставить ее без тех миллионов, которые ей уже снятся наяву, то, пожалуй, сможешь повлиять на нее круче, чем я.
— Но Митрохина, если у нее там есть против вас чего-то, сможет эти самые кассеты или что телевидению продать…
— Сможет, если мы ее раньше не отловим. Наше УВД дало ее в розыск как социально опасную психбольную, сбежавшую из стационара. С фотографиями. Так что задержать ее в Москве вполне возможно. В конце концов, она ж не профессиональная связная, наверняка где-то проколется. Может, даже и сама в милицию побежит по наивности. Вряд ли ей Чугаев мог какие-то серьезные явки в Москве доверить. Если б доверил, то не поехал бы вместе с I «ей, верно? Ну и самое простое — она, может быть, даже за пределы области не выехала. Как бы там ни было, если она попадется, то дело в шляпе. Дети ее у нас. А она за детишек наплюет на все, я в этом уверен на все сто. И все-таки Ольгу надо поторопить.
Понял? Самым решительным образом.
— У меня, Георгий Петрович, — решился сказать Леха, — есть такая мысля, что вообще-то Воронков собирался сделать так, чтоб она отбой дать нe смогла.
— Знаю. Поэтому отсюда — ни на шаг, пока не разберемся с Воронковым… Топай в номер, прояви все свое влияние, обещай что хочешь, но она должна не позднее чем вечером позвонить в Москву и дать отбой!
Вот после этого разговора Леха и вернулся к суженой-ряженой, причем с душой, находившейся в состоянии самом смутном и неопределенном.
Получалось, что его дергали с разных сторон за нитки, а он покорно дергал ручками-ножками, как марионетка. Днем еще был убежден, что дядюшка увезет его отсюда. Потом явился Воронков и потянул на свою сторону. Потом оказывается, что воронковскую задумку тоже рассекретили, а господин-товарищ Пантюхов вовсе не такой дурак, каким представляли его себе покойный Александр Анатольевич и сбежавший вроде бы Воронков. Только, конечно, в его бегстве Леха усомнился. Слишком спокойно об этом деле говорил Георгий Петрович.
Вероятнее всего, ночью или утром Воронкова найдут где-нибудь в окрестностях города без признаков жизни. Может, самоубившимся, а может — внезапно скончавшимся от острой сердечной недостаточности. Или от друг их острых предметов. Конечно, может быть и так, что он действительно убег, но не так далеко, как ему хотелось бы. В общем, опасности он для Пантюхова и его сестрицы уже не представляет. Понятно и то, отчего факт его полного устранения с политической карты области пока не оглашается. Не хочется Георгию Петровичу, чтобы все те господа, которые с Воронковым дружили крепче, чем с Пантюховым, чувствовали себя совсем спокойно. И Леха, наверно, в том числе. Потому что ежели они будут знать, что Воронков уже совсем замолчал и ничего лишнего про них никому не расскажет, то будут и сами держать языки за зубами и никого из друзей-товарищей не заложат. А вот если они станут опасаться, что удравшего Воронкова где-нибудь отловят и после этого он их сам начнет закладывать, надеясь шкуру спасти, то поторопятся себя выгородить. Очень даже понятно как. Начнут стучать, сваливая все и на Воронкова, и друг на друга. Усердно, бескорыстно и вовсю. Поэтому небось Георгий Петрович сейчас надеется, что и Леха страховки ради выложит что-нибудь насчет каких-нибудь своих, еще неизвестных Пантюхову, контактов с Владимиром Евгеньевичем или его подручными. Наверно, если б таковые были, то Леха бы о них и впрямь рассказал — не жалко. Но их не было.
Ольге о разговоре с ее братом он подробно рассказывать не стал. Просто передал то главное, о чем беспокоился глава.
— Интересненько, — произнесла Пантюхова, поднося пламя зажигалки к сигарете, — значит, Егорушка решил, что ему лично мне в ножки кланяться не пристало. Послал тебя как чрезвычайного и полномочного посла. Растешь, май френд. Скоро тебя, поди, в старшие холуи произведут. Лычку нашьешь на ливрею.
— Чего ты шипишь? — обиделся Леха. — Ну, решил, что мне с тобой проще говорить. Как-никак, почти что муж и жена.
— Вот именно, «почти что». А он мне, между прочим, не «почти что», а самый настоящий родной старший брат. Единокровный и единоутробный. И мог бы сам подойти к родной сестричке, без посредников. Почему не идет? Гордость заела. Ведь знает, что я много не попрошу за услугу. Мне вообще ничего лишнего не нужно. Так, чуть-чуть…
— Два мильона баксов, домишко где-нибудь у воды, пару автомобилей и вид на жительство в Штагах? — усмехнулся Леха, припомнив, как час назад слышал от Пантюхова точно такие же слова.
— Примерно, — ответила Ольга, — но это не главное. Я хочу его заставить на коленках ползать. Потому что он, гадский гад, в свое время мне всю жизнь изломал. И то, что я сейчас такой дрянью стала, — его заслуга. Хочешь расскажу?
— А не очень противно? — ответил Леха вопросом на вопрос.
— Противно. Но лучше, чтоб я тебе сама рассказала, чем потом кто-нибудь в порядке «доверительности». Если нас все-таки распишут и дадут пожить тут достаточно долго, то наверняка желающих «открыть тебе глаза» будет великое множество.
— Ладно, я уж и так догадываюсь, что ты не монашенка.
— Это сейчас. А в восемнадцать я, между прочим, даже толком не знала, что там у вас, мужиков, внизу подвешено. И у меня парень был, такой чистый, такой добрый… В общем, как в сказке. Он меня очень любил, это я точно знаю. И я его любила. Не телом, а душой, понимаешь? В общем, конечно, если б все нормально получилось, то у нас бы и до дела дошло… Только мы очень стеснялись.
В глаза глядели, за руки брались, а целоваться не решались. Трудно поверить, верно?
— Всяко бывает, — солидно произнес Леха.
— Чувствую, что тебе не верится. Но так было. И я скажу тебе честно, тогда даже не думала, будто вообще за кого-то другого смогу замуж выйти. Надо мной девчонки смеялись, комсомолочки наши. Они-то, кто с пятнадцати, кто с тринадцати лет, все изучили. А я держалась, хотя липли многие. Правда, не сильно, потому что знали, с Егором будут дело иметь. Да и батя у нас еще был в силе. Ну а потом подвернулось Егорке повышение. Попал в кадровый резерв на высокое место. Я уж не помню точно, какое именно, но только ему для этого нужно было одного солидного дядьку ублажить. И он Егорке под пьяную руку намекнул, что не худо бы, мол, с сестрицей познакомить. А сам — женатый, многодетный, за сорок. Пузо рюкзаком, морда — как свекла, лысый… В общем, привез меня Егорка к нему на дачу, а сам смылся. Якобы его срочно вызвали. Только он уехал, этот кобель облезлый напоил меня какой-то дрянью… В общем, я сдурела, забалдела — и все, прощай, девушка! Утром удавиться хотела, но удержалась. Мальчику моему, конечно, все доложили через третьи уши. Он уехал куда-то, где сейчас — понятия не имею. Зато Егорка без проблем пошел наверх, и вот, видишь, где теперь сидит. И он, и батя тогда меня утешали, мамочка просвещала. Да и самой подумалось, будто теперь все проще стало. Так завертелась — куда там! Ты вообще-то не раздумаешь жениться?
— Издеваешься? — усмехнулся Леха. — Меня ж твой брательник в канализацию спустит, если что…
— Значит, ты только из страха, верно? — испытующе спросила Ольга. — А вообще-то я тебе не нужна, да?
— Да нет, нужна, почему же… — пробормотал Леха. — Ты красивая.
— Ладно, замнем для ясности. Короче говоря, теперь я хочу, чтоб Егорка помучился. Пусть ему мои слезки отольются. Ничего, потерпит пару деньков. Совсем я его не убью, но пятки он мне полижет!
Ольга вдруг озорно улыбнулась и спросила:
— А хочешь, я тебе отдам этот самый «стоп-сигнал»?
— Зачем? Я же его сразу Пантюхову передам. А кроме того, нас тут вполне подслушивать могут.
— Я могу его вслух не произносить, напишу тебе все, что надо, где-нибудь на бумажке.
— Все-таки не пойму я тебя… Возьми да скажи братцу, уж пожалей его. Все равно ведь скажешь. Чего время тянуть?
— А вот такая я загадочная! — вызывающе хмыкнула Ольга. Она выдернула листок из записной книжки, вытащила тоненькую блестящую авторучку с брелочком на цепочке и начала что-то чирикать. Леха, конечно, глядеть не стал — он чайку попить предпочитал.
