– Понятно. Мы поможем, конечно, только стоит ли вам возвращаться туда в три часа ночи?
– А удобно ли… – сказал Мазур.
– Помилуйте! – словно бы даже оскорбился молодой человек. – Все это, – он обвел рукой вокруг, – лишь часть сотворенного Господом мира, какие же преимущества мы имеем перед вами? Какое мы имеем право именовать себя «хозяевами», а вас – «гостями»?
– Ну, я вот слышу – собаки…
– Увы, – сказал молодой человек. – Не можем мы простирать терпимость настолько, чтобы позволить враждебно настроенным личностям поджечь поселок. Построенный своими руками.
– Да уж, так далеко заходить не стоит, – кивнул Мазур без всякой насмешки. – Все красивое, жалко… Сташук, Виктор Степанович, – он поколебался. – Жена у меня иностранка, по-русски не понимает…
– Апостол Иона, – сказал молодой человек так просто, словно именовал себя прапорщиком. – Один из круга стоящих близ Учителя…
«Ну конечно, – подумал Мазур. – Должен быть и Учитель с большой буквы, без этого в таких делах никак нельзя…» А вслух сказал:
– Очень приятно.
– Благодарю вас, – серьезно сказал апостол Иона. – Уже по вашим первым словам видно, что вы принимаете нас без малейшей насмешки, доброжелательно…
Мазур пожал плечами:
– Каждый вправе жить, как он хочет… Значит, все это вы сами построили? Молодцы…
– Благодарю вас, – повторил «апостол». – Пойдемте, пожалуйста, я представлю вас Учителю…
– А удобно ли в три часа ночи?
– Учитель в это время как раз готовится к медитациям, – сказал молодой человек. – Не беспокойтесь, он рад любому гостю, пусть даже пришедшему сюда по воле обстоятельств. Ибо никогда не известно, где кончается случай и начинается предначертание судьбы…
– Это верно, – сказал Мазур искренне, согласный с последней фразой на все сто.
Они вышли к самому большому дому, похожему на остальные, но двухэтажному и украшенному вдобавок высокой колоколенкой. Кажется, там и колокол висел.
– Простите, а как все это называется? – спросил Мазур, когда они поднимались на крыльцо.
– Община Учителя Варфоломея, последнего и окончательного воплощения Христа.
Это было произнесено столь благоговейно, истово, что Мазуру стало немного не по себе, – он инстинктивно побаивался сумасшедших, как всякий нормальный мужик…
Широкий коридор, увешанный огромными иконами, – краски яркие, свежие. Мазур моментально рассмотрел, что от христианских икон эти отличаются изрядно: чересчур уж огромны глаза святых, а балахоны скорее буддистские и украшены самыми разнообразными символами, многих из которых Мазур никогда прежде и не видел. Он задержался, рассматривая зеленоликого важного субъекта с бородой в три косички, восседавшего на черепахе с гордым видом сержанта, вдруг произведенного сразу в полковники. Панцирь черепахи состоял из множества выпуклых иероглифов, а во рту у нее белели клыки, подходившие скорее тигру.
– Великий Дамбу-Ньоган, светоч религии бон, – сказал молодой человек с едва уловимой ноткой нетерпения.
«Сматываться надо», – подумал Мазур. Бон – «черная вера», антипод буддизма с утонувшими во мраке веков корнями, с ней в свое время заигрывали и Ленин, и Гитлер, как раз и позаимствовавший свою перевернутую свастику у этих загадочных колдунов. Хорошо, если этот их Дамбу-Ньоган – очередная, выдранная с мясом деталька дурацкой мозаики, а вдруг тут всерьез играют в сатанистские игры?
«Апостол Иона» ввел их в обширную светлую комнату, усадил в высокие кресла, приятно пахнущие свежим деревом. Мазур поставил сумку у ножки, огляделся. «Апостол», пробормотав извинения, вышел.
– Ну? – нетерпеливо спросила Джен.
– Держи ушки на макушке, – тихо сказал Мазур. – Будь готова в любой момент…
Полукруглая дверь бесшумно открылась. Вошел худой человек неопределенного возраста – в первый миг Мазур и не рассмотрел ничего, кроме аккуратно расчесанной гривы, длинной бороды клином и больших запавших глаз. Да и потом рассмотрел немногим больше – «ботва» оказалась столь обильной, что в ней вполне можно было спрятать «Мини-Узи» с запасным магазином. Интересно, как его следует приветствовать? Мазур, не раздумывая, чуть привстал и вежливо раскланялся.
В ответ волосатик в обширном алом балахоне поклонился ему чуть ли не земным поклоном, присел на краешек стула по другую сторону резного деревянного стола и сказал:
– Приветствую вас в сей обители, ибо я, воплощение отца моего, смиренный Варфоломей, для того и воздвиг ее, чтобы утешить страждущего и накормить голодного…
Произнесено это было столь елейно, что Мазуру показалось, будто задницу ему намазали вареньем и вот-вот начнут облизывать, столь же велеречиво объясняя это заботой о путниках. Интересно, зачем этому Варфоломею укрепленная по коньку крыши радиоантенна, вполне подходившая для мощного передатчика типа АРХ или аналогичного? Ее-то Мазур успел рассмотреть – натренирован был замечать нечто подобное в любой темноте. Распространять учение по прилегающему эфиру или с единомышленниками перекликаться? С некоторых пор нестандартные таежные заимки ничего, кроме тревоги, у Мазура не вызывали…
Некоторое время они, словно Чичиков с Маниловым, усердно состязались в благовоспитанности – Мазур извинялся за неожиданное вторжение, а смиренный Варфоломей объяснял, что для него нет умилительнее радости, нежели принять в обители своей страждущего странника, твердо могущего рассчитывать на гостеприимство хоть до скончания времен.
Слава богу, состязание это вскоре было прервано – вошел еще один богатый растительностью молодой человек в черном балахоне, с поклоном принялся расставлять на столе стеклянные кувшины, блюдца и тарелки. В деревянном горшочке золотился мед, на блюде горой лежали свежие огурчики.
– У вас не теплица ли? – светски спросил Мазур.
– Братия руки приложила, – сказал Варфоломей, подавая пример, разрезал первый попавшийся огурчик и тонко намазал медом. – И к пасеке такоже… Уж простите, у нас не полагается убиенного мяса, кроме масла, ничего животного в обители на прокормление не идет…
Мазур, не колеблясь, взял огурчик и потянулся к меду – гуру черпал себе из того же горшочка, вряд ли успели молниеносно подготовить отраву… Кто мог знать, что нагрянут гости? Не держат же они заранее «заправленные» яства? Черт, что в голову лезет… Но лучше уж допустить в башку параноические мысли, чем лопухнуться и попасть в силки. Диверсант на задании просто обязан быть параноиком…
Все бы ничего, но очень уж пустые и блестящие глаза и у Варфоломея и у подававшего пищу отрока, а в голосе «Христа» звучат интонации граммофонной пластинки, в тысячный раз скрипящей одно и то же… «Христов» в кавычках нынче развелось, как собак нерезаных…
– Простите великодушно, – приложил Варфоломей к груди узкую ладонь. – Охотно поговорил бы с вами далее, но настало святое время медитаций, общения с Отцом небесным…
– О, не затрудняйте себя нашими скромными персонами… – без запинки выговорил Мазур. – Соблаговолите лишь указать, где мы можем обрести ночлег…
– Я пришлю кого-нибудь из апостолов для беседы и заботы о вас, – пообещал Варфоломей, опустив глаза долу.
– Примите душевную благодарность от сраженного вашей добротой страждущего путника, – сказал Мазур, жалея, что Джен не понимает ни словечка.
По лицу Варфоломея – точнее, ничтожно малой его части, открытой для обозрения, – решительно нельзя было понять, как он относится к искренним стараниям Мазура вписаться в окружающее, и уловил ли легкую насмешку. Он отступил с поклонами, уже не такими низкими, тихо прикрыл за собой дверь.
– Блеск, – покачала головой Джен, хрустя, огурчиком. – Что это, вкусное такое?
– Огурец.
– Нет, это желтое…
– Это мед, – сказал Мазур, одним ухом, прислушиваясь, не идет ли кто по коридору.
– Он же совсем не такой…
– Потому что прямо от пчелки, а не из магазина… – сказал Мазур. – Большая разница.
– Ни словечка не поняла, но чуть от смеха не описалась, на вас глядя… По интонациям чую, что вы несли грандиозную чушь…
Мазур приложил палец к губам. Извлек приемник, включил автонастройку и, пользуясь моментом, зачерпнул разрезанным пополам огурчиком медку прямо из горшочка. Шизики они тут или нет, а покушать любят и толк знают…
– Ничего больше не трогай, – остановил он девушку, когда та потянулась к желтым большим яблокам. – Он жрал только огурцы и мед…
– Думаешь…
– Тихо!
– Анахорет вызывает Боярина, – внятно раздалось из крохотного динамика. – Анахорет вызывает Боярина, прием…
Они замерли, ловя каждый звук.
– Вас слушают, Анахорет, – раздался в ответ деловитый мужской голос. – Кравицкий на связи.
– Милейший Сергей Михайлович, если вас не затруднит, передайте Боярину елико возможно скорее, что у меня объявились странные гости. Он меня предупреждал в свое время, знаете ли…
