Ознакомительная версия.
А значит…
Земля будет безвидна и пуста…
Тот, кто правит войной, правит миром.
Командор сидит недвижно. Он любуется камнем. Свет играет, переливается в пурпурной глубине бриллианта, и камень кажется единственным живым существом в этой комнате… Искристые блики пляшут в расширенных зрачках Командора и исчезают в их непроницаемой бездне.
МОСКВА, РОССИЯ
Советник смотрит на Кремль, залитый светом прожекторов. Подходит к шкафу, достает бутылку коньяку, наливает почти полный стакан, жадно пьет. Его настигает страх. Дикий, безотчетный, он мечется в груди загнанным зверем, проникает в каждую клеточку мозга…
Он смотрит в окно. Ненавистные кремлевские башни в вечерней подсветке выглядят не менее величественными, чем днем. Мощные тени грозных когда-то крепостных укреплений вдруг предстают перед Советником в новом качестве: они рельефны и реальны, и власть их подчеркивает нерушимый монолит кремлевской твердыни.
Советник застывает в кресле. Теперь страх и будет его жизнью. Всегда. Он сидит в кресле и смотрит на силуэты кремлевских башен. Залитые светом, они выглядят так же незыблемо и грозно, как века назад.
БЛИЖНЕЕ ПОДМОСКОВЬЕ, РОССИЯ
Стратег глубоко вздохнул. Усталость навалилась ватным комом… Огромная, многодневная усталость. Или — многолетняя? Но можно отдохнуть. До завтра. А дальше… Дальше будет новый день. Светлый. Солнечный…
Мужчина выбрал кассету и вставил в видеомагнитофон.
«…Должен предупредить… Я — страшный человек… Тиран, деспот…
Коварен, капризен, злопамятен. И самое обидное — не я в этом виноват. Предки виноваты. В жизни вели себя как свиньи последние, а я сейчас — расхлебывай их прошлое… Ну паразиты, вот и все! А сам я по натуре — добряк, умница, люблю стихи, прозу, музыку живопись… Кошек люблю…»
«…Вы небось знаете, что такое королевский дворец?. За стенкой люди друг друга давят, душат, братьев родных, сестер… Душат!.. Словом, идет повседневная будничная жизнь…»
«…Я — первый министр короля… О, когда-то все угадывали с первого взгляда, что я министр… Я был такой сияющий, я был такой величественный! А теперь, сами видите, я танцую эти жалкие танцы для всеобщего увеселения… А тут еще этот тиран…»
«Король?..»
«Нет, что вы… К его величеству мы давно привыкли. Тиран — это министр-администратор…»
«Но почему вы не пожалуетесь королю?»
«Короля он так хорошо… э-э-э… снабжает, что государь ничего не хочет слышать».
«Я же — король, с темени до пят! Король я! Он думает, раньше короли лучше были… Все мы… на одно лицо, один к одному…»
* * *
Мужчина едва заметно улыбнулся, закрыл глаза, чувствуя, как мелодия наполняет комнату…
Приходит срок, и вместе с ним — озноб, и страх, и тайный жар.
Восторг и власть…
И боль, и смех, и тень, и свет, в один костер, в один пожар — Что за напасть!
Из миража, из ничего, из сумасбродства моего вдруг возникает чей-то лик и обретает цвет, и звук, И плоть, и страсть…
Нелепо, смешно, безрассудно, безумно, волшебно…
Из миража, из ничего, из сумасбродства моего.
Обыкновенное чудо… А кого на Руси удивишь чудом. Вопросы жизни и смерти не решаются на уровне министров, судей, царей… Вопросы жизни и смерти державы — и подавно. Тем более… У каждого — только одно Отечество.
Песня закончилась. Мужчина сидит, закрыв глаза, слушает шум летнего соснового бора… Останься живым и — победи! Потому что никто, кроме нас, этого не сделает!
«Солнце и смерть не могут пристально взирать друг на друга».
— Нить между жизнью и смертью еще призрачнее, чем кажется… Можете мне не верить, коллега, но на своем веку я повидал. И жизней, и смертей… Знаете странную закономерность?.. Все зависит от желания человека выжить! Что такое болезнь? Тяжкая, смертельная… А это значит — человек подсознательно не просто смирился со смертью, он торопит ее… И она приходит… Но совсем не такой, какой представлялась — покойной и благородной седой леди, избавляющей и от суеты, и от праздности, и от тщеславия… Помните поговорку: «Смерть всех уравняет»? Не так это, коллега. Далеко не так… Одни умирают — словно засыпают… Просто душа переходит в мир иной, отлетает, будто белый голубь… А другие — словно цепляются за собственное тело, как за единственное платье, — хорошо, что такое есть, другого не выдадут, ни на том свете, ни на этом…
— Макарыч, ты не философствуй, ты скажи — этот выживет? — Молодой практикант кивает на Дронова, вытянувшегося на постели. Лицо бледное, на лбу — капельки пота…
— Да из него крови вытекло литра полтора… Мне не понятно, как он еще жив…
— Нет, ты скажи прямо — выживет? На спор!
— Бог знает…
По старому стилю весна. Или все-таки лето? И ветер тревожен лиловым наплывом дождей, И дальние всполохи листьев и странного света Как блики зарниц, озирающих лики вождей…
Гранитные тропы в ночном пребывают пространстве
Гостями из камня. Луною пронизан туман.
Домов западня совершенна. В немом постоянстве
Застыл Командор, попирая поверженный клан.
И профиль размыт, как на мелкой разменной монете
Ознобным азартом нечистых трясущихся рук…
Недвижна десница на тонком толедском стилете.
Ничто не тревожит. Ни мрак. Ни обман. Ни испуг.
Не важны знамена, победы, восторги и слава,
Не важны знаменья и сроки исходов и смут —
Законы свои у недвижной гранитной державы,
Где гулкость веков равнозначнее счета минут…
…Но счет не окончен. Подвержен покой постоянства
Еще беспокойству, как Яростной боли от ран,
Как стону любви, как безумству, как страсти, как пьянству,
Как бесу беспутства — напротив стоит Дон Жуан…
Скиталец любви, отрешенный от рая и ада, —
Лишь привкус предательства, горький, как привкус простуд,
Лишь память разлук в перекрестье вокзального взгляда,
Лишь бред расставаний в разрывной сумятице смут…
Скрестились клинки. Вороненая сталь совершенна.
И скрежет металла о камень — как камня о жесть.
Гордыня гранитного гранда тяжка и нетленна.
Его безразлична любовь. И — безжалостна месть.
…Из резаных ран камни черные красит багряным
Горячая кровь, наполняя зарею туман…
Чуть слышно дыша, над поверженным спит истуканом
Отверженный странник любви — шевалье де Жуан…
По старому стилю весна. Или все-таки лето?
И блики зарниц на мерцающей глади озер,
И дальние всполохи листьев и странного света…
Пространство небес над гранитным безмолвием гор.
Пространство небес… такое синее, что ломит глаза… А я — бегу по пустыне. Под ногами не песок, а красные, раскаленные от жары камни, они отливают золотом… Солнце не правдоподобно быстро поднимается в зенит, и я вижу — все пространство вокруг сияет… Эльдорадо… Золотая долина… Горло сушит, раздирает от жажды, глаза щиплет раскаленная пыль, жара становится нестерпимой… Солнце достигает зенита, и весь его жар, отраженный от блестящей поверхности, концентрируется на единственном здесь живом существе… На мне…
Мир становится нестерпимо белым, я падаю, раскаленная масса летит мне навстречу… Стоит едва коснуться ее, как я мгновенно обращусь в пар, в пустоту, в ничто…
Поднимаю глаза… Невдалеке — море… Кажется, я чувствую его прохладу, запах водорослей, легкий, едва уловимый привкус соли на губах…
Жаркая волна накрывает, словно тяжелым ватным одеялом, я задыхаюсь, снова падаю… Море пропало… Мираж… Или мираж — пустыня и Эльдорадо?.. Или — я сам?..
Открываю глаза… Красные виноградники… Что это?.. Юг Франции?.. Красные виноградники пропадают, словно на испорченной кинопленке… Все заполняет непроглядное грязно-желтое марево…
Я бреду через поле, узенькая тропка ведет куда-то вверх… Август, последнее цветение трав, уставших от непривычно жаркого в этот год неба…
Я оказался в низине. Поле — со всех сторон, словно вогнутая пестрая чаша, и со всех сторон упирается оно в кудлатое, лилового цвета небо… Я заблудился…
В поле… Иду в одну сторону, в другую… Нет дороги… Стрекотание кузнечиков стихло, воздух застыл… Сонное, тяжелое удушье трав застилает мозг… Из цветов остались только белые зонтики дурмана… Небо чернеет, надвигается гроза… В чистом поле я один… «Шут, шут, пошутил и хватит, отпусти…»
«Я шут, я арлекин, я — просто смех, без имени и, в общем, без судьбы…»
Иду куда глаза глядят… Выбираюсь на взгорок. Деревня — ряды серых бревенчатых домов, чахлые, вялые дерева, желтые шары цветов в палисадниках…
Оборачиваюсь… Я оказался на взгорке; сверху поле, где я блудил, совсем маленькое — с двух сторон подлесок… Первые холодные капли ударили по спине; и вот уже дождь густой, плотный…
Потом… Что было потом?.. Цвета древнерусских икон… Осенняя Россия…
Мелодия звучит серебряными ямщицкими колокольцами, но я не могу различить ее — замирает где-то в дальней дали…
Ознакомительная версия.
