— Я доктор Уэст, мистер Блэкпул. Вы…
— Уберите этого ублюдка с моих глаз.
— Пришло время очистить совесть. — Майкл склонился к Блэкпулу.
— У меня ее нет. — Он попробовал засмеяться, но только закашлялся.
— В таком случае тебе захочется потянуть за собой еще кого-нибудь. Нам известно, что ты провалил похищение мальчика.
— Она вспомнила. — Не получив ответа, Блэкпул закрыл глаза. Даже сквозь боль он чувствовал ненависть и бешенство. — Значит, эта сучка вспомнила меня, а не его. Он сказал, все пройдет гладко, возьмем ребенка, получим выкуп. Ему деньги были не нужны, и, когда все полетело к чертям, он просто ушел. Велел мне убрать за собой. Например, того парня, который заказывал пиццу. Я должен был просто накачать его и получил бы все, чего хотел.
— Кто? Кто был с тобой?
— Все-таки он дал мне десять тысяч. Конечно, не миллион, который мы собирались запросить за мальчика, но тоже приятная круглая сумма. Чтобы я не возникал. Малыш умер, девчонка ничего не помнила. Психически травмирована, сказал он. Крошка Эмма психически травмирована и ничего не помнит. Никто никогда ни о чем не узнает, а он позаботится о моей карьере. Держась за фалды Макавоя. — Блэкпул снова попытался засмеяться.
— Вам пора уходить, детектив. Майкл стряхнул с себя руку врача.
— Имя, черт побери! — рявкнул он. — Назови имя. Кто все устроил?
Блэкпул открыл глаза: красные, водянистые и злобные.
— Убирайся к дьяволу.
— Значит, ты умрешь, один за все ответишь, — процедил сквозь зубы Майкл. — Умрешь здесь, в кровати, или вдохнув ядовитый газ, аккуратно и по закону. Но ты умрешь. Можешь отправиться на тот свет один, а можешь прихватить его с собой.
— Ты займешься им?
— Лично.
Улыбнувшись, Блэкпул закрыл глаза:
— Это был Пейдж. Пит Пейдж. Скажи ему, что мы с ним встретимся в аду.
* * *
Эмма смотрела, как за сценой поднимаются и опускаются скользящие двери. Через несколько часов она выйдет через правую и подойдет к микрофону.
— Я волнуюсь, — сказала она Бев. — Глупо. Мне нужно только стоять там, читать по подсказке и вручать награды.
— К счастью, отцу и Джонно. Пойдем в гримерную. Все слишком заняты, чтобы пользоваться ею.
— А ты не хочешь пройти в зал? — Эмма взглянула начасы. — Через десять минут начало.
— Пока нет. Ой, Аннабель, извини.
Эмма выругала себя за то, что не захватила камеру, поскольку картина того стоила: леди Аннабель, затянутая в розовый шелк с блестками, меняла пеленки.
— Не беспокойтесь. Он ведет себя пристойно. — Аннабель придала к груди юного Самюэля Фергюсона. — Мы просто заскочили сюда поесть и переодеться. Я не могла оставить его с няней. Мне показалось нечестным, что малыш пропустит такое событие в жизни отца.
Эмма посмотрела в заспанные глаза младенца:
— Не думаю, что у него получится.
— Просто ему нужно чуточку поспать. — Аннабель потерлась о щечку малыша носом и уложила его в коляску. — Вы не приглядите за ним? Мне нужно найти Пи Эм. Я отлучусь минут на десять. — Аннабель задержалась в дверях. — Если он проснется…
— Мы займем его. — Бев уселась на подлокотник дивана, глядя на спящего младенца. — Я хотела поговорить с тобой наедине.
Эмма непроизвольно коснулась синяка на виске:
— Беспокоиться не о чем.
— Об этом мы тоже поговорим, но есть кое-что еще. Не знаю, как ты к этому отнесешься… — Бев набрала побольше воздуха. — У нас с Брайаном будет ребенок.
— Ребенок? — Эмма открыла от изумления рот.
— Мы сами удивились, хотя прилагали некоторые старания. После стольких лет… безумие! Мне почти сорок два.
— Ребенок, — повторила Эмма.
— Не замена Даррену, — торопливо сказала Бев. — Никто не сможет его заменить. И тебя мы любим так сильно, как только можно любить дочь, но…
— Ребенок. — Эмма стиснула ее в объятиях. — Ой, я просто счастлива! За вас. За себя. За всех нас. Когда?
— К концу лета. — Бев взглянула в ее сияющее лицо и прослезилась. — Мы боялись, ты расстроишься.
— Расстроюсь? Почему?
— Из-за воспоминаний. Нам с Брайаном пришлось это преодолевать. Я не думала, что захочу еще одного ребенка, но теперь хочу ужасно. Для себя, для Брая, только… я знаю, как ты любила Даррена.
— Мы все любили его. — Эмма положила руку на живот Бев. — Я уже люблю этого ребенка. Он вырастет красивым, сильным, и ему ничто не будет угрожать.
Вокруг погас свет, и она в ужасе схватила Бев за руку.
— Ничего страшного, — сказала та. — Все исправят через минуту. Я здесь, рядом.
— Со мной все в порядке. — Она преодолеет эту отвратительную боязнь темноты. — Может быть, свет погас только засценой. Я схожу посмотрю.
— Я иду с тобой.
— Нет.
Эмма шагнула к двери, едва различая ее. И вздрогнула от какого-то шороха. «Это Самюэль», — успокоила она себя. Никаких чудовищ нет, и она больше не боится темноты.
Эмма нащупала ручку, но вместо облегчения почувствовала дикий, необъяснимый страх. Она мысленно видела, как открывает дверь. Плакал ребенок. Эмма в смятении пыталась определить какой: тот, что у нее за спиной, или тот, что у нее в памяти?
Она инстинктивно отдернула руку от двери. Она не откроет ее. Она не откроет ее! Она не хочет ничего видеть. В стуке сердца, отдающемся в голове, ей послышался ритм. Ритм старой песни, которую она не могла забыть.
«Это не сон», — напомнила себе Эмма. Большую часть жизни она хотела увидеть, что за этой дверью.
Онемевшей рукой она толкнула дверь… и одновременно открылась дверь в ее память.
— Боже милостивый!
— Что там? — Бев успокаивающе положила руку ей на плечо.
— Это был Пит.
— В коридоре Пит?
— Он был в комнате Даррена.
— О чем ты говоришь?
— Он был тогда в комнате Даррена. Я открыла дверь, а он обернулся и посмотрел на меня. Кто-то другой держал Даррена. Пит улыбался мне, но был очень рассержен. Я его узнала. Плакал ребенок. Я убежала.
— Это Самюэль, — пробормотала Бев. — Это не Даррен. Пойдем, тебе нужно сесть.
— Это был Пит. — Эмма закрыла лицо руками.
— Я надеялся, что ты не вспомнишь.
Он стоял у двери, держа в одной руке фонарик, а в другой — пистолет.
Прижимая к себе младенца, Бев с недоумением глядела на силуэт мужчины.
— Что происходит?
— Эмма переутомилась, — тихо сказал Пит. — Тебе лучше пойти со мной.
«Больше это не повторится», — сказала себе Эмма и, не раздумывая, бросилась на Пита. Фонарик упал, чертя лучом безумные арки на стене и потолке.
— Беги! — крикнула она Бев, пытаясь встать. — Бери малыша и беги. Найди кого-нибудь. Он убьет его! Не дай ему убить еще одного ребенка. Найди папу.
Прижимая к груди захлебывающегося плачем младенца, Бев кинулась за сцену.
— Поздно, — сказала Эмма. — Тебя поймают. Сюда придут с минуты на минуту.
На сцене уже вспыхнули прожекторы. Слышались приближающиеся крики и топот. Пит в отчаянии потащил ее за собой, и она перестала сопротивляться, спиной чувствуя дуло пистолета.
— Всем известно, что это ты.
— Она меня не видела, — пробормотал Пит. — Было темно. Она не могла разглядеть.
Он должен верить в это. Просто должен. Или все кончено.
— Бев знает. — Эмма вскрикнула, когда он потащил ее вверх по лестнице. — Теперь уже все знают. Сюда идут, Пит. Все кончено.
Нет, этого не может быть! Он слишком напряженно работал, слишком тщательно все продумывал.
— Я сам скажу, когда все будет кончено. Я знаю, что делаю. И все улажу.
Они уже были над сценой. Далеко внизу Эмма видела огни и суматоху. Пит намотал ее волосы себе на руку и пригрозил:
— Если закричишь, я тебя пристрелю.
Ему нужно время, чтобы подумать. Он продолжал тащить Эмму за собой, и, выдернув из пиджака брошь, она уронила ее на пол. Воспользовавшись подвернувшейся возможностью, Пит втолкнул Эмму в грузовой лифт. Ему нужно время.
Все должно было пройти гладко. В темноте и всеобщей неразберихе. У него в кармане лежат таблетки, которые он заставил бы ее проглотить. Все должно было пройти тихо, спокойно, гладко.
