Этот фильм основан на романе «Знак четырех» Артура Конан Дойла,
творчество которого является народным достоянием
и поэтому не ущемляет ничьих имущественных прав.
Титры сериала «Знак четырех», 2001 год
(записано с голоса переводчика)
История этой рукописи сама могла бы послужить сюжетом для приключенческого романа.
Ее автор – человек, чье имя на слуху и в наше время.
Время написания: лето 1902 – весна 1903 гг.
Сразу после того, как автор поставил последнюю точку, он проверил страницы, прошил, скрепив в большую тетрадь, поместил в желтый конверт плотной шелковой бумаги, запечатал сургучом, положил в другой конверт вместе с часами и небольшой запиской, запечатал уже этот конверт и написал там, где должен был бы находиться адрес:
«Тому, кому это будет интересно. Вскрыть не ранее 2003 года»,
после чего отнес конверт в адвокатскую контору «Дреббер, Стэнджерсон и Хоуп».
Мистер Хоуп, в то время очень молодой и весьма добросовестный человек, упаковал желтый конверт в белый и еще более плотный конверт, поставил свои печати и свою подпись и отнес его в ближайшее отделение «Объединенного банка центральных графств», где поместил его в железный ящик, предназначенный для подобных вложений.
Так бы этот конверт и пролежал без особых приключений предназначенные ему сто лет, однако двадцатый век оказался щедрым на потрясения.
Первую мировую войну конверт не заметил, зато Вторая почтила его прямым попаданием в банк. Конверту повезло: железный ящик, в котором он находился, был лишь помят, и его отнесли в контору «Хоуп и Хоуп» (старшие компаньоны к тому времени уже отошли в мир иной). Старший Хоуп поручил младшему отнести конверт в другой банк, и молодой Хоуп сдул с конверта пыль, засунул в другой конверт, на этот раз голубой, запечатал сургучом, подписал… но в это время позвонила будущая миссис Хоуп, и молодой человек в припадке вполне простительного восторга метко запулил конверт на большой шкаф, стоящий в конторе еще с тех времен, когда Дреббер был младшим партнером.
Под предлогом того, что он несет конверт в банк, молодой Хоуп удрал из конторы на полтора часа раньше, а следующим утром на вопрос старшего Хоупа невинно ответил, что все исполнено. Конверт он решил отнести в банк завтра… но потом как-то повалило все одно к одному, и про конверт он уже не вспоминал. Разумеется, не через неделю, так через месяц молодой Хоуп о конверте бы вспомнил, однако свидания… женитьба… медовый месяц длиной в три дня… наконец, отбытие в действующую армию помешало конверту попасть в банк. Понятно, что по возвращении с театра военных действий воспоминаний о поручении в голове молодого Хоупа не осталось.
Стараниями уборщика конверт однажды свалился за шкаф и благополучно пролежал там более полувека, обрастая пушистой серой шкуркой из пыли. В самом конце ХХ века младший партнер фирмы «Хоуп, Ферье и Ферье», дорвавшись до власти, затеяла грандиозный ремонт. Шкафы времен Джонатана Свифта отправились в мастерскую по реставрации антиквариата. Скопившийся за ними хлам подлежал, разумеется, отправке в мусорные баки, но за первым же шкафом в углу блеснула бриллиантовая серьга, и весь персонал фирмы с восторгом неофитов от археологии начал разбирать мусор в надежде отыскать что-либо если не такое ценное, то столь же интересное. В числе находок оказалось изрядное количество монет, в основном фартинги, полупенни, пенни и двухпенсовики, причем некоторые вызвали бы сердцебиение у нумизмата, уйма пустых конвертов с марками, при виде которых дрогнула бы душа у филателиста, целая коллекция огрызков карандашей и сломанных ручек и много еще чего.
Всеобщее оживление вызвала стопка так называемых французских открыток примерно столетней давности. Пышнотелые красотки в кружевном белье принимали томные позы, но уже не воспринимались как порнография, а умиляли какой-то старозаветной невинностью. Находка старого засургученного конверта прошла на этом фоне незамеченной. То есть, конечно, мисс Ферье отерла с него пыль, внимательно рассмотрела, пожала плечами и положила на подоконник. Два часа спустя один из рабочих, деликатно держа мокрый конверт двумя пальцами за уголок, протянул его мисс Ферье со словами:
– Тут… это… упало, словом…
Мисс Ферье переложила многострадальный конверт на другой подоконник и вспомнила о нем только перед уходом домой. Оставлять конверт на произвол ремонтникам было, конечно, нельзя. Тащить в хранилище, куда эвакуировали мало-мальски важные бумаги, мисс Ферье было лень – она слишком устала, координируя эвакуацию, археологические раскопки, уборку и начинающийся ремонт. Поэтому она сунула конверт в пластиковый пакет с рекламой «Хэрродз» и отправилась домой. Два дня конверт пролежал в кухне на холодильнике, куда мисс Ферье выгрузила сделанные по дороге домой покупки. Два дня на пакет подозрительно косился русский голубой кот по имени Модус Операнди.
В субботу, наводя на кухне уют, мисс Ферье наткнулась на пакет и вздохнула. Но конверт вполне мог потерпеть до 2003 года, и мисс Ферье переложила его на системный блок своего компьютера, сочтя, что на этом месте она его не забудет.
Модус Операнди был иного мнения о подходящем месте для конверта, столь восхитительно пахнущего мышами. Он сбросил конверт на пол, загнал под кровать хозяйки и еще неделю или две единолично наслаждался своим сокровищем.
Очередная находка все того же конверта повергла мисс Ферье в смятение. Это следовало прекратить, и она бросила конверт в свою объемистую сумку деловой женщины, решив-таки непременно завезти его в банк, чтобы не мозолил глаза. Увы, она о нем забыла и вспомнила только тогда, когда, заехав навестить старшего партнера, доставала из сумки коробочку конфет, чтобы посластить жизнь старичку. Мистер Хоуп, который когда-то был тем самым молодым Хоупом, воззрился на конверт без тени узнавания.
– Найдено перед ремонтом за шкафом, – проинформировала мисс Ферье.
Мистер Хоуп внимательно рассмотрел свою подпись и дату под ней.
– О, – сказал он, – вы знаете, что этот день – один из самых счастливых в моей жизни? – собираясь было пуститься в воспоминания, но прервав себя где-то на третьем слове. – Да, я пренебрег, но все же не каюсь… Ох, молодость, – растроганно добавил он. – Право же, стоит разок в жизни пренебречь обязанностями, чтобы в старости получить такое напоминание. Оставьте конверт мне, дорогая. Я сам о нем позабочусь.
Он позаботился. Добавил к своей подписи фразу:
«Вскрыть после моей смерти, но не ранее 2003 года», –
и положил в домашний сейф.
И если вы думаете, что рукопись наконец-то увидела свет, потому что мистер Хоуп умер, вы ошибаетесь.
Его обуяло любопытство, и он сам вскрыл конверт.
Сегодня я видел, как Лондон празднует коронацию.
Сегодня Англия и вместе с ней вся Империя приветствует Эдуарда, сына Виктории, и с этим событием для Англии начинается новый век.
Я оглядываюсь назад, я, еще не старый человек, смотрю на свою жизнь, которая вся прошла при правлении нашей славной королевы, и вижу, что и взгляды мои, и привычки, и самые понятия о жизни – все это осталось в прошлом веке. Я вглядываюсь в молодых людей, но не вижу в них себя и друзей моей юности; мы жили почти так же, как наши отцы, а вот они, не представляющие жизни без электричества, телефона и автомобилей, – люди другого века. Можно, конечно, засадить их за учебники, и они узнают, как расцветала наша страна под сенью великой королевы, и какие войны вели мы во имя короны, и какая была политика внутри страны и за ее пределами; обо всем этом они прочтут в книгах, где точно указаны даты того или иного договора, той или иной битвы – но откуда они узнают о нас самих, о том, что мы были за люди, как жили, каким представлялся нам мир, когда мы были так же молоды, как они сегодня? Они возьмут романы, написанные в наше время, прочтут и будут думать, что мы были такими же гротескными персонажами, как те, кто описан в пухлых томах, и мы будем представляться им людьми причудливыми и смешными, как нам в наше время казались причудливыми и смешными герои пьес Шеридана.
Что ж тут сетовать? Я и сам не чужд литературы и могу без особого хвастовства утверждать, что никто лучше меня не описал еще моего друга, с которым в иные времена я делил кров, а в иные – опасности. Что же, я старался по мере сил, но, перечитывая иногда свои очерки, вижу, что там я упустил нечто важное, некую черточку, а там по некоторым соображения личного характера слукавил – и вместо красочного и полного портрета маслом перед читателями оказалась блеклая олеографическая репродукция. Дух жизни так легко ускользает, когда пытаешься перенести его на бумагу. И все же стараться стоит.
