Дороти Ли Сэйерс - Престолы, Господства

Я была рада и глубоко польщена, когда коллеги лорда Уимзи предложили мне описать дело, которым он занимался вскоре после женитьбы в период перемен в своей жизни и жизни его супруги, а также в период пертурбаций в общественной жизни. Я полюбила лорда Питера и восхищалась им с тех самых пор, как познакомилась с ним в мои школьные годы. Как можно было ожидать от человека, родившегося в 1890 году, ему присуща некоторая старомодная манерность, но его немеркнущее очарование идёт от той черты его характера, которую он разделяет с Ральфом Тачитом (в «Женском портрете»[3]), Бенедиктом (в «Много шума из ничего»[4]) и даже немного с мистером Рочестером (в «Джейн Эйр»[5]), но с очень не многими другими в литературе или в жизни: то есть, ему нужна в супруги энергичная женщина, равная ему интеллектом.

Такой необычный союз, как у лорда Питера с Харриет Вейн, естественно вызвал широкое любопытство — любопытство, которое в пределах, диктуемых литературной формой детективного романа и уважением к более раннему летописцу, я и попыталась удовлетворить.

Джилл Пейтон Уолш

Я хотела бы поблагодарить мистера Брюса Хантера и управляющих фондом Энтони Флеминга за то, что они поручили мне завершить «Престолы, Господства».

Я с благодарностью признаю неоценимую помощь доктора Барбары Рейнолдс; дружеское участие мистера Кристофера Дина, председателя, и Банти Паркинсона, архивариуса, Общества Дороти Л. Сэйерс; помощь, оказанную Марджори Лэмп Мид и штатом Центра Марион Э. Уэйд, Уитон-Колледж, Иллинойс; Библиотеки Кембриджского университета; мистера Ричарда Волдука за предоставление мне книги «Потерянные реки Лондона»; миссис Керолайн Коги и миссис Хоуп Деллон за их важные советы по редактуре и Джону Роу Таунсенду за помощь, как всегда и во всём.

— Не понимаю я англичан, — заявил месье Теофиль Домье.

— И никто не понимает, — ответил мистер Пол Делягарди, — а они сами меньше всех.

— Я вижу, как они проходят туда-сюда, наблюдаю за ними, говорю с ними, — поскольку не согласен, что они молчаливы и недружелюбны, — но остаюсь в неведении относительно их внутренней жизни. Они постоянно заняты, но я не знаю мотивов, побуждающих их к этим действиям. И меня обезоруживает не их сдержанность, поскольку довольно часто они удивительно общительны, а то, что я не понимаю, где заканчивается их общительность и начинается сдержанность. Говорят, что они очень консервативны, но при этом могут вести себя с ни с чем не сравнимой беззаботностью, и когда вы начинаете их расспрашивать, они, похоже, не имеют никакой жизненной теории, поддающейся определению.

— Вы совершенно правы, — согласился мистер Делягарди. — Англичане не склонны к теориям. Тем не менее, именно по этой причине с нами сравнительно легко жить. Наш консерватизм чисто внешний и легко приобретаемый, но наша философия — человек в целом, и мы не стремимся исправлять таковую в других. Именно поэтому мы разрешаем в наших общественных парках открытое выражение всего разнообразия мятежных мнений — с единственным условием, что никто не должен забываться настолько, чтобы ломать ограду или топтать цветы.

— Прошу прощения, просто я на секунду забыл, что вы тоже англичанин. Вы выглядите совершенно как француз, да и акцент у вас французский.

— Спасибо, — ответил мистер Делягарди. — Фактически, по крови я француз лишь на одну восьмую. Остальные семь восьмых — английские, и доказательством тому то, что я расцениваю ваши слова как комплимент. В отличие от евреев, ирландцев и немцев, англичане рады считать себя даже более нечистокровными и экзотичными, чем они являются на самом деле. Это относится к лепестку романтической чувствительности в английском характере. Скажите англичанину, что он чистокровный англосакс или стопроцентный ариец, и он рассмеётся вам в лицо; скажите ему, что в его далёкую родословную входит смесь из французов, русских, китайцев или даже арабов или индийцев, и он выслушает вас с плохо скрываемым удовольствием. Конечно, чем отдалённей такое родство, тем лучше: больше живописности и меньше социальной неопределённости.

— Социальной неопределённости? Ага! Значит, вы признаёте, что англичанин фактически презирает все другие народы помимо собственного.

— Пока у него не найдётся времени, чтобы их ассимилировать. То, что он презирает, это не другие народы, а другие цивилизации. Ему не хочется, чтобы его называли даго, [7] но если уж он родился с тёмными глазами и оливковым цветом лица, то стремится проследить эти признаки до испанского идальго, выброшенного на английское побережье при крушении Большой Армады. [8] Всё в нас — это чувства и ассоциации.

— Странные люди! — заметил месье Домье. — И всё же, национальный тип предельно чёток. Вы видите человека и сразу понимаете, что он англичанин, но это всё, что вы о нём знаете. Возьмите, например, ту пару за столиком напротив. Он — несомненно англичанин, принадлежащий к классу праздных и богатых. В нём есть немного от военного, и он бронзовый от загара — но это может быть следствием любви к le sport. [9] Глядя на него, можно было бы заключить, что в жизни у него нет интересов кроме охоты на лис, но очевидно, он сильно увлечён своей чрезвычайно красивой спутницей. И всё же, кто знает, он может быть членом парламента, финансистом или автором очень популярных романов. Его лицо ничего не говорит.

Мистер Делягарди бросил взгляд на посетителей, о которых шла речь.

— О да! — ответил он. — Скажите, что вы думаете по поводу его и этой женщины. Вы правы, она — изысканное создание. Я всегда испытывал faiblesse [10] к настоящим светло-рыжим красоткам. Они способны на страсть.

— Думаю, именно в страсти сейчас весь вопрос, — ответил месье Домье. — Я вижу её любовницей, а не женой, — или, поскольку она замужем, не его женой. Если и можно сделать какое-то обобщение относительно англичан, это то, что они считают своих жён само собой разумеющимися. Они не лелеют терпеливо цветок страсти, отсекая ножницами ненужные побеги. Они позволяют ей перерасти в прочную привязанность, плодотворную и естественную, а не декоративную. Понаблюдайте за их разговором. Они или вообще не слушают того, что говорят их жёны, или же следят за разговором с некоей интеллектуальной любезностью, с которой каждый из нас относится к болтливому незнакомцу. Ce monsieur là-bas [11] невнимателен, но по другой причине: он погружён в очарование леди, и его ум сконцентрирован на будущих радостях. Он, как вы говорите, «по уши влюблён», и я заметил, что англичанин совершенно не может скрыть подобное состояние. Он не оказывает внимания, как это делаем мы, каждой женщине, просто считая, что право на это даёт её пол. Если он выказывает преданность, то всё это абсолютно серьёзно. Рискну предположить, что это — тайный побег или, во всяком случае, приключение, — то, чего он не может открыто позволить себе в Лондоне. Здесь, в нашем испорченном Париже, он может позволить себе это без каких-либо помех.

— Согласен с вами в том, — сказал мистер Делягарди, — что это, конечно же, не типичная английская супружеская пара. И верно, что англичанин на Континенте склонен отбросить весь запас английского консерватизма: фактически, поступать так — это тоже часть традиции. Но вы ничего не сказали о леди.

— Она также влюблена, но в то же время осознаёт жертву, которую приносит. Она также стремится отдаться чувству, но, однако, знает, как заставить за собой ухаживать — в конце концов, больше всего рискует тот, кто отдаёт. Но когда она это сделает, это будет с полным отрешением от всего. Бронзовому джентльмену в целом можно позавидовать.

— Ваши наблюдения представляют огромнейший интерес, — сказал мистер Делягарди. — Тем более, что они в большой степени ошибочны, поскольку я, как оказалось, знаю этих людей. Англичане, как вы говорите, непостижимы? Что, например, вы думаете о совсем другой паре в противоположном углу?

— Светловолосый дипломат с моноклем и решительная брюнетка в оранжевой тафте?

— Он не совсем дипломат, но я имею в виду именно его.

— Что ж, — произнёс месье Домье более уверенным тоном, — я вижу совершенно английскую супружескую пару par excellence. [12] Они очень хорошо воспитаны, особенно мужчина, и могут дать урок застольного этикета всему залу. Он советуется с ней по поводу меню, стараясь, чтобы она получила именно то, что хочет, а себе заказывает блюда исходя из собственных предпочтений. Если она роняет салфетку, он поднимает её. Когда она говорит, он внимательно слушает и вежливо отвечает, но с полным безразличием и почти не глядя на неё. Он абсолютно вежлив и совершенно безразличен, и этому душераздирающему самообладанию она противопоставляет холодность, равную его собственной. Без сомнения, они хорошие друзья и даже приятные партнёры, но в силу привычки, так как они разговаривают гладко и без пауз. Англичане, когда они друг другу не нравятся, редко повышают голос, они становятся молчаливыми. Эти двое, я уверен, не ссорятся ни на людях, ни наедине. Они женаты уже так долго, что любая страсть, которую они когда-либо испытывали друг к другу, давно умерла, но, возможно, она никогда и не была сильной, поскольку женщина не слишком красива, а у него вид человека, для которого красота имеет значение. Возможно, она была богатой, и он женился на ней ради денег. Во всяком случае, он, вероятно, устраивает свои дела втихомолку, а она смиряется с ситуацией, пока нет явных свидетельств неверности, — ради детей.