Ознакомительная версия.
Агата Кристи
Каникулы в Лимстоке
Я часто вспоминаю то утро, когда пришло первое анонимное письмо.
Его принесли перед завтраком. Я лениво перевернул его, как это делают, когда время течет медленно и любое событие приобретает значение. Это было, как я обнаружил, «местное» письмо с отпечатанным на машинке адресом. Я вскрыл его первым, отложив пару писем с лондонскими штемпелями, поскольку в одном из них явно был счет, а на другом я узнал почерк одной из моих наискучнейших кузин.
Теперь странно вспоминать, что Джоанну и меня это письмо только развлекло. У нас и мысли не возникло, что с ним придут кровь и насилие, недоверие и страх.
Просто невозможно связать такого рода вещи с Лимстоком.
Я вижу, я неверно начал. Я не объяснил, что такое Лимсток.
После авиакатастрофы, в которую я угодил, долгое время я был уверен, вопреки утешительным словам врачей и сиделок, что приговорен к тому, чтобы всю оставшуюся жизнь провести в инвалидной коляске. Но в конце концов меня извлекли из гипса, и я начал осторожно учиться пользоваться своим телом, а затем Маркус Кент, мой врач, хлопнул меня по спине и заявил, что все в порядке, но я должен поехать в деревню и по крайней мере полгода вести растительную жизнь.
– Найдите такую часть света, где у вас нет никаких друзей. Удерите от всего, интересуйтесь местной политикой, деревенскими сплетнями, поглощайте все местные скандалы. И немножко пива – вот предписание для вас. Абсолютный покой и тишина.
Покой и тишина! Смешно об этом думать теперь.
Итак, Лимсток – и вилла «Литтл Фюрц».
Лимсток был большим городом во времена завоевания норманнов. В двадцатом же веке это было место незначительное во всех отношениях. Лимсток расположился в трех милях от железнодорожной магистрали – крохотный провинциальный городок, почти деревня, в котором часто устраивались базары; городок, окруженный бесконечными вересковыми пустошами. Вилла «Литтл Фюрц» располагалась на холме, у дороги, уходящей в вереск. Это был чопорный, унылый дом с покосившейся викторианской верандой блекло-зеленого цвета.
Моя сестра Джоанна, едва завидя его, решила, что это идеальное место для выздоравливающего. Владелица дома была под стать ему – очаровательная маленькая старая леди, невообразимо викторианская. Она объяснила Джоанне, что ей бы и не приснилось такое – сдавать дом, но все так изменилось в нынешние времена… И эти ужасные налоги!
Итак, все было улажено, и договор подписан, и должным образом Джоанна и я прибыли и обосновались в доме. Сама же мисс Эмили Бэртон перебралась в Лимсток, в комнаты, которые содержала ее бывшая горничная («моя преданная Флоренс»), оставив нас под присмотром нынешней горничной мисс Бэртон – Патридж, мрачной, но весьма квалифицированной личности, которой помогала приходящая «девушка».
Через несколько дней после того, как мы поселились в «Литтл Фюрц», Лимсток начал наносить торжественные визиты. Каждый в Лимстоке имел какой-то свой отличительный признак, и все семьи выглядели «вполне счастливыми», как сказала Джоанна. Это были: мистер Симмингтон, адвокат, тонкий и сухой, с раздражительной, любящей бридж женой; доктор Гриффитс, мрачный, меланхолический врач, и его сестра – большая и радушная; викарий, образованный, забывчивый пожилой человек, и его жена – с энергичным лицом и блуждающим взглядом; богатый дилетант мистер Пай из виллы «Прайорз Лодж»; и наконец, мисс Эмили Бэртон собственной персоной, безупречная деревенская старая дева.
Джоанна дотрагивалась до карт с чем-то похожим на благоговейный трепет.
– Я не знала, – как-то сказала она голосом, полным непонимания, – что есть люди, которые действительно приходят в гости, чтобы играть в карты!
– Это потому, – объяснил я, – что ты ничего не знаешь о деревне.
Моя сестра Джоанна очень хорошенькая и очень веселая, она обожает танцы и коктейли, любовные романы и гонки на скоростных автомобилях. Она – законченная горожанка.
– Во всяком случае, – заявила Джоанна, – я смотрюсь в деревне неплохо.
Я критически оглядел ее и не счел возможным согласиться.
– Нет, – сказал я, – ты одета неправильно. Ты должна носить старую причудливую твидовую юбку с хорошеньким кашемировым джемпером, подобрав их под пару… но, может быть, предпочтительнее мешковатое вязаное пальто… И ты должна надеть фетровую шляпу и толстые чулки, и еще – старые, хорошо разношенные уличные ботинки. И лицо у тебя неправильное, – добавил я.
– Что в нем неправильного?! Я наложила «деревенский тон номер два»!
– Вот именно, – сказал я. – А если бы ты жила здесь, ты бы лишь чуть-чуть пудрилась, не высовывая носа на солнце, и ты, конечно же, носила бы свои брови целиком, вместо того чтобы оставлять от них четверть.
Джоанна рассмеялась и сказала, что переезд в деревню обещает новые впечатления и она намерена всем наслаждаться.
– Боюсь, ты будешь ужасно скучать, – предположил я, испытывая угрызения совести.
– Нет, не буду. Я сыта по горло всеми моими компаниями, и хотя ты не желаешь мне сочувствовать, я действительно была очень огорчена из-за Пауля. Теперь у меня будет время все забыть.
Я отнесся к сказанному скептически. Любовные истории Джоанны всегда двигались по одному и тому же пути. Она влюблялась сумасшедшим образом в какого-нибудь совершенно бесхарактерного молодого человека, непризнанного гения. Она выслушивала его бесконечные жалобы и делала все, чтобы его заметили. Затем, когда он оказывался неблагодарным, она бывала глубоко ранена и утверждала, что ее сердце разбито, – до тех пор, пока не появлялся очередной унылый молодой человек, что обычно случалось недельки через три.
Я не слишком серьезно относился к разбитому сердцу Джоанны, но видел, что жизнь в деревне – нечто вроде новой забавы для моей милой сестры. Она с интересом предалась веселой игре в нанесение визитов. Мы должным порядком получали приглашения на чай и бридж, принимали их и рассылали ответные приглашения.
Для нас обоих все это было как увлекательная книга – совершенно новая книга!
И, как я уже сказал, когда пришло анонимное письмо, оно всего лишь позабавило меня.
Вскрыв письмо, я минуту или две пребывал в недоумении. Печатные слова, вырезанные из книги и наклеенные на лист бумаги…
В письме в довольно грубых выражениях сообщалось мнение отправителя насчет того, что мы с Джоанной не были братом и сестрой.
– Эй, что это такое? – спросила Джоанна.
– Это очень грязное анонимное письмо, – ответил я.
Я ощутил легкую душевную боль. Кто бы предположил, что подобное может случиться в тихом болоте Лимстока?
Джоанна мгновенно проявила живейший интерес:
– Да ну? И что в этом письме говорится?
Должен заметить, что в романах анонимные письма – грубые, внушающие отвращение – по возможности не показывают дамам. Подразумевается, что дам следует во что бы то ни стало защитить от потрясения, в которое подобное письмо повергнет их нежную нервную систему.
Очень жаль, но я должен сказать, что мне бы и в голову не пришло скрыть письмо от Джоанны. Я немедленно протянул ей лист.
Джоанна подтвердила мою веру в нее тем, что не проявила никаких чувств, кроме веселого удивления.
– Какая жуткая гадость! Я слыхала об анонимных письмах, но мне никогда не приходилось их видеть. Они что, все такие?
– Не могу сказать, – ответил я. – Для меня это тоже впервые.
Джоанна захихикала.
– Похоже, ты был прав, говоря о моей косметике, Джерри. Наверное, они тут решили, что я просто обязана быть распутной женщиной!
– К тому же, – сказал я, – нужно учесть тот факт, что наш отец был высоким смуглым человеком с длинным худым лицом, а наша матушка – очаровательное маленькое создание, голубоглазое, с прекрасными волосами, и что я похож на отца, а ты – на маму.
Джоанна задумчиво кивнула.
– Да, мы ничуть не похожи. Никто и не подумает, что мы брат и сестра.
– Кто-то и не подумал, – сказал я с чувством.
Джоанна заявила, что она считает все это просто забавным. Она помахала письмом, держа его осторожно за уголок, и спросила, что мы с этим сделаем.
– Я полагаю, будет наиболее верным, – предложил я, – сунуть его в огонь, энергично выразив свое отвращение.
Я подкрепил свои слова действием, и Джоанна зааплодировала.
– Ты это проделал великолепно, – сказала она. – Тебе просто необходимо пойти на сцену. Какое счастье, что у нас все еще есть огонь, правда?
– Корзинка для бумаг не была бы столь драматична, – согласился я. – Хотя, конечно, я мог поджечь листок спичкой и понаблюдать, как он медленно сгорает.
– Когда тебе нужно что-то сжечь, оно ни за что не загорается, – сказала Джоанна. – Оно гаснет. Тебе наверняка пришлось бы чиркать спичку за спичкой.
Она встала и подошла к окну. Потом, стоя там, вдруг резко обернулась.
– Удивляюсь, – сказала она, – кто мог написать такое?
Ознакомительная версия.
