— А ваш брат?
— О, это был совсем другой ребенок. Жан рос серьезным мальчиком, хорошо учился в школе, добился стипендии и даже поступил в колледж. Когда я ушел из дома и уехал в Конго, ему было всего тринадцать лет. С тех пор я никогда его не видел. Лет десять тому назад я встретил одного из наших соседей, который рассказал мне, что брат с отличием окончил колледж и поступил в университет, но потом, кого бы я ни встретил из земляков, все утверждали, что ничего о нем не слышали после того, как он неожиданно уехал из Льежа, бросив учение. Для меня было большим ударом увидеть в газете эту фотографию… Знать, что он умер под чужим именем, покончил с собой… в это трудно поверить. Я пошел по плохой дорожке, я неудачник, наделал в жизни много глупостей, но когда я вспоминаю Жана в его тринадцать лет, он всегда был таким спокойным, таким серьезным… любил стихи… целыми ночами читал… Я всегда был уверен, что он многого достигнет… Подумайте сами, когда он был еще совсем маленьким ребенком, даже тогда он не гонял по улицам, как это делают все мальчишки в его возрасте. В квартале издевались над ним, называя его святошей. Я всегда нуждался в деньгах, требуя их у матери, которая отказывала себе во всем, чтобы мне их дать, ведь она меня обожала. В шестнадцать лет я этого не понимал и не ценил, но теперь, когда я сам стал отцом и понимаю, как отвратительно с ней обращался… Однажды я обещал одной девчонке свести ее в кино. Я попросил у матери деньги, она мне отказала, тогда я принялся плакать, угрожать. Накануне одна дама из благотворительного общества принесла ей какое-то дорогое лекарство. Мать пошла в аптеку и продала его. Понимаете?.. И вот теперь Жан мертв, покончил с собой… в чужом городе, в чужой стране, под чужим именем. Я не знаю, почему он так поступил, но никогда не поверю, не хочу верить, что он мог пойти по моему пути. Уверяю вас, если бы вы знали его ребенком, вы думали так лее, как я. Прошу вас, скажите, что с ним произошло.
— Увы! Мне известно не больше, чем вам, — сказал Мегрэ, возвращая паспорт его владельцу. — Но не знали ли вы в Льеже неких Беллуаров, Ван Даммов, Жанинов, Ломбаров? — спросил он.
— Беллуаров? Да! Его отец был врачом в нашем квартале, сын учился в школе вместе с братом, это были известные люди.
— А остальные?
— Я слышал фамилию Ван Дамм. Мне кажется, что у них была большая бакалейная лавка. Про остальных ничего не могу сказать, ведь это было так давно, — и Арман Лекок Д'Арневиль добавил после некоторого колебания: — Могу я проститься с телом Жана?
— Его привезут в Париж; завтра.
— Вы уверены в том, что он застрелился, а не был убит? — Мегрэ печально кивнул. Его совесть смущало то, что он невольно явился причиной этой драмы.
Было девять часов вечера. Мегрэ без пиджака сидел у себя дома. Жена его занималась хозяйством. Вошел Люка, отряхиваясь от дождя, промочившего его насквозь.
— Человек, за которым вы послали меня следить, уехал за границу, и я не знал, должен ли я следовать за ним.
— Он поехал в Льеж?
— Совершенно верно. Так вы уже в курсе дела? Выйдя из префектуры, он направился в гостиницу Лувр, где за ним сохранялся номер. Это мне удалось выяснить у портье, пока Ван Дамм обедал и переодевался. Рассчитавшись за номер, он отбыл на вокзал. Взяв билет первого класса в скором поезде, уходящем в восемь часов двенадцать минут в Льеж, он купил себе в дорогу целую кучу газет и журналов.
— Этот человек словно нарочно вертится все время у меня под ногами!.. — проворчал комиссар. — В Бремене, когда я даже не догадывался о его существовании, он явился в морг, прицепился ко мне, пригласил завтракать. Приезжаю в Париж, он уже тут как тут, прилетел в самолете несколькими часами раньше меня… Приезжаю в Реймс, а он уже там. Час тому назад я решил отправиться завтра утром в Льеж, а он уже укатил туда сегодня вечером. Главное ведь, он прекрасно знает, что я туда поеду, и его присутствие там явится почти бесспорным против него обвинением.
Люка, не знавший никаких подробностей дела, предположил:
— Может быть, он хочет навлечь подозрение на себя, чтобы спасти кого-то другого?
Не отвечая, Мегрэ встал, вздохнул, с тоской посмотрев на кресло, в котором так удобно сидел еще секунду назад.
— В котором часу отходит следующий поезд в Бельгию?
— В двадцать один сорок пять, он прибывает в Льеж в шесть утра.
— Приготовь, пожалуйста, мой чемодан, — сказал комиссар жене. — Стакан чего-нибудь спиртного, Люка, а? Налей себе сам, дружище, ты ведь знаешь, где стоит вино. Мы только вчера получили из Эльзаса твою любимую терновую настойку, которую приготовила моя свояченица. Бутылка с высоким горлышком.
Переодевшись, комиссар вынул из фибрового чемодана костюм «Б», тщательно завернул его в бумагу и положил в дорожную сумку. В ожидании такси Люка спросил комиссара:
— Что это за дело? Я не слышал о нем в префектуре.
— Пока что я знаю немного, — ответил Мегрэ. — Один чудак глупо застрелился у меня на глазах. В его смерти есть что-то такое, в чем хотелось бы разобраться. Я бросился на это дело напролом, как дикий кабан, и не удивлюсь нисколько, если мне за это дадут по рукам… А вот и такси, я подброшу тебя.
Было восемь часов утра. Мегрэ принял ванну, побрился и вышел из гостиницы в центре Льежа, взяв лишь пакет, в котором находился пиджак от костюма «Б». Дойдя до нужной улицы, где жил портной Марсель, он разыскал его дом. Несмотря на ранний час, Мегрэ застал его уже за работой. Взяв у Мегрэ пиджак, он принялся внимательно его рассматривать.
— Это очень старая одежда, — объявил он после некоторого раздумья. — И она так порвана, что ее невозможно починить.
— Этот пиджак вам ничего не напоминает?
— Абсолютно ничего. Воротник плохо скроен, материал неважный, подделка под английское сукно.
Мегрэ вздохнул, молча забрал пиджак обратно. Тем временем его собеседник сказал наконец то, с чего ему нужно было начинать.
— Я поселился здесь всего шесть месяцев тому назад; если б этот костюм шил я, он был бы сейчас совершенно новым.
— Так вы не господин Марсель? А где он сам?
— Господин Марсель умер около года тому назад, а я купил у наследника его дело.
Поблагодарив портного, Мегрэ направился в один из старинных кварталов города. Найдя нужный ему номер дома, он прошел во двор. На дверях флигеля висела цинковая табличка «фотогравер Жеф Ломбар». Окна на флигеле были в стиле старого Льежа, с маленькими квадратными стеклами. В глубине вымощенного неровными плитками двора стоял фонтан со скульптурой средневекового воина в доспехах. Комиссар позвонил. Послышались шаги. Опрятного вида старушка пропустила его в переднюю и, показав на узкую дверь, сказала:
— Толкните ее, она не заперта. Ателье в конце коридора.
Длинное помещение освещалось через застекленную крышу. Двое мужчин в синих блузах ходили среди цинковых чанов, наполненных кислотой, на полу валялись фотографии, пакеты с химическими реактивами, клише, скомканные бумаги. Стены были увешаны афишами и журнальными иллюстрациями.
— Могу я видеть господина Ломбара?
— Он у себя в кабинете. Можете здесь пройти, только осторожнее… смотрите, не запачкайтесь. Налево, первая дверь.
Добравшись до двери, Мегрэ услышал раскатистый голос Ван Дамма. Невозможно было разобрать ни слова. Он сделал еще несколько шагов, и голоса сразу умолкли. В полуоткрытую дверь просунулась голова Ломбара.
— Вы ко мне? — спросил он, не узнав комиссара в полутьме.
В небольшом кабинете у окна стоял письменный стол, два стула и несколько стеллажей. На столе беспорядочно разбросаны счета, проспекты, бланки, письма. Ван Дамм, сидевший в углу кабинета, нехотя кивнул в сторону Мегрэ.
— Что вам угодно? — спросил Ломбар, освобождая стул от бумаг и пододвигая его в сторону посетителя.
— Получить одну небольшую справку, — стоя ответил комиссар. — Я пришел узнать, были ли вы когда-то знакомы с неким Жаном Лекоком Д'Арневиль? — спросил он резко.
Этот вопрос прозвучал, как взорвавшаяся бомба. Ван Дамм поспешно отвернулся в сторону, Ломбар, чтобы скрыть свой испуг, быстро наклонился и поднял с пола какую-то бумажку.
— Я… мне кажется, что я уже слышал эту фамилию, — пробормотал Ломбар. — Он… он местный уроженец, не так ли?
Он был бледен и нервно перебирал бумаги на столе.
— Но я, право, не знаю, что с ним сталось… Он… Это было так давно.
— Жеф! Скорее, Жеф! — послышался женский голос из коридора.
Задыхаясь от быстрой ходьбы, появилась старуха, открывшая Мегрэ дверь. Дрожащими руками она взволнованно теребила передник.
— Жеф!
— В чем дело?
— Девочка! Быстрее, быстрее!
Жеф, пробормотав что-то нечленораздельное, выбежал вон. Двое мужчин остались одни. Ван Дамм вынул из кармана сигару, медленно ее раскурил. Комиссар, казалось, не замечал его присутствия. Засунув руки в карманы, с трубкой в зубах, он расхаживал по кабинету, с любопытством поглядывая на стены, увешанные рисунками и офортами. Там же находились картины в простых гладких рамах. Это были слабо написанные пейзажи, на которых трава и листья деревьев были одинакового густо-зеленого цвета. Несколько карикатур, подписанных Жефом, были вырезаны из местных газет. Мегрэ поразило обилие странных рисунков, написанных в романтическом жанре, напоминавшем манеру Гюстава Доре. На одном, сделанном тушью рисунке, на перекладине виселицы сидел огромный ворон, клюющий голову повешенного. На другом листе на кресте колокольни под деревянным петухом болталось голое человеческое тело. На рисунке, где была изображена опушка леса, стояло на переднем плане дерево, на каждой ветке которого висело по повешенному. Иногда мертвецы были одеты в костюмы XVI века. На некоторых рисунках внизу были какие-то неразборчивые подписи. Под одним из них было написано четырехстишье из баллады о повешенных Вийона. Тема казни через повешение являлась лейтмотивом не менее двадцати работ, выполненных карандашом, тушью и акварелью.
