Мегрэ вернулся к себе в кабинет. Он становился все более угрюмым и ворчливым: на известном этапе розыска это происходило с ним почти всегда. Накануне он только искал и собирал факты, не спрашивая себя, к чему это приведет. Теперь в его руках были обрывки истины, а он не знал, как их связать друг с другом.
Г-жа Калас была уже не только живописным персонажем, какие иногда встречались ему. Теперь в его глазах она являла собой человеческую проблему.
Для Комельо она была просто пьяной потаскухой, путавшейся с первым встречным. Для Мегрэ – чем-то иным. Он не знал еще точно, чем именно.
И оттого, что он не знал, не чувствовал истины, его все больше охватывало смутное недовольство.
Вошел Люкас, принес почту.
– Ничего нового?
– Вы были где-то неподалеку, шеф?
– У Комельо.
– Если бы я знал, я позвонил бы вам по внутреннему телефону. Есть новости. Жюдель в полном смятении.
Мегрэ тотчас подумал о г-же Калас и спросил себя, что с ней, но дело оказалось в другом.
– Жюдель говорил о молодом человеке, Антуане, если я правильно понял.
– Правильно, Антуан. Он что, опять исчез?
– Вот именно. Вы, кажется, вчера вечером приказали следить за ним. Молодой человек вернулся прямо к себе домой на Фобур-Сен-Мартен, почти на углу улицы Луи-Блан. Инспектор, которому Жюдель поручил следить за ним, расспросил консьержку. Парень живет вместе с матерью, которая работает прислугой, на восьмом этаже. Они занимают две комнатушки в мансарде. Лифта нет. Я повторяю эти детали так, как мне их передал Жюдель. Дом, видимо, из числа тех жутких громадных зданий, в которых набито по пятьдесят – шестьдесят семей и где на всех лестницах кишит детвора.
– Продолжай.
– Да это почти все. По словам консьержки, мать парня женщина порядочная и мужественная. Муж ее умер в санатории. Она тоже болела туберкулезом. Говорит, что вылечилась, но консьержка этому не верит. Что касается инспектора, он попросил по телефону инструкций у Жюделя. Жюдель не захотел рисковать и приказал инспектору следить за домом. Тот до полуночи был на улице, а потом вошел, с последними жильцами, и провел ночь на лестнице.
Утром, незадолго до восьми, консьержка указала ему на проходившую мимо худую женщину и сказала, что это мать Антуана. Инспектору незачем было вступать с ней в разговор или идти за ней следом. Через полчаса он решил, от нечего делать, подняться на восьмой этаж.
Ему показалось странным, что парень не вышел из комнаты, чтобы идти на работу. Он прижался ухом к двери, ничего не услышал, постучал. Наконец заметил, что замок самый простой, и открыл дверь отмычкой.
В первой комнате, она же кухня, он увидел постель матери. В соседней комнате была другая постель, смятая, но никого не было, и окошко на крышу было открыто.
Жюдель не может себе простить, что заранее не подумал об этом. Ясно, что парень ночью вылез из окна и отправился по крышам на поиски другого открытого окна. Он, наверное, спустился на улицу через дом по улице Луи-Блан.
– Точно известно, что его нет в доме?
– Они опросили всех жильцов.
Мегрэ представил себе ироническую улыбку следователя Комельо, узнавшего эту новость.
– Лапуэнт еще не звонил?
– Нет.
– В Институт судебной медицины для опознания тела кто-нибудь явился?
– Как обычно.
Обычно человек двенадцать, главным образом пожилые женщины, каждый раз бросались опознавать найденное тело.
– Доктор Поль не звонил?
– Я только что положил его заключение вам на стол.
– Если позвонит Лапуэнт, скажи, чтобы он возвращался на Набережную и ждал меня. Я скоро вернусь.
Мегрэ отправился пешком к острову Сен-Луи, обошел собор Нотр-Дам, пересек Сену по железному мостику и через несколько минут очутился на узкой и людной улице. Был час, когда хозяйки закупают съестное для обеда, и комиссару приходилось проталкиваться в толпе женщин с маленькими тележками. Мегрэ отыскал бакалейный магазинчик, над которым жила, по словам г-жи Калас, ее дочь, Люсетта. Обогнув лавку, он вошел в неровно замощенный двор с липой посредине, что делало его похожим на двор не то сельской школы, не то церкви.
– Кого вы ищете? – крикнул ему женский голос из окна первого этажа.
– Мадмуазель Калас.
– Четвертый этаж налево, но ее нет дома.
– Вы не знаете, когда она вернется?
– Она редко приходит в обеденный перерыв. Обычно возвращается в половине седьмого. Если вам срочно, можете спросить ее в больнице.
Отель-Дье, старейшая больница Парижа, где работала Люсетта Калас, находилась поблизости. Однако проникнуть в отделение профессора Лаво оказалось не так-то просто: был самый разгар рабочего дня, по коридорам взад и вперед сновали мужчины и женщины в белых халатах, санитары катили носилки, неуверенно брели и исчезали в дверях больные.
– Будьте добры, могу я видеть мадмуазель Калас?
Но на Мегрэ никто не обращал внимания.
– Не знаем такой. Это больная?
Или ему показывали в глубь коридора:
– Пройдите туда.
Несколько раз посылали в противоположные стороны, пока он не попал в неожиданно тихий коридор, где за маленьким столиком сидела девушка.
– Позовите, пожалуйста, мадмуазель Калас.
– По личному делу? Как вы сюда попали? По-видимому, он проник в места, недоступные для простых смертных. Мегрэ назвал себя и даже показал полицейский значок – до такой степени он ощущал здесь свою незначительность.
– Посмотрю, сможет ли она выйти. Боюсь, что она сейчас в операционной.
Ему пришлось ждать минут десять, курить он не осмелился. Девушка вернулась в сопровождении медсестры, довольно высокого роста, со спокойным и ясным лицом.
– Это вы хотели со мной говорить?
Чистая и светлая больничная обстановка, белый халат и шапочка разительно контрастировали с баром на набережной Вальми.
– Я комиссар Мегрэ из уголовной полиции. Люсетта Калас удивленно, но не испуганно, смотрела на него, ничего не понимая.
– Вы именно меня хотели видеть?
– Ведь это ваши родители живут на набережной Вальми?
Комиссар заметил, что в глазах ее на мгновение появился холодный блеск:
– Да. Но я…
– Я хотел бы задать вам несколько вопросов.
– Сейчас я буду нужна профессору. Он делает обход больных и…
– Я отниму у вас всего несколько минут.
Она подумала, огляделась и указала на приоткрытую дверь:
– Можно зайти сюда.
В комнате было два стула, складная кровать и какие-то неизвестные Мегрэ инструменты, очевидно, хирургические.
– Давно ли вы виделись с родителями?
Он отметил, что она чуть дрогнула при слове «родители».
– Я стараюсь бывать там как можно реже.
– Почему?
– Вы их видели?
– Я видел вашу мать.
Она ничего не добавила, видимо, считая объяснения излишними.
– Вы на них сердиты?
– Разве я могу сердиться на них за то, что они произвели меня на свет?
– Вы не были там в прошлую пятницу?
– В этот день меня не было в Париже. Это мой выходной, и я ездила с друзьями за город.
– Значит, вы не знаете, что ваш отец уехал?
– Почему бы вам не объяснить мне с самого начала причину? Вы спрашиваете меня о людях, которые официально считаются моими родителями, но они уже давно чужие для меня. А в чем, собственно, дело? С ними что-нибудь случилось?
Она закурила сигарету, заметив:
– Здесь можно курить. По крайней мере сейчас.
Но комиссар не воспользовался приглашением.
– А если бы что-нибудь случилось с одним из них? Вы удивились бы?
Она посмотрела ему в глаза и отрезала:
– Нет.
– Что же, например, могло бы случиться?
– Что Калас забил до смерти мою мать. Она сказала не «отец», а «Калас».
– Он часто ее бьет?
– Не знаю, как теперь. Раньше – почти каждый день.
– И ваша мать молчала?
– Она только опускала голову под ударами. Я спрашивала себя: может, ей это нравится?
– Что еще могло бы произойти?
– Что она решится подлить ему яду в суп.
– Она его ненавидит?
– Я знаю только, что вот уже двадцать четыре года она живет с ним и не пытается от него уйти.
– Она несчастна, по-вашему?
– Видите ли, господин комиссар, я стараюсь вообще об этом не думать. Ребенком я мечтала только об одном – уйти оттуда. И как только смогла это сделать, ушла.
– Вам было пятнадцать лет, я знаю.
– Кто вам об этом сказал?
– Ваша мать.
– Значит, она жива.
Она подумала и подняла голову:
– Тогда он?
– Что вы хотите сказать?
– Она его отравила?
– Вряд ли. У нас даже нет точных данных, что с ним произошло несчастье. Ваша мать говорит, что он уехал в пятницу, после полудня, в окрестности Пуатье, где обычно закупает белое вино.
– Верно. Эти поездки были еще при мне.
– Так вот, из канала Сен-Мартен вытащили мертвое тело. Возможно, это он.
– Никто его не опознал?
– Пока никто. Опознать его трудно, потому что мы не нашли голову.
