На сей раз уверенность премьер-министра казалась окончательно пошатнувшейся, такой логичной выглядела версия господина Ленормана, так она была лаконична, так ее подкрепляли убедительные факты. И он с растущим интересом спросил:
— Но этот человек — с какой целью он явился?
— Этого я не знаю.
— Ах! Вы этого не знаете!
— Нет, как не знаю и его имени.
— Для чего же он убил?
— И этого не знаю. Самое большее, что могу предположить, — он вовсе не собирался убивать, но тоже приходил, чтобы завладеть документами, находившимися в черном конверте и в шкатулке; и что, обнаружив беспомощного противника, он его убил.
Валенглей проговорил:
— Да, такое возможно… В крайнем случае… И, по-вашему, эти бумаги он нашел?
— Он не мог найти шкатулку, поскольку ее там не было, но на дне дорожной сумки он нашел конвертик из черной кожи. Таким образом, оба — Люпэн и тот… другой… в равной мере разобрались в проекте господина Кессельбаха.
— Другими словами, — вставил премьер-министр, — теперь они неизбежно вступят друг с другом в борьбу.
— Совершенно верно. И борьба уже началась. Найдя карточку Арсена Люпэна, убийца прикрепил ее к трупу. Чтобы сама очевидность была против его соперника, и Арсен Люпэн представлялся всем убийцей.
— Действительно… Действительно… — сказал Валенглей. — Подобные расчеты не лишены оснований.
— И этот ход удался бы вполне, — продолжал господин Ленорман, — если, вследствие другой случайности, на сей раз — неблагоприятной для него, убийца, то ли приходя, то ли уходя, не потерял бы в комнате № 420 свой курительный прибор, если гостиничный слуга, Гюстав Бедо, к тому же не поднял бы этот предмет. С тех пор, почувствовав себя разоблаченным, или почти…
— Но как он мог это знать?
— Как? С помощью самого следователя Формери. Следствие велось при открытых настежь дверях! И можно считать достоверным, что убийца скрывался среди присутствующих, служащих отеля или журналистов, когда следователь послал Огюста Бедо в его мансарду, чтобы тот принес курительный прибор. Бедо поднялся наверх. Преступник последовал за ним и нанес удар. Вот и вторая жертва.
Никто больше не возражал. Драма восстанавливалась во всех подробностях, поражая правдоподобностью и точностью деталей.
— А третья? — спросил Валенглей.
— Этот уже подставился сам. Видя, что Бедо не возвращается, Чемпэн, которому не терпелось поскорее самому осмотреть курительный прибор, пошел за ним вместе с директором отеля. Захваченный убийцей, когда директор оставил его в мансарде, он был похищен им, уведен в одну из комнат и убит.
— Но почему он позволил вот так утащить, повести себя за руку человеку, о котором знал, что тот — убийца господина Кессельбаха и Гюстава Бедо?
— Не знаю, так же как мне неизвестна комната, где было совершено это преступление, так же, как не могу предположить, каким действительно волшебным способом виновный смог улизнуть.
— Была речь, — спросил господин Валенглей, — о двух маленьких этикетках?
— Да, одну обнаружили в шкатулке, которую Люпэн отослал назад; вторая найдена мной и находилась, несомненно, в кожаном конверте, похищенном убийцей.
— Итак?
— Итак, в моих глазах они ничего не значат. Значение зато имеет число «813», начертанное господином Кессельбахом на каждой из них; его почерк в данном случае установлен.
— И значение этого числа?
— Остается тайной.
— И тогда?
— И тогда я опять вынужден сказать, что ничего об этом не знаю.
— У вас не было подозрений?
— Никаких. Двое из моих людей живут теперь в одной из комнат отеля Палас, на том этаже, на котором нашли тело Чемпэна. По моим указаниям они наблюдают за всеми, кто находится в гостинице. В числе оставивших ее лиц виновника не было.
— Никто не звонил по телефону во время резни?
— Звонили. Кто-то из города звонил майору Парбери, одному из четверых постояльцев со второго этажа.
— И этот майор?
— За ним теперь наблюдают мои люди; до сих пор ничто не свидетельствовало против него.
— В каком же направлении вы намерены вести розыск?
— О! В весьма определенном. По-моему, убийца — из числа друзей или знакомых супругов Кессельбах. Он шел по их следам, знал их привычки, ему была известна причина, по которой господин Кессельбах оказался в Париже. По меньшей мере, он подозревал, как важны его планы.
— Следовательно, это не профессиональный преступник?
— Нет! Тысячу раз нет. Преступление было совершено с неслыханной ловкостью и дерзостью, но привели к этому только обстоятельства. Именно в окружении четы Кессельбах, повторяю, и надо его искать. И доказательство — что убийца Кессельбаха покончил с гостиничным слугой только потому, что тот завладел курительным прибором; а Чемпэна убил потому, что секретарь знал о существовании этого футляра. Вспомните, как разволновался Чемпэн, услышав описание этого предмета. Чемпэн первым и разгадал секрет этой драмы. И если бы он увидел футляр, все стало бы сразу ясно. Неизвестный это сразу понял и устранил Чемпэна. Мы не знаем теперь ничего кроме его инициалов — «Л» и «М».
Он еще подумал и произнес:
— И еще одно доказательство, дающее ответ на один из ваших вопросов, господин премьер-министр. Полагаете ли вы, что Чемпэн последовал бы за этим человеком по кулуарам и лестницам гостиницы, если не был с ним знаком?
Факты нагромождались друг на друга. Истина, более или менее вероятная, проступала все больше. Немало обстоятельств, наиболее, видимо, интересных, оставалось под покровом тайны. Но сколько уже пролилось света! При неизвестности мотивов, которые их вызвали, как ясно уже была видна череда деяний, совершившихся в то трагическое утро!
Настала тишина; каждый размышлял, взвешивал в уме доводы, возражения. Наконец, Валенглей воскликнул:
— Дорогой Ленорман, все это идеально… Вы меня убедили… Но, в сущности, мы таким образом не продвинулись ни на шаг.
— Как так?
— Ну конечно. Цель этой нашей встречи вовсе не была в том, чтобы расшифровать часть загадки, которую, не сомневаюсь, рано или поздно вы разгадаете целиком. Наша цель — возможно более полно удовлетворить требования общественного мнения. Однако, будь Люпэн убийцей или нет, будь в этом деле двое виновных или трое, или даже один, это не дает нам ни его имени, ни его адреса. И у общества по-прежнему остается пагубное убеждение, что правосудие бессильно.
— Что я могу тут поделать?
— Вот именно, вы можете доставить публике то удовлетворение, которого она ждет.
— Разве этих объяснений еще недостаточно?
— Слова! А требуют от нас дел. Только одно удовлетворит всех, это — арест.
— Дьявол! Мы не можем ведь арестовать первого встречного!
— Лучше так, чем не арестовывать никого, — сказал Валенглей, смеясь… — Давайте, подумайте хорошенько… Вы уверены в невиновности, скажем, Эдвардса, слуги Кессельбаха?
— Совершенно уверен… И потом — нет, господин премьер-министр, было бы опасно, смешно… Я уверен, что сам господин генеральный прокурор… Существуют только два лица, которых мы вправе арестовать… Убийца, которого я не знаю… И Арсен Люпэн.
— И что же?
— Не так просто арестовать Арсена Люпэна… По крайней мере, на это нужно время, целая система мер… Которые я еще не успел скомбинировать, поскольку считал Люпэна окончательно вышедшим из игры… либо умершим.
Валенглей топнул ногой с нетерпением человека, привыкшего к тому, чтобы его желания исполнялись немедленно.
— И все-таки… И все-таки… Дорогой Ленорман, надо!
Надо — также ради вас. Не можете же вы не знать, что у вас есть могущественные враги, и… Не будь здесь меня… Недопустимо, наконец, чтобы вы, Ленорман, вы сами так упорно уходили в сторону… А сообщники — какие у вас намерения насчет них? В деле не только Люпэн. Есть еще и Марко. И есть еще тот негодяй, который сыграл роль господина Кессельбаха, спустившись в сейфовый зал Лионского кредитного банка.
— Последнего из них, скажем, будет достаточно, господин премьер-министр?
— Будет ли мне его достаточно! Черт побери! Еще бы!
— Хорошо, дайте мне восемь дней на его арест.
— Восемь дней! Но счет не идет на дни, дорогой Ленорман, а на часы.
— Сколько же вы мне на это даете, господин премьер-министр?
Валенглей вынул часы и сказал со смешком:
— Десять минут.
Шеф Сюрте тут же вынул свои и твердо отчеканил:
— Четыре будут лишними, господин премьер-министр.
Валенглей посмотрел на него с изумлением:
— Четыре минуты лишних? Что вы хотите сказать?
— Я говорю, господин премьер-министр, что десяти минут, которые вы мне предоставили, слишком много. Мне нужны только шесть, ни единой больше.
— Вот еще, Ленорман! Ваши шутки, боюсь, чересчур…
Шеф Сюрте подошел к окну и сделал знак двоим людям, мирно прогуливавшимся по парадному двору министерства. Затем вернулся.
