Ознакомительная версия.
Между тем Помпонетта бежала по аллее так быстро, как будто тащить нагруженный тильбюри ей было совсем не трудно. Двое сидели на скамье экипажа, третий очень рискованно прицепился сзади и, наконец, сам Жан-Мари едва держался на передке. Тильбюри остановился у подъезда. Фовель, понимая, что теперь некстати высказывать неудовольствие, бросил на слугу свирепый взгляд. Бедняк догадался, в чем дело, и пробормотал:
– Разве меня спрашивали? Жандарм сообщил им, что их ожидает тильбюри, а они и уселись втроем…
Первым из экипажа вышел следователь. Это был высокий худощавый мужчина лет сорока пяти, с пробивающимися кое-где сединами, громким голосом и вдобавок близорукий. Его звали Полем Абади, и он, кажется, спал и видел, чтобы его скорее перевели из руанского суда в парижский. Спутнику его было лет тридцать, но на вид он казался еще моложе. Наружность его была самая обыкновенная. Среднего роста, худенький, выбритый, с бледным лицом, он походил на провинциального актера. Волосы у него были черные как смоль, короткие и густые. На шее, на шелковом шнурке, висело пенсне. Повторяем, что не было совершенно ничего примечательного в наружности этого человека. Никто бы не обратил на него внимания. Прицепившийся сзади тильбюри был простым писарем, о котором не стоит говорить.
Следователь познакомился с Ривуа, еще когда последний был адвокатом в Руане. Пожимая ему руки и называя его любезным учителем, Абади изъявил желание, чтобы Ривуа представил его Фовелю. Человек в пенсне добродушно улыбался и кланялся во все стороны.
– Теперь к делу, — сказал следователь. — Из телеграммы господина мэра я узнал, что в замке совершилось двойное убийство…
– Да, и к этому надо еще прибавить непонятное исчезновение одной личности, — заметил Ривуа.
– Дело, значит, темное, запутанное?..
– Очень темное, загадочное и странное!
– Вероятно, вы произвели предварительный осмотр?
– Да, мы этим занимаемся все утро.
– Напали ли вы на след виновных?
– Два часа назад я думал, что виновный найден, но это необъяснимое исчезновение все перевернуло вверх дном. Я положительно теряю голову.
– Ну, мы постараемся разгадать все, что кажется необъяснимым, — сказал следователь.
– Это не так легко.
– У нас есть для этого бесценный человек.
– Кто же это?
– А вот этот господин, — сказал следователь, показывая на человечка в пенсне.
Сидуан Фовель и судья с любопытством посмотрели на незнакомца, который скромно поклонился им обоим.
– Это наша знаменитость. Вы, вероятно, не раз видели его имя в «Судебном вестнике», когда речь шла о каком-нибудь запутанном процессе. На какие бы хитрости ни пускался преступник с целью отвести от себя подозрения, этот господин всегда доищется истины. Но пора назвать вам его имя. Это Жобен.
Рошвильский мэр никогда ничего не читал, кроме газеты «Вести с Нижней Сены» и никогда не слышал имени Жобена. Ривуа, напротив, следил за событиями по «Судебному вестнику», а потому это имя было ему хорошо знакомо.
– Неужели это господин Жобен? — воскликнул он. — Тот самый Жобен, который прославился благодаря делу Вормса?
– Да, он самый.
– Ну, господин Жобен, я счастлив познакомиться с вами. Такие люди, как вы, большая редкость. Подобную энергию и самоотверженность трудно встретить. Позвольте мне пожать вам руку.
– Слишком много чести, господин судья, — произнес полицейский, покраснев от удовольствия и отвечая на дружеское рукопожатие.
– Когда я получил телеграмму от господина мэра, Жобен, приглашенный в Руан для расследования одного запутанного дела, уже окончил свое занятие и сидел в моем кабинете. Два дня он совершенно свободен, а потому и предложил мне свою помощь по этому делу, чему я, конечно, очень обрадовался. Теперь мы отправимся посмотреть на убитых, потом вы сообщите нам все, что уже знаете, и, наконец, мы допросим свидетелей. Есть ли здесь доктор?
– Да, — ответил мэр, — молодой человек из Парижа. Его имя Гренье.
– Так пошлите же за ним.
Пока бригадир ищет доктора, а мэр и судья направляются со вновь прибывшими в комнаты Жака и Мариетты, мы познакомим читателя с Жобеном. Памфилу Жобену в 1874 году было 36 лет. Отец его был торговцем и имел фруктовую лавку. Этот честный делец, овдовевший после десятилетнего брака, души не чаял в своем единственном сыне и задумал сделать его адвокатом. По прихоти родителя мальчик был отдан в коллегию Людовика Великого, но ужасно ленился там и, вместо того чтобы учить латинские и греческие переводы, читал всевозможные романы. В особенности он любил романы о парижской модной жизни. Всецело предаваясь мечтаниям, Жобен пропускал занятия и не посвящал должного времени наукам. На него не действовали ни насмешки товарищей, ни даже выговоры учителей. Он только пожимал плечами и продолжал бездельничать. В это время отец его скоропостижно умер от тяжелой болезни желудка.
Девятнадцатилетний Жобен получил в наследство лавку и сто семьдесят тысяч франков наличными, которые были помещены в государственный банк. Лавку он продал за тридцать тысяч франков, а сам начал жить весело и припеваючи, ничем не занимаясь. Сняв квартиру в самой лучшей части города, он завел превосходных лошадей, экипажи, держал многочисленную прислугу, модного портного и любовниц.
Отцовского наследства ему хватило лишь на два с половиной года. Истратив все до последнего су, он не стал брать в долг, а продал свою мебель, поселился в меблированной комнате и только тогда, с какими-нибудь двумя или тремя тысячами франков в кармане, задался серьезным вопросом: чем жить и что делать. После долгих соображений он решил, что не способен ни на что, кроме как быть писателем, и этим рассчитывал приобрести состояние. Не откладывая свое намерение в долгий ящик, он написал роман и озаглавил его «Ласточки с Аркольского моста». Чего только не было в этом романе: и отравления, и прелюбодеяния, и детоубийства. Он также написал драму, которую назвал «Новый граф Сент-Элен», — само название говорит за себя. С этими двумя произведениями он ходил из одной редакции в другую, но везде терпел неудачу. Никто не желал не только печатать, но даже читать его произведения.
Время шло, денег оставалось очень немного, а всякая надежда исчезала. Вдруг ему улыбнулось счастье. Редактор одного небольшого журнала прочел роман Жобена и, найдя его интересным благодаря несметному количеству описанных в нем убийств и преступлений, предложил напечатать его по одному су за строчку. Как обрадовался Жобен! В то же время в театре «Монпарнас» приняли его драму. Молодой человек ожил. «Начало у меня будет очень скромное, — подумал он, — но потом…»
Увы, его надеждам не суждено было осуществиться. Роман не напечатали, так как хозяин бумажного магазина перестал давать редактору в долг бумагу, и газета окончила свое существование. А драма в первый же вечер провалилась со скандалом.
Директор театра во время репетиций драмы горячо привязался к Жобену и при виде его отчаяния после провала пьесы стал утешать его:
– Не унывайте, голубчик, это со всяким может случиться. Освистывали даже Скриба, Дюма… Вы напишете другую пьесу…
Жобен печально покачал головой.
– Конечно, — продолжал директор, — потеряв топор, сгоряча бросают и рукоятку, но потом одумываются и поднимают ее. То же будет и с вами.
– Нет, со мной этого не случится. Я слишком много возомнил о себе и за это справедливо наказан. Какой у меня талант?.. Его нет и никогда не будет!
– Вы занимаетесь каким-нибудь ремеслом или служите?
– Не служу и ничем не занимаюсь.
– А деньги у вас есть?
– Есть — десять франков.
– Ну, с этим не далеко уедешь. Что же вы думаете теперь делать?
– Я куплю пистолет, поднимусь в свою мансарду и, написав записку, чтобы в моей смерти никого не обвиняли, пущу себе в лоб пулю… Быстрая и легкая развязка!
– Ах вы, презренный! — вскрикнул взволнованный директор. — Думать о самоубийстве в ваши годы!
Жобен улыбнулся.
– В мои годы как раз можно думать об этом, — возразил он, — будь я стариком, я бы не говорил о смерти, ведь мне недолго оставалось бы жить, а теперь впереди целая вечность! Я чувствую себя неспособным заработать на хлеб, а нищенствовать или воровать не намерен… Согласитесь сами.
– Ваше положение действительно безотрадно, но прежде чем лишать себя жизни, отчего вы не попробуете свои силы на каком-нибудь другом поприще?
– Да на каком же?
– Ну, поступите на военную службу… это благородное занятие…
– Я пошел бы на службу, если бы у нас была война, но в мирное время не хочу, у меня нет призвания к солдатской жизни и к чистке лошадей…
– Вы, кажется, любите театр? Станьте актером.
Ознакомительная версия.
