Знаю, как он проконтролирует. Он будет торчать здесь — читать книги, пить пиво и при каждом звонке приказывать Фрицу, чтоб отвечал просителям: Вулф занят. Уж не впервые на моей памяти он решал: овчинка выделки не стоит. В таких случаях моя миссия была проста: проследить, чтоб он вернулся на круги своя. Но на сей раз я посчитал: если Орри Кэтер провёл полдня в моём кресле, он вполне дорос до исполнения моих обязанностей. И я поднялся к себе в комнату, дабы преобразиться для вечерних развлечений.
Вечер получился отменным во всех смыслах. Пускай стандарты, к коим приучил моё нёбо Фриц, перекрыты быть не могут, ужин у Лили Роуэн всегда замечателен. Шоу тоже заслуживало всяческих похвал, как и джаз-банд в клубе «Фламинго», куда мы направились, чтоб поближе узнать друг друга: я ведь встречаюсь с нею всего только семь лет. Одно, другое, пятое, десятое — в результате я вернулся домой к трём часам. По привычке заглянул в кабинет: погладить ручку сейфа, да и вообще оглядеться вокруг. Имея для меня информацию, Вулф обычно оставлял записку на столе под пресс-папье. Вот и сейчас там лежал листок из его блокнота с маленькими аккуратными буковками — ну впрямь печатный текст.
«А. Г. Твоя работа по делу Кейса вполне приемлема. Сейчас, когда оно раскрыто, ты можешь, действуя согласно договорённости, отправиться утром к мистеру Хьюитту за этими экземплярами. Теодор приготовит для тебя коробки. Не забудь о вентиляции.
Н. В.»
Я перечитал этот текст, заглянул на оборот: нет ли там какого продолжения. Увы, страница была девственно чиста.
В утренних газетах за четверг я не нашёл ни строчки о деле Кейса, которая указывала бы, что кто-то продвинулся хоть на дюйм в головокружительной гонке за преступником.
Целый день, с десяти до шести, я потратил на Льюиса Хьюитта: добираясь к нему на Лонг-Айленд, возвращаясь под конец домой, а также помогая в отборе, чистке и упаковке десяти тысяч годовалых растений.
Когда я тащил последнюю коробку вверх по лестнице, случился сюрприз. Машина, кою я не раз видывал прежде, с буквами «ДП», что означает департамент полиции, подкатила к обочине тротуара, остановилась сразу за седаном, и из неё вышел инспектор Кремер.
— Чем занят Вулф сейчас? — спросил он, восходя ко мне по ступеням.
— Дюжиной зиготпеталумов, — ответствовал я с прохладцей.
— Пропусти-ка! — сказал он грубо.
Так я и поступил.
А что мне ещё оставалось делать, коль скоро я теперь больше смахивал на мальчишку-рассыльного, чем на сыщика. Стиснув зубы, я помогал Теодору доставлять орхидеи в оранжерею, когда послышался из конторы Вулфов рык:
— Арчи!
Я вошёл. Кремер сидел в красном кожаном кресле, меж зубов — незажжённая сигара торчком к потолку. Вулф хмуро взирал на него, поджав губы, что свидетельствовало об одном: черпает кайф в своём подспудном клокочущем негодовании.
— Я занят важным делом, — заметил я лаконично.
— Оно подождёт. Дозвонись до мистера Скиннера.
Я мог бы сказать куда больше, не будь там Кремера. А так я просто фыркнул и сел за телефон.
— Прекрати! — свирепо гаркнул Кремер.
Я продолжал накручивать диск.
— Ладно, хватит, Арчи, — сказал Вулф.
Расставшись с телефоном, я обнаружил: он хоть и не перестал хмуриться, но губы подраспустил, готовясь начать речь.
— Я не вижу ничего для вас лучшего, мистер Кремер, нежели принять предлагаемый мною выбор. Как я уже сказал вам по телефону: дайте мне слово, что будете со мной сотрудничать на моих условиях, и я тотчас же изложу вам всё дело до мельчайших подробностей, включая их обоснование. Вы можете отказать мне в своём слове, и тогда я узнаю у мистера Скиннера, не пойдёт ли на кооперацию со мной окружная прокуратура. Единственная моя гарантия: никакого ущерба дело не понесёт. Мои ожидания простираются ещё дальше: надеюсь, оно будет закрыто. По-моему, всё справедливо?
Кремер урчал.
— Не понимаю, — провозгласил наконец Вулф, — какого чёрта я трачу время на вас! Скиннер просто ухватится за предложение.
Урчание Кремера приняло словесную форму:
— На когда это намечено, на вечер, что ли?
— Я сказал вам, узнаете подробности после того, как дадите мне обещание; это произойдёт завтра рано поутру, когда прибудет пакет, который, как я рассчитываю… Кстати, Арчи, ты ещё не поставил машину в гараж?
— Нет, сэр.
— Отлично. Тебе придётся попозже, возможно около полуночи, встретить самолёт. Всё зависит от самолёта, мистер Кремер. Если он прилетит завтра, а не сегодня, нам придётся отложить развязку на субботнее утро.
— А где? У вас в конторе?
Вулф затряс головой:
— Опять вы хотите выведать информацию. Проклятье! Разве я непонятно говорю?!
— С вами не разберёшься. Вы требуете, чтоб я дал слово. Ну, я и даю слово: либо приняться за работу, либо забыть то, что услышу.
— Нет… Арчи, звони Скиннеру!
Тут Кремер разразился выражениями, рассчитанными на мужской слух:
— Ох уж эти забавы. Что это вы церемонитесь со мной? Прекрасно знаете, я вам не дам настучать в прокуратуру: ведь вы и всерьёз можете знать разгадку. О'кей. На ваших условиях.
Вулф кивнул. Искорка в его глазах чуть не укрылась даже от меня.
— Твой блокнот, Арчи. Дело замысловатое, боюсь, нам не управиться до обеда.
— Охотно объясню, — сказал я офицеру Хеферану, — как только ты оставишь свою лошадь и снизойдёшь до меня.
Хеферан покинул свою — довольно-таки крупную — лошадь и снизошёл до меня. Мы расположились на макушке холмика в Центральном парке — того самого, куда он меня привёл в день нашего знакомства.
— Всё, что я делаю, — сказал Хеферан для полной ясности, — я делаю во исполнение приказа. Мне велели встретиться с тобой и выслушать тебя.
— И тебе на всё наплевать, — подхватил я. — Мне тоже, упрямый ты казак. Но у меня есть аналогичный приказ. Диспозиция следующая: как тебе уже известно, там, внизу за рощей, — я показал пальцем, — там сарай, а за сараем осёдланная и взнузданная лошадь Кейса под присмотром твоих коллег. В сарае находятся две дамы, одна — Кейс, вторая — Руни, и четверо мужчин: Поул, Талботт, Саффорд и Бродайк. При них состоит инспектор Кремер со своими людьми. Один из шестёрки гражданских лиц — кто именно, определит жребий — в данную минуту надевает на себя ярко-жёлтые бриджи да синюю куртку — такие были тогда на Кейсе. Между нами, девочками, говоря, жребий подстроен инспектором Кремером. Одетый под Кейса избранник должен взобраться на лошадь Кейса, проехать этот отрезок тропы, отпустив поводья, заметить тебя и поднять кнут в знак приветствия… А тебя просят напомнить: вероятнее всего, твоё внимание в тот раз было приковано к лошади, а не к всаднику. Теперь же задай себе вопрос: ты на самом деле узнал тогда Кейса или только лошадь?
И я воззвал к нему:
— Ради Бога, не произноси ни слова! Мне ты никогда ни в чём не признаешься. Так что прибереги вдохновение для других слушателей, для своего начальства. Многое зависит от тебя — об этом можно лишь сожалеть, но сожалением делу не поможешь. Надеюсь, ты без обид примешь теоретическую трактовку преступления. А она такова: убийца, одетый под Кейса, выжидает в верхней части парка, среди кустарника около половины седьмого; тут Кейс выезжает на тропу; если бы он вышиб Кейса из седла с некой дистанции, пускай даже короткой, лошадь понесла бы. Значит, он выходит вперёд, останавливает лошадь Кейса и даже берётся за уздечку, прежде чем спустить курок. Одна пуля — для одного… Потом он тащит тело в кустарник, чтоб с тропы никто ничего не заметил, — ведь любой ранний наездник может появиться с минуты на минуту, — скидывает плащ, прячет его под куртку, забирается на лошадь и едет по парку, применяясь к обычному графику Кейса. Через тридцать минут, приблизившись к этому месту, — я показал на тропу, выпрыгнувшую из кустов на обозрение, — он натыкается на тебя, а потом отправляется дальше, отсалютовав, как обычно, кнутом… Едва только скрывшись с глаз долой, он начинает спешить. Спрыгнув с лошади, понимая, что она сама найдёт дорогу домой, испаряется либо на автобусе, либо на метро. Цель — наискорейшее алиби: ему ведь трудно определить, как скоро обнаружат лошадь и примутся за поиски Кейса.
— Наверное, в протоколах записано с моих слов, что я видел Кейса, — косноязычно проговорил Хеферан.
— Плюнь и забудь, — убеждал я его. — Пусть твоя память будет чистой доской, на которую… — Здесь я оборвал себя, оставшись непогрешимым дипломатом, и глянул на часы — девять минут восьмого. — В то утро ты был на коне — или на ногах?
— Верхом.
— Тогда забирайся-ка ты лучше на коня, чтоб всё было как тогда. Давай уж соблюдём всё до точки. Запрыгивай! Вот он!!!
Признаю: казаки умеют садиться в седло. Через мгновение он уже красовался на лошади — в этакие сроки я и ногу в стремя не успел бы сунуть. Взор его был устремлён на тропу, выбегавшую из зарослей. Признаю также: гнедой смотрелся оттуда великолепно. Гордый изгиб шеи, лёгкий ход, как справедливо заметил Хеферан в прошлый раз. Я напрягся, пытаясь разглядеть лицо всадника, но безуспешно: на таком расстоянии у меня это не получилось. Синяя куртка — да, жёлтые бриджи — пожалуйста, ссутулившиеся плечи — ради Бога! Только не лицо.
