Я считал, что было бы напрасной тратой денег клиентки нанимать Сола, Фреда и Орри для проверки Эллен Тензер, поскольку этим занимались специалисты: полицейские и журналисты. Из газет и от Лона Коэна мы имели больше фактов, чем могли использовать. Эллен Тензер была зарегистрированной няней, но бросила работу десять лет назад, когда получила в наследство дом в Махопаке и деньги, достаточные для того, чтобы жить безбедно. Она никогда не была замужем, но, по-видимому, любила детей, поскольку вырастила их за десять лет больше дюжины. Откуда они появлялись и куда исчезали было неизвестно. О последнем воспитаннике никто ничего не знал, кроме того, что это был мальчик. Ему было около месяца, когда в марте он появился у нее. Она называла его Бастером. Исчез он около трех недель назад. Лучшим источником информации был местный доктор, которого Эллен вызывала в случае надобности, но он оказался крайне молчалив. Журналист Лон утверждал, что даже инспектору Перли Стеббинсу вряд ли удалось бы что-нибудь из него вытянуть.
Кроме племянницы Энн, единственными родственниками Эллен Тензер был ее женатый брат и родители Энн, которые жили в Калифорнии. Энн отказалась от разговора с репортерами, но Лон утверждал, что она не часто виделась с тетей и почти ничего о ней не знала.
Когда я уходил от Лона, он спросил:
– Ты нашел пуговицы? Да или нет?
Проиграв с ним в покер много ночей напролет, я имел достаточную практику в управлении выражением своего липа в его присутствии. Я ответил:
– Ты предполагаешь, что наше объявление в «Газетт» и интерес к Эллен Тензер как-то связаны? Ничего подобного. Просто Вульф любит носить на брюках белые пуговицы из конского волоса.
– Ясно.
– Пуговицы для подтяжек, – добавил я.
Телефонный звонок специалиста по пуговицам Николаса Лессефа раздался в субботу днем. Я ожидал его, поскольку Энн Тензер должна была сообщить фараонам об Арчи Гудвине из фирмы «Исключительно пуговицы-новинки», и они должны были с ним встретиться. А встреча с сыщиками из отдела убийств никому не доставит удовольствия. Он мог быть обижен. Но это было не так. Он только хотел узнать: выяснил ли я, откуда взялись злосчастные пуговицы. Я спросил, были ли у него официальные гости, и он ответил, что да, были, поэтому он предположил, что у меня для него есть новости. Я выразил опасение, что у меня их никогда не будет, и вот тогда он огорчился.
Энн Тензер позвонила в воскресенье утром. Я ожидал и этого звонка, поскольку газеты пестрели моим именем, а в «Ньюс» меня назвали убийцей детской няни. Энн Тензер была расстроена, но казалось, сама не знает из-за чего. Не из-за того, что я выдавал себя за пуговичного коммерсанта. И не из-за того, что случилось с ее тетей. Как я понял, она была огорчена тем, что звонила мне.
Ни один человек, включая и меня, не знаменит настолько, насколько он считает. Когда в воскресенье утром я нажал на кнопку звонка дома на Одиннадцатой Западной улице и был впущен Мэри Фолтц, то не заметил никаких признаков того, что наша клиентка видела в газетах мое имя. Когда я вошел, она сидела за роялем. Закончив музыкальную фразу, она повернулась ко мне и сказала:
– Доброе утро. Полагаю, у вас есть новости?
– Что-то вроде того, – сказал я, – если вы видели утреннюю газету.
– Видела, но не читала. Я никогда их не читаю.
– Тогда я расскажу вам все вкратце.
Я сел и приступил к рассказу. Когда я дошел до Эллен Тензер и сообщил, что ребенок пробыл у нее около трех месяцев, Люси Вэлдон воскликнула:
– Значит, она – мать!
– Нет. По веским причинам нет.
– Но она знает, кто мать?
– Возможно, знала. По крайней мере, она знала, где и от кого получила ребенка. Но она не расскажет об этом, потому что мертва.
– Мертва?
Я сообщил ей обстоятельства смерти Эллен Тензер.
– Значит… она была убита?
– Да.
– Но… это ужасно…
– Да. Если полиция еще не знает о том, что я был в ее доме и прочесал весь дом, включая и погреб, то скоро узнает. Они узнают и о том, что спустя четырнадцать часов после встречи со мной она была убита. Они захотят узнать имя клиента, фактически потребуют его и, если они его получат, то вас пригласят в кабинет прокурора, чтобы ответить на его вопросы. Потом они придумают несколько версий. Одной из них, возможно, будет то, что ребенок не был оставлен в вашем вестибюле, что это выдумка для объяснения присутствия ребенка в вашем доме, что вы ведете беспорядочный образ жизни. Ваши друзья будут в шоке. Главное…
– Нет!
– Что «нет»?
– Это не выдумка.
– Но не плохая версия. Я знавал и хуже. Главное, если мы назовем имя клиентки, вам причинят беспокойство.
– Подождите минутку.
Она нахмурилась. Я ждал больше минуты, пока она обдумывала все. Наконец сказала:
– Вы считаете, что эта женщина была убита из-за… того, что вы поехали к ней? Вы ведь это имели в виду?
Я покачал головой:
– Было сказано совсем не так. Она была убита, возможно, потому, что кто-то очень не хотел, чтобы она что-нибудь рассказала. Можно предположить еще и так: если бы расследование о ребенке не было бы начато, она не была бы убита.
– Но этим вы говорите, что я ответственна за убийство?
– Нет, я этого не говорю. Кто бы ни оставил ребенка в вашем доме с приколотой к одеялу запиской, он должен был предположить, что вы попытаетесь выяснить: откуда этот ребенок. Ответственность за убийство падает на него, и не пытайтесь присвоить ее себе.
Она крепко вцепилась в стул.
– До чего все это мерзко. До чего ужасно. Убийство. Вы сказали, что я буду вызвана к прокурору.
– Если, миссис Вэлдон, мы назовем имя клиентки.
– Называйте меня Люси.
– Если мы откажемся назвать ваше имя, то, возможно, попадем в беду, но это наши проблемы. О том, что вы наняли Ниро Вульфа знают только три человека – ваша служанка, кухарка и адвокат. Кто еще?
– Никто. Я никому не говорила об этом.
– Вы уверены?
– Да.
– Не рассказывали абсолютно никому, даже лучшему другу? Люди болтливы, и если слух о том, что вы наняли Вульфа, дойдет до полиции, это изменит многое. Адвокатам сплетничать не полагается, но многие из них только этим и занимаются. С вашим адвокатом, служанкой и кухаркой придется рассчитывать только на везение. И не просите их не болтать, это редко помогает. Люди чертовски упрямы, и если их попросить о чем-нибудь не упоминать, то у них появляется нетерпенье. К вам это не относится, потому что вам есть что терять. Вы будете молчать?
– Да. Но что собираетесь делать вы?
– Не знаю. Голова на плечах – у мистера Вульфа. Я только на посылках. Ближайшая задача – оставить вас в тени, вот почему я пришел. Они еще не добрались до вас, но нашли тысячи отпечатков в доме Тензер. Я детектив, и мои отпечатки имеются в их картотеке. Они не так глупы. И могут быть настолько остроумны, что последуют за мной сюда. Правда, я шел пешком и удостоверился, что хвоста нет.
Я встал, чтобы уйти, но перед этим сказал:
– Если вы считаете, что мы должны покаяться перед вами, что допустили это убийство, мы готовы это сделать.
– Это я должна извиниться перед вами, – она встала. – Я была груба, когда вы были здесь в тот раз. Вы уходите?
– Да. Я выполнил поручение. Если за мной следили, они поджидают меня на ступеньках, чтобы кое-что узнать.
Но слежки не было. Я вернулся домой за полчаса до прихода Кремера, который начал жаркий спор, а потом увез меня в тюрьму.
Итак, в понедельник Паркер взял меня на поруки и подвез до 35-ой улицы. Я был рад увидеть, что Вульф не сидел без дела в мое отсутствие. Он начал еще одну книгу: «Безмолвную весну» Ричарда Кардона. Я подождал, пока он закончил абзац, закрыл книгу, заложив страницу пальцем, и взглянул на меня.
– Двадцать тысяч, – сказал я ему. – Прокурор хотел назначить пятьдесят, так что я котируюсь весьма высоко. Один из сыщиков оказался способным. Он почти завел меня в тупик расспросами о комбинезоне, но я вывернулся. Не было ни одного упоминания о Соле, Фреде или Орри, так что они не напали на их след, и теперь вряд ли нападут. Я подписал девять часов назад два сомнительных заявления, но они с ними согласились. Если нет ничего срочного, я пойду наверх и займусь собой. Я вздремнул всего часок под надзором стоящего рядом полицейского. Как насчет еды? Что у нас на ленч?
– Мясо в кисло-сладком соусе, свекла и кресс-салат.
Я мог бы перечислить пять достаточно веских причин, по которым мне следовало бы давным-давно бросить эту работу. Но я мог бы назвать и шесть весьма значительных, из-за которых я этого не делаю. Хорошенько поразмыслив, я мог бы определить две, даже три причины, по которым Вульфу следовало бы меня уволить, и десять, по которым он никогда этого не сделает. Одна из десяти, и вполне веская, та, что не будь меня рядом, Вульф, возможно, спал бы под мостом и ел объедки. Он терпеть не может работать, по крайней мере, половину зарплаты я получаю за то, что подталкиваю его к работе – но об этом нельзя говорить.
