Я принялся не мешкая накручивать диск телефона.
— Перестаньте, Гудвин, — выпалил Венгерт. Я даже ухом не повёл. Тогда Кремер без лишних разговоров в два прыжка пересек комнату и хлопнул по рычажку. Я недоуменно посмотрел на него, а Кремер ожег меня злобным взглядом. Я положил трубку на место, и только тогда Кремер вернулся и сел в жёлтое кресло.
— Тогда нам придётся говорить по-другому, — произнес Вулф. — Ваша позиция не выдерживает никакой критики. Вы пытаетесь запугать нас за некое предложение, якобы сделанное мистером Гудвином от моего имени мисс Девлин; я считаю, что нужно сначала установить, что именно было сказано, а сделать это можно лишь одним образом — собрав их обоих здесь. Тем не менее вы не только не привели её с собой, но и всячески препятствуете тому, чтобы я позвал её сюда. Совершенно очевидно, что вы против того, чтобы мисс Девлин узнала о происходящем. Это, разумеется, совершенно смехотворно, но я воздержусь от выводов. Трудно поверить, что нью-йоркская полиция может вступить в заговор с ФБР, чтобы подставить гражданина, даже такого, как я.
Кремер снова побагровел.
Венгерт прокашлялся.
— Послушайте, Вулф, — сказал он примирительным тоном, — мы пришли, чтобы достичь согласия.
— Очень хорошо. Так почему бы вам не начать?
— Я и пытаюсь. Дело в том, что на карту поставлены интересы американского народа и американского правительства. Я знаю, что, когда нужно, вы с Гудвином умеете держать язык за зубами. Так вот, сейчас я говорю не для протокола. Это понятно?
— Да, сэр.
— А вам, Гудвин?
— Угу.
— Надеюсь, вы меня не подведёте. Артур Рэкил сказал своей тёте, что работает на ФБР. Это вранье. Либо он состоял в компартии, либо просто вешал лапшу на уши — я пока сам не уверен, к какому варианту склониться. Мы не знаем, сказал ли он ещё кому-то, кроме своей тетки, но мы пытаемся это выяснить вместе с полицией. Вполне возможно, что он неосторожно обмолвился о работе в ФБР какому-нибудь коммунисту, за что и поплатился жизнью. Мы не исключаем и другие причины, даже личного характера, но прежде всего расследуем коммунистический след. Теперь, надеюсь, вам понятно, почему мы занялись этим делом. Оно затрагивает интересы всей нации. Вы это понимаете?
— Я понял это ещё позавчера, — пробурчал Вулф, — когда послал к вам мистера Гудвина.
— Хорошо, — поспешно проговорил Венгерт, которому явно не хотелось ссориться с Вулфом. — Но теперь речь идёт о вас. Я прекрасно понимаю, что для вас главное — изобличить убийцу и получить гонорар. Но нам известно, что вчера вы подослали к мисс Девлин Гудвина с предложением заплатить ей, если она даст ложные показания против мисс Гоухин. Мы также понимаем, что без серьезной причины вы на подобный поступок не решитесь. Вы слишком хорошо отдаете себе отчёт во всех действиях. Вы сами говорите, что уважаете интересы общества. В таком случае, вы можете нам довериться — ведь и я, и инспектор служим именно общественным интересам, защищаем их. Мы гарантируем вам полную конфиденциальность. Кого вы подозреваете и чего намеревались достичь с помощью попытки подкупа мисс Девлин?
Вулф сочувственно обозревал его из-под полуприкрытых век.
— Вы ведь не круглый болван, мистер Венгерт. — Его взгляд чуть переместился. — И вы тоже, мистер Кремер.
— И на том спасибо, — буркнул Кремер.
— Да, учитывая, сколько вокруг нас идиотов. Тем не менее ваш приход сюда и неуклюжая попытка оказать на меня давление — все это, мягко говоря, неразумно. Объяснить?
— Если это вас не слишком обременит.
— Постараюсь быть возможно более кратким. Давайте на минуту предположим следующее: пусть я и вправду получил у мистера и миссис Рэкил разрешение на столь сомнительную аферу; пусть я послал мистера Гудвина к мисс Девлин; пусть он сказал ей, что я пришёл к умозаключению, что Артура Рэкила убила мисс Гоухин, а она, мисс Девлин, видела, как убийца подменила капсулу. Предположим также, что я предложил ей уведомить о случившемся полицию, а в компенсацию посулил некую сумму, предоставить которую согласились мистер и миссис Рэкил.
Вулф поднял руку ладонью наружу.
— Если даже я так и поступил, это никак нельзя назвать ни подстрекательством к лжесвидетельству, ни даже попыткой подстрекательства к даче ложных показаний, поскольку никто не докажет, что эти показания были бы ложными; более того, в таком случае мисс Гоухин могла бы подать на меня иск за клевету. Мне пришлось пойти на риск, а оправдается он или нет — покажет время. В том случае, если бы выяснилось, что я не только не совершил противоправных действий, а напротив — способствовал торжеству правосудия, все мои действия были бы полностью оправданы. Надеюсь, что так и случится. Даже уверен.
— Значит, вы можете…
— Пожалуйста, не перебивайте. Теперь предположим, что, совершив все то, о чем я вам сейчас рассказал, я раскрою вам и все свои расчеты, и гипотезы. Одно из двух: либо вы попытаетесь меня отстранить от этого дела, либо будете мне помогать. В первом случае, вы оказались бы последними ослами, а во втором — впрочем, такой исход и предположить немыслимо. В любом случае вы не можете себе позволить даже быть в курсе предложения подкупить свидетеля по делу об убийстве, независимо от того, подлинные или ложные показания от него требуются. Ваше положение это запрещает. Я частное лицо и могу это себе позволить; вы — нет. А раз так, то какого дьявола вы сюда заявились? Если мне суждено потерпеть поражение, опозориться и понести наказание, то так тому и быть. Но зачем вы ко мне пришли, если выхода нет?
Вулф перевернул ладонь.
— По счастью для вас, это пустые разговоры. Я просто рассуждал вслух. Строил предположения. Теперь, если вернуться к действительности, я готов, господа, представить вам нужные сведения… Разумеется, мистер Гудвин поступит так же. Итак?
Они переглянулись. Кремер хмыкнул. Венгерт почесал ухо и посмотрел на меня, а я с самым простодушным и невинным видом воззрился на него. Должно быть, Венгерту это пришлось не по вкусу, и он обратился к Вулфу.
— Вы раскрыли карты, велев Гудвину позвонить мисс Девлин, — сказал он. — Я должен был это предвидеть. Тут вы дали маху.
В этот миг зазвонил телефон, я развернулся и снял трубку.
— Контора Ниро Вулфа, у телефона Арчи Гудвин.
— Это Раттнер.
— О, привет. Говори потише, у меня очень нежные уши.
— Даркин отправил меня звонить, пока сам пасет объекта. Объект вышел из дома номер семьсот девятнадцать по Восточной Пятьдесят пятой улице в семь сорок одну. С ним никого не было. Он дошёл до Лексингтон-авеню, свернул за угол и зашёл в аптеку, откуда сейчас звонит по телефону. Я нахожусь в ресторанчике по другую сторону улицы. Какие указания?
— Никаких, спасибо. Привет жене, детям, тёте Агате.
— Понял.
Я положил трубку и развернулся лицом к гостям, но вечеринка, похоже, заканчивалась. Они уже стояли, а Венгерт даже двинулся к двери. Кремер же говорил:
— …я сам решу, что здесь говорилось не для протокола. Зарубите себе на носу.
Он повернулся и последовал за Венгертом в прихожую. Я решил, что не стану выскакивать как угорелый, поскольку двое взрослых мужчин вполне могут сами повернуть ручку и открыть дверь, но подошёл поближе, чтобы понаблюдать за их уходом. Заперев за блюстителями интересов общества дверь, я вернулся в кабинет и обратился к Вулфу:
— Ловко сработано. Но что бы случилось, если бы они позволили мне позвонить ей?
Вулф состроил гримасу.
— Пф! Если бы они её раскололи, то не пришли бы ко мне. Они послали бы за тобой, возможно, с ордером на арест. Это наиболее вероятно.
— Они могли в любом случае позволить мне набрать её номер.
— Вряд ли, ведь тогда выяснилось бы, кто их навёл. А если бы она и в самом деле выехала к нам, я бы сумел выдворить их вон до её приезда.
Я поставил жёлтое кресло на место.
— Все равно я рад, что они не раскусили ваш блеф. Звонил Раттнер с сообщением от Фреда. Хитс был у мисс Девлин один час и четыре минуты. Он покинул её в одиннадцать часов сорок одну минуту и говорил с кем-то по телефону в аптеке, пока Раттнер звонил мне.
— Приемлемо.
Вулф взял карандаш и с лёгким вздохом склонился над кроссвордом.
Принято считать, что самый длинный день в году — это двадцать первое июня, однако на сей раз самым длинным оказалось третье августа. Оно тянулось и тянулось до бесконечности — мне показалось, что после ухода Кремера и Венгерта прошло несколько недель. Дело в том, что помочь нам мог только один поворот событий, тогда как угробить могло все, что угодно. Например, Хитса могли упустить. Или же он обтяпал все свои делишки по телефону. Или сам Вулф ошибся, строя умозаключения — такое с ним случалось в одном случае из двадцати. Или Хитс мог назначить встречу в таком месте, где до него не доберешься. Или какой-нибудь шпик или ФБРовец в последнюю минуту мог все испортить. Или, или, или…
