Вэлери, единственная, кто оставался в комнате, дружески улыбнулась ей.
— Не переживайте, мама Хаббард, — сказала она. — У ребят нервы на взводе, но, к счастью, все выяснилось.
— Надо сказать, я была просто потрясена.
— Чем? Что этим занималась Силия?
— Да. А вас это не удивило?
— Да нет, в общем-то это было очевидно, — как-то рассеянно ответила Вэлери.
— Вы что, ее подозревали?
— Кое-что казалось мне подозрительным. Но, как бы там ни было, она своего добилась — заполучила Колина.
— Да, но, по-моему, в этом есть нечто недостойное.
— Ну не пистолетом же его было принуждать! — рассмеялась Вэлери. — А коли так, то почему бы не прикинуться клептоманкой? Не переживайте, мамочка. И ради всего святого, заставьте Силию вернуть Женевьев пудру, а то она нас со света сживет.
Миссис Хаббард вздохнула.
— Найджел разбил свое блюдце, а вазочка с мармеладом разлетелась вдребезги.
— Кошмар, а не утро, да? — сказала Вэлери и направилась к двери. Из холла донесся ее радостный щебет. — Доброе утро, Силия. Тучи рассеялись. Твои прегрешения стали известны, и тебе даровано прощение, ибо так повелела милосердная Джин. Что касается Колина, то он сражался как лев, защищая твою честь.
В столовую вошла Силия с заплаканными глазами.
— Ох, миссис Хаббард…
— Опаздываете, Силия. Кофе остыл, да и еды почти не осталось.
— Я не хотела ни с кем встречаться.
— Понятно. Но рано или поздно все равно придется.
— Да, конечно. Но я подумала, что.., вечером будет легче. И разумеется, я здесь больше оставаться не могу. Я уеду в конце недели.
Миссис Хаббард нахмурилась.
— А по-моему, зря. Поначалу вы будете испытывать известную неловкость, это вполне естественно. Но ребята у нас хорошие.., большинство… И конечно, следует как можно скорее все вернуть.
Силия радостно подхватила:
— Да-да, я как раз хотела бы с вами об этом посоветоваться: я хочу за все заплатить. — Она опустила глаза. В руках у нее была чековая книжка и конверт. — Я написала вам письмо, на случай, если вас не застану, хотела извиниться и оставить чек, чтобы вы могли раздать ребятам деньги… Но когда начала заполнять чек, обнаружила, что у меня кончились чернила…
— Мы с вами составим список вещей.
— Я уже составила. По-моему, тут все правильно. Но не знаю что лучше: купить новые вещи или отдать деньгами?
— Надо подумать.
— Но чек я все-таки хочу оставить, так мне будет спокойней.
Миссис Хаббард чуть было не сказала: «Неужели? А почему это тебе должно быть спокойней?»
Однако, вспомнив, что студенты частенько сидят на мели, решила, что так, пожалуй, будет лучше. И потом, это утихомирит Женевьев, а то ведь та закатит скандал миссис Николетис. Впрочем, скандала все равно не миновать…
— Ладно. — Миссис Хаббард пробежала глазами список. — Мне трудно сразу определить, сколько что стоит…
— Давайте прикинем примерно, и я выпишу чек на эту сумму. Если будет много, то остаток вы вернете, если наоборот, то я потом доплачу.
— Хорошо. — Миссис Хаббард специально назвала несколько большую сумму. Силия молча открыла чековую книжку.
— Черт побери эту ручку! — Силия подошла к полкам, куда студенты обычно клали всякие мелочи. — Чернил нет, только эта зеленая гадость Найджела. Ладно, заправлю ими. Надеюсь, он не будет возражать. Не забыть бы сегодня купить чернила…
Она заправила ручку, вернулась к столу и выписала чек. Протягивая его миссис Хаббард, она взглянула на часы:
— Уже опаздываю. Пожалуй, я не буду завтракать.
— Нет-нет, съешьте хоть что-нибудь, Силия.., хотя бы бутерброд, нельзя идти на работу голодной… Да-да, я вас слушаю! — Она обернулась, поскольку в комнату вошел Джеронимо, слуга-итальянец, он бурно жестикулировал; и его высохшее обезьянье лицо забавно морщилось.
— Падрона[15], она только приходила. Она хотела вас видеть. Она совсем сумасшедшая, — добавил он, сопроводив последние слова выразительным жестом.
— Иду, иду!
Миссис Хаббард поспешно пошла к двери, а Силия, схватив булку, торопливо принялась отрезать от нее кусок.
Миссис Николетис металась по комнате, точь-в-точь как тигр в клетке перед кормлением.
— Что я слышу? — накинулась она на миссис Хаббард. — Вы бегали в полицию? Тайком от меня? Да что вы себе позволяете? Боже мой, что позволяет себе эта женщина?
— Я не бегала в полицию.
— Лжете.
— Миссис Николетис, вы не смеете разговаривать со мной в таком тоне!
— Ах-ах, простите! Конечно, во всем виновата я. Как всегда. Вы все делаете правильно. Подумать только: полиция в моем общежитии! Это приличный дом…
— Да нет, это нам не впервой, — возразила миссис Хаббард, тут же вспомнив несколько неприятных инцидентов. — Уже забыли студента из Вест-Индии, который оказался сутенером? А молодой коммунист с липовым паспортом?..
— Ах так! Вы меня попрекаете? Значит, я виновата в том, что мои постояльцы водят меня за нос, живут по поддельным документам и что их разыскивает полиция по подозрению в убийстве? И вы еще смеете меня попрекать, меня, претерпевшую из-за них столько мук!
— Не правда, я вовсе вас не попрекаю. Я просто говорю, что полиция здесь не внове и при том, что у нас столько студентов, это, осмелюсь заметить, неизбежно. Но тем не менее на этот раз никто не «бегал в полицию». Просто вчера с нами ужинал один частный детектив, очень известный, кстати, детектив. Он читал студентам лекцию — по криминалистике.
— Очень нужна студентам ваша криминалистика! Они сами кого угодно просветят. В кражах, грабежах и прочих гадостях они и сами крупные специалисты! А помочь, реально помочь, никто не хочет.
— Я как раз и пыталась помочь.
— Ну да, вы рассказали вашему приятелю всю подноготную здешней жизни. И чего вы суетесь не в свое дело?!
— Это мое дело. Я отвечаю за спокойствие и порядок в доме. И рада сообщить вам, что все уже утряслось. Одна из студенток призналась, что пропажа вещей — ее рук дело.
— Ах, мерзавка! — воскликнула Николетис. — Чтоб и духу ее тут не было!
— Она и сама собирается от нас съехать и хочет все возместить.
— Возместить! Опорочила нас навеки… А теперь возместить… Кто же теперь захочет у нас жить! — Миссис Николетис бросилась на диван и горько разрыдалась. — Никто меня не жалеет, — всхлипывала она. — Как же гнусно со мной поступают! Всем на меня наплевать! Никто со мной не считается. Умри я завтра, никто не прольет ни слезинки…
Решив не вступать в полемику, миссис Хаббард вышла из комнаты.
«Боже всемогущий, даруй мне терпение!» — взмолилась она про себя и пошла на кухню к Марии.
Мария держалась замкнуто и отчужденно. Слово «полиция» незримо витало в воздухе.
— Во всем обвинят меня. Меня и Джеронимо — povero[16]. Разве может быть правосудие на чужбине? Нет, для ризотто этот рис не подходит. Лучше я приготовлю спагетти.
— Мы вчера на ужин ели спагетти.
— Не важно. У меня на родине едят спагетти каждый день, каждый божий день. И это еще никому не повредило.
— Да, но сейчас-то вы в Англии.
— Хорошо, тогда я приготовлю жаркое. По-английски. Вы не любите, но я все равно приготовлю; оно будет совсем неподжаристым, светлым, на сломанных ребрах, а лук я не обжарю, а сварю…
Тон ее был так угрожающ, будто речь шла не о жарком, а о возможном зверском убийстве.
— Ладно, готовьте что хотите, — сердито произнесла миссис Хаббард и вышла из кухни.
Но к шести часам вечера миссис Хаббард вновь обрела прежнюю деловитость. Она оставила кое-кому из студентов записки с просьбой зайти к ней перед ужином и, когда они явились, рассказала им о предложении Силии. Те восприняли его благосклонно. Даже Женевьев смягчилась, узнав, как дорого оценила Силия ее пудру, и радостно прощебетала, что все «Sans rancune»[17]. А потом глубокомысленно добавила:
— У Сильвии что-то непорядок с нервами. Она обеспечена, и ей не нужны эти вещи. Нет, у нее, конечно, что-то с нервами. Мосье Макнабб прав.
Когда прозвучал гонг, созывающий студентов к столу, и миссис Хаббард спустилась вниз, Лен Бейтсон отвел ее в сторону.
— Я подожду Силию в холле, — сказал он, — и приведу в столовую. Пусть она знает, что все нормально.
— Вы очень любезны, Лен.
— Да что вы, мама Хаббард!
И действительно, когда подавали суп, из коридора донесся громовой голос Лена:
— Пошли-пошли, Силия. Все будут рады тебя увидеть.
Найджел язвительно заметил, глядя в тарелку:
— Какие мы сегодня добренькие!
Но больше насмешничать не стал и приветственно помахал Силии, которую Лен обнимал за плечи могучей ручищей.
Студенты оживленно беседовали, стараясь как можно чаще вовлекать в разговор Силию. Но в конце концов показное благодушие сменилось неловким молчанием. И тут Акибомбо с сияющим видом повернулся к Силии и, наклонившись над столом, произнес: