Когда начало темнеть, я свернул на проселочную дорогу. Мы проехали какую-то деревеньку, потом ферму и несколько разбросанных по склонам холмов хижин. Последний закатный луч блеснул в болотной луже и погас. Я развернул машину и отдал Марми пальто, кепи и перчатки.
— И от козла бывает польза, — сказал я. — А теперь убирайтесь и не забудьте обратиться в полицию.
Красные хвостовые огоньки исчезли в вечерней тьме, и я глубоко задумался. Пусть я не убийца, как думают Марми и полиция, но уж наверняка плут и обманщик, катающийся на чужих машинах.
Я решил заночевать у подошвы огромного валуна, где пышно разросся вереск. Поужинав имбирным печеньем, я забрался в гущу кустарника и свернулся калачиком. Было зверски холодно и очень хотелось курить — кисет с табаком и трубка остались вместе с записной книжкой у Тернбулла. Слава Богу, пояс был на мне, а значит, и деньги. В общем-то, мне пока грех было жаловаться на судьбу. Игра в прятки проходила с моим явным преимуществом: молочник, молодой человек, желающий стать писателем, сэр Гарри и, наконец, пьяница-рабочий и идиот Марми — все они были моими сообщниками, которые помогли мне оставить моих преследователей с носом. Дай Бог, чтобы все так же хорошо шло и дальше!
Трудно заснуть, когда после такого дня вы поужинали лишь пачкой печенья. Я вспомнил, как читал недавно в одной газете, что покончивший с собой еврей-банкир, был «хорошо упитан», и подумал: «Когда найдут мой труп, то ни один писака этого не напишет». Вспомнились мне жареная колбаса и глазунья с нежно-розовой ветчиной, подаваемые на завтрак Паддоком, от которых я воротил нос. Вспомнились фирменные котлеты в клубе и дымящийся бифштекс с квартой пива на столике в портерной. Последнее, что я созерцал, прежде чем провалиться в бездну сна, был, помню, кролик, тушенный в горшочке…
Я с трудом расправил свои члены — так я закоченел от холода. Видимо, солнце только что взошло, потому что небо было еще серым. Я приподнялся на руках и посмотрел вниз: там по склону холма поднимались вверх люди. «Марми действительно не терял времени даром», — подумал я, быстренько надел башмаки и в мгновение ока зашнуровал их.
Обогнув валун, я стал пробираться ползком вверх по небольшой ложбинке. Добравшись до вершины холма, я посмотрел вниз: мои преследователи еще не дошли до валуна. Скрывшись за гребнем, я пустился бежать вниз по склону и начал взбираться на следующий холм, как вдруг услышал крик — меня заметили. Самый крайний в цепи человек кричал и показывал в мою сторону рукой. Я взобрался на вершину следующего холма и, скрывшись за гребнем, лег на землю и стал ждать. Через несколько минут я перебрался ползком через гребень и побежал вниз по тому же пути, по которому уже шел. Когда я, наконец, остановился, то очень обрадовался: мои преследователи двигались в ложном направлении.
«Что теперь будем делать?» — задал я себе вопрос, потому что совершенно не знал местности, а мои преследователи были, скорее всего, нанятые полицией охотники или пастухи. Как говорится, нет худа без добра: все эти пробежки разогнали кровь в моем закоченевшем было теле и физически я себя чувствовал великолепно. Подумав, я решил двигаться по гребню водораздела. Этот путь был наилучшим потому, что меня и преследователей разделяла глубокая лощина, которую они не скоро преодолеют. На это им потребуется как минимум двадцать минут. Когда я взобрался на гребень, то опять кто-то из них увидел меня и закричал, в ответ я помахал ему рукой: удивительно, но я не чувствовал страха; мне казалось, что я снова маленький мальчик и играю с приятелями — они волки, а я заяц. Впрочем, мое настроение несколько ухудшилось, когда я увидел, что пять человек отделились от остальных и стали двигаться параллельно моему курсу: очевидно, хотели меня окружить. Я быстро спустился с гребня и побежал по направлению к болоту. Я пересек его и вышел к земляной дамбе. Пробежав по ней метров сто, я выбежал на дорогу. Мои преследователи все еще не достигли гребня водораздела, и я вдруг почувствовал, что мне улыбается удача: дорога обычно ведет к человеческому жилью.
За поворотом дороги я увидел купы деревьев. «Будет лучше, если я сойду с дороги и стану пробираться через кустарник вдоль берега ручья», — решил я. Ручей бежал справа от дороги. Как только я это сделал, на гребне водораздела показались фигурки моих преследователей. С этого момента я уже больше не оглядывался: я бежал по кустарнику, а там, где встречались открытые места, пробирался ползком. Вскоре я вышел к сарайчику, в котором хранились торфяные брикеты, за ним была поляна, заросшая травой, на которой правильными рядами росли молодые елочки. Я пересек поляну и увидел слева от себя примерно в двухстах метрах дом. Перейдя по мостику ручей, я вышел на лужайку перед домом.
Неожиданно прямо у меня из-под ног из густой травы вылетела тетерка — я очень удивился, потому что эти птицы никогда не живут рядом с человеком. Дом представлял собой обычный, побеленный известкой коттедж небогатого фермера. Слева к нему была пристроена веранда. Мне показалось, что там кто-то стоит и наблюдает за мной. Под окнами веранды была клумба, на которой росли чахлые рододендроны.
Я прошел по усыпанной гравием дорожке к раскрытым дверям веранды. Вся стена напротив окон была уставлена книгами, книжные шкафы были видны и в другой комнате, дверь в которую была открыта. Перед книжными полками стояли стенды: там под стеклом, как в музее, лежали монеты и какие-то камни. За большим двухтумбовым столом на коротеньких, изящно вырезанных ножках слева от окна сидел пожилой человек, похожий на мистера Пиквика. У него было полное, круглое лицо и огромная лысина, блестевшая, как бильярдный шар. Сидевшие на самом кончике носа очки с очень большими стеклами, казалось, вот-вот упадут на стол. Перед ним лежало несколько листов бумаги и две раскрытые книги. Увидев меня, он вопросительно поднял брови, но ничего не сказал.
Мне, конечно, надо было перевести дух. Да и что бы я мог сказать? Кроме того, мне не понравился острый, словно бы всезнающий, взгляд этого человека. Я нагло смотрел ему в лицо и молчал.
— А вы, мне кажется, немного запыхались, мой друг? — с расстановкой проговорил он вдруг.
Я кивнул головой на окно: в просеках между елочками замелькали фигурки людей. Лысый взял в руки бинокль и долго смотрел в него.
— Не в ладах с законом? Ну хорошо, хорошо, обсудим это дело за чашкой чая. Терпеть не могу, когда мое уединение нарушают грубые и глупые полицейские. Пройдите в мой кабинет. Там вы увидите две двери: откройте левую и захлопните ее за собой. Вы будете в полной безопасности, — закончив, он кивнул мне и, взяв авторучку, начал что-то писать на листе бумаги.
В похожей на камеру комнате с маленьким окошечком под самым потолком пахло какими-то химикалиями. «А что если полицейские начнут обыскивать дом?» — подумал я. Но отбросил эту мысль и стал думать о том, как гостеприимный хозяин угостит меня яичницей с беконом. Томительные минуты ожидания были, наконец, прерваны звуком щелкнувшего замка — дверь моей камеры распахнулась.
Я вышел из нее в залитую солнцем комнату, которую лысый называл своим кабинетом. Он сидел в глубоком кресле и внимательно смотрел на меня.
— Ушли? — спросил я.
— Ушли, — подтвердил он. — Я убедил их, что вы скрылись в холмах за моим домом. Я не мог допустить, чтобы полиция арестовала человека, которым я восхищаюсь. Чудесное сегодня утро, мистер Ханней, не правда ли?
И, сказав это, он вдруг на секунду закрыл глаза. В то же мгновение я вспомнил слова Скаддера о страшном человеке, у которого веки, как у ястреба, и понял, что я попал из огня да в полымя.
В следующее за этим мгновение я уже готов был броситься на негодяя и задушить его, но он, видимо, предвидя это, понимающе усмехнулся, — вторая дверь открылась и из нее вышли два молодца с пистолетами в руках. «Ваша взяла, — подумал я, — но ведь не все еще потеряно. Вы знаете меня по имени, но не знаете в лицо».
— Вы несете околесицу, — грубо заявил я. — Не знаю я никакого Ханнея. Меня зовут Эйнсли. Нед Эйнсли.
— Вот как? — улыбнулся лысый. — Я думаю, с именами у вас все в порядке. Меня такие пустяки не интересуют.
Я решил гнуть ту же линию, сделал несчастное лицо и жалостным голосом сказал:
— Да черт с вами! Выдавайте меня полиции, только знайте — это подло. И зачем я сунул нос в эту проклятую машину. Нате, подавитесь, — я сунул руку в карман и шагнул к столу, бросил на стол четыре соверена.
— Нет, полиции мы вас выдавать не собираемся, — улыбнулся лысый. — Нам надо уладить с вами кое-какие дела, мистер Ханней. Вы так много знаете, но актер вы все-таки посредственный.
Сказано это было как-то уж слишком самоуверенно, и я заподозрил, что у него оставалось еще небольшое сомнение на мой счет.
