— Как вам будет угодно.
— Затем мы заслушаем вашу супругу.
— Ее слова не будут противоречить моим.
Шабо уже протянул руку к кнопке электрического звонка под письменным столом, когда неожиданно раздался голос Мегрэ, о присутствии которого все уже почти позабыли. Он мягко спросил преподавателя:
— Вы страдаете бессонницей, месье Шалю?
Тот живо повернул голову в сторону комиссара:
— На что это вы намекаете?
— Да ни на что. Я ведь не ослышался, когда вы недавно заявили, что засыпаете с трудом, и это объясняет то обстоятельство, что, улегшись в кровать в девять тридцать, вы и в десять еще бодрствовали.
— Меня этот недуг мучает вот уже несколько лет.
— Советовались с врачом?
— Я их не жалую.
— И не пытались как-то бороться с такой напастью?
— Прибегаю к таблеткам.
— Ежедневно?
— А разве это преступление?
— А вчера вы их принимали на ночь?
— Как всегда, пару.
Мегрэ едва сдержал улыбку при виде ожившего на глазах друга, распрямившегося, точно наконец-то орошенное после длительной засухи растение. Следователь не смог удержаться от соблазна вновь взять инициативу на себя.
— Почему же вы не сказали, что пользовались снотворным?
— А вы об этом не спрашивали, и вообще это мое личное дело. Может, я обязан держать вас в курсе и относительно того, когда моя супруга нуждается в слабительном?
— Итак, в девять тридцать вы проглотили две таблетки?
— Да.
— И не могли сомкнуть глаз даже в десять минут одиннадцатого?
— К сожалению. Со временем к таблеткам привыкаешь, и они почти перестают помогать. В начале было достаточно одной. А сейчас и приняв две я спустя полчаса все еще ворочаюсь.
— Следовательно, нельзя исключить, что к тому времени, когда вы услышали шум на улице, вы уже забывались сном?
— Я не спал, иначе ничего бы не услышал.
— Но вы клевали носом. О чем думали?
— Не помню.
— Можете ли вы поклясться, что не были в состоянии полудремы? Пожалуйста, хорошенько взвесьте мой вопрос, прежде чем отвечать. Помните: ложные показания — серьезное правонарушение.
— Я не спал.
В сущности, Шалю был вполне порядочным человеком. Он, несомненно, радовался тому, что может свалить члена клана Верну, и делал это с ликованием. А теперь, чувствуя, что победа ускользает из рук, изо всех сил пытался цепляться за свою версию, не осмеливаясь, однако, лгать.
Он бросил на Мегрэ опечаленный взгляд, в котором читался упрек, но гнева не было. Похоже, он хотел сказать: «Ну зачем ты меня предал, ведь ты не на их стороне?»
А Шабо между тем даром времени не терял.
— Предположим, что таблетки начали уже оказывать действие, хотя до погружения в сон дело еще не дошло, и что вы были способны различать доносившиеся извне звуки, но в то же время в этом пограничном состоянии могли и не расслышать шаги, предшествовавшие убийству. Потребовалось достаточно громкое шарканье ног и падение тела, чтобы привлечь ваше внимание. Разве нельзя опять же допустить, что затем, когда шаги удалились, вы опять впали в ваше сумеречное восприятие действительности? Вы же не поднялись с постели, не разбудили жену. Вы не забеспокоились, сами же сказали, все для вас происходило в каком-то рыхлом и зыбком мире. И лишь когда на тротуаре появилась целая группа громко разговаривающих людей, вы опять очнулись, на этот раз окончательно.
Шалю пожал плечами, устало поник.
Такого оборота и следовало ожидать, — горько бросил он. И добавил нечто вроде: — Вы и вам подобные…
Но Шабо его больше не замечал, а обратился к инспектору Шабирону:
— Тем не менее запротоколируйте показания Шабо.
А супругу его я заслушаю после обеда.
Когда Мегрэ и следователь остались одни, последний сделал вид, будто что-то записывает. Прошло добрых пять минут, прежде чем он, не глядя на комиссара, тихо буркнул:
— Благодарю тебя.
Мегрэ, делая затяжку, проворчал в ответ:
— Не за что.
Глава 4
Итальянка с синяками
На протяжении всего обеда, где в качестве основного блюда подали фаршированную баранью лопатку, — Мегрэ не помнил, чтобы ему доводилось раньше пробовать такую вкуснятину, — Жюльен Шабо просидел с видом человека, которого мучат угрызения совести.
Переступая порог своего дома, следователь счел нужным шепнуть другу:
— Давай не будем говорить об этом в присутствии матушки.
Мегрэ и не собирался этого делать. Он заметил, как следователь склонился над почтовым ящиком и, раздвинув ворох проспектов, вытянул оттуда конверт, схожий с тем, что комиссару вручили сегодня в гостинице с той лишь разницей, что тот был зеленоватый, а этот светлорозовый. Не из одной ли пачки их доставали? Но удостовериться в этом тотчас же он не смог, так как Шабо небрежно сунул послание в карман.
По пути сюда от Дворца правосудия они не обмолвились ни единым словом. Перед уходом из учреждения оба накоротке переговорили с прокурором, и Мегрэ был в достаточной степени удивлен тем, что тот оказался совсем еще молодым, едва достигшим тридцатилетия человеком, только-только закончившим учебу, красавцем, отнюдь не трагично воспринимавшим свои функции государственного обвинителя.
— Прошу извинить меня за вчерашнее отсутствие, Шабо. Есть веская причина, по которой меня не смогли разыскать. Я был в Ла-Рошель, увы, утаив это от моей женушки. — И, подмигнув, добавил: — К счастью!.. — Затем, ни о чем не догадываясь, ляпнул: — Ну а теперь, когда вам на помощь прибыл сам Мегрэ, вы вот-вот наложите лапу на убийцу. Вы также считаете, комиссар, что здесь замешан кто-то, у кого с головой не все в порядке?
Мегрэ не счел нужным возражать. Было заметно, что отношения между следователем и прокурором не слишком уж дружественные.
В коридорах Дворца пришлось выдержать натиск журналистов, которые проведали о показаниях Шалю. Видимо, тот с ними уже пообщался. Мегрэ готов был держать пари, что и в городе знали об этом. Было затруднительно объяснить царившую в Фонтэне атмосферу. От Дворца правосудия до дома следователя им повстречалось от силы человек пятьдесят, но этого оказалось достаточным, чтобы почувствовать, насколько накалились страсти. На обоих служивых поглядывали с недоверием. Простой народ, в особенности возвращавшиеся с рынка женщины, не скрывали своего почти враждебного отношения. В верхней части площади Вьет имелось маленькое кафе, в котором собралось на аперитив довольно много посетителей, и, когда они проходили мимо, оттуда донесся не внушавший успокоения ропот, слышались и язвительные замечания.
Некоторые жители стали потихоньку впадать в панику, и объезжавших город на велосипедах жандармов было недостаточно, чтобы ободрить население, скорее наоборот: их появление на улицах добавило некий драматический оттенок, напоминая, что где-то здесь бродит на свободе убийца.
Мадам Шабо во время обеда не пыталась донимать их расспросами. Она была очень предупредительна с сыном, как и с Мегрэ, умоляя, как представлялось, комиссара взглядом уберечь ее чадо, изо всех сил старалась удерживать разговор за столом в русле самых невинных тем.
— А вы помните ту слегка косившую девушку, вместе с которой вы как-то здесь в воскресенье ужинали?
Память у нее была просто изумительной, и она то и дело упоминала о людях, с которыми Мегрэ встречался более тридцати лет назад во время своих краткосрочных визитов в Фонтэне.
— Она сделала блестящую партию, выйдя замуж за молодого человека из Марана, построившего крупную сыроварню. У них родилось трое детей, один другого краше, но затем нежданно-нагаданно, как если бы судьба сочла, что на их долю выпало слишком много счастья, эта женщина вдруг слегла с туберкулезом. — И мадам Шабо принялась рассказывать о других людях, умерших, страдавших от болезней или столкнувшихся с другого рода горем.
На десерт Роза принесла огромный поднос с профитролями[4], при этом в глазах пожилой женщины, наблюдавшей за комиссаром, появилось лукавое выражение.
Он сначала не понял причину этого, хотя и чувствовал, что от него чего-то ждут. Он не любил это кушанье и положил на тарелку всего один шарик.
— Полноте! Берите. Не стесняйтесь!..
Видя, что она разочарована, он добавил еще два.
— Не хватало, чтобы вы заявили, будто лишились аппетита! Помнится мне, как-то вечером вы их съели аж двенадцать. И каждый раз к вашему приезду я готовила профитроли, а вы клялись, что ничего подобного больше нигде не вкушали.
И это соответствовало действительности: Мегрэ их никогда и нигде больше в рот не брал.
Этот эпизод совсем не сохранился у него в памяти. Он вообще был удивлен, что когда-то проявил склонность к кондитерским изделиям. Должно быть, тогда давно он сказал это из вежливости.
Мегрэ пришлось сделать то, чего от него ожидали. Он выдавил из себя радостное восклицание, съел все, что было у него на тарелке, и положил еще.
