— Роза, дорогая. О, слава богу...
— Успокойся, мама...
— Мы так волновались за тебя... Это был такой... такой ужасный день! Сначала ты и Дэвид, а потом Дж... мистер Марко. Дорогая, его убили!
— Мамочка, пожалуйста, держи себя в руках.
— Это просто... Все пошло кувырком. Сначала с утра пропала Питтс... я не... не знаю, где она... потом ты и Дэвид, потом мистер Марко...
— Знаю, знаю, мама. Ты уже говорила...
— Но Дэвид. Он... он?..
— Не знаю, мама. Я не знаю.
— Кто такая Питтс? — шепотом поинтересовался Эллери у инспектора Молея.
— Будь я проклят, если знаю. Погодите минуту. — Инспектор извлек из кармана записную книжку и заглянул в нее. — О! Это одна из горничных. Личная горничная миссис Годфри.
— Но миссис Годфри сказала, что она пропала.
Молей пожал плечами:
— Она, вероятно, где-то поблизости. Я не собираюсь прямо сейчас пускаться на ее поиски... Погодите, пока я справлюсь с этим. Я...
Он замолчал и принялся ждать. Взъерошенный молодой человек занял позицию у входа в патио и, кусая ногти, не спускал глаз с Розы. Затем раздраженно тряхнул головой и, переменив выражение лица, с угрюмым видом отошел в сторону.
Маленький седой толстяк, одетый в грязные брюки, шаркая, вошел через ворота и неуверенным жестом взял Розу за руку. У него была вытянутая, яйцевидная голова, очень маленькая по сравнению с толстым туловищем, что делало его похожим на Шалтай-Болтая. Подбородка у него не было вовсе, отчего длинный, пиратский нос казался еще длиннее. Маленькие, жесткие, почти змеиные глазки, совершенно бесцветные и ничего не выражавшие, смотрели не мигая... Одним словом, его можно было принять за помощника садовника или подручного повара. В его облике не было ничего, что свидетельствовало бы о власти, если не считать змеиных глаз, точно так же, как и его манера держаться не наводила на мысль о человеке, ворочавшем огромным состоянием. Уолтер Годфри взял дочь за руку, как самый обыкновенный пенсионер, и совершенно игнорировал жену.
Водитель полицейской машины уехал, и через несколько неловких минут молчания все семейство Годфри вошло в патио.
— О господи! — прошептал инспектор, щелкая пальцами.
— В чем дело? — громко поинтересовался судья Маклин, который не успел разглядеть Годфри.
— Я вычислил! Его, я хочу сказать. Подождите, пока я сделаю пару звонков... Да, да, Джой, я иду. Продолжай расспрашивать.
Инспектор Молей поспешно завернул за угол дома. Затем его голова появилась снова.
— Ступайте внутрь и подождите меня, судья. И вы тоже, мистер Квин. Я сейчас буду. — И он снова исчез.
Эллери и судья неуверенной походкой направились в патио.
— В присутствии богачей я всегда испытываю благоговейный страх, — пробормотал Эллери, — пока не вспомню Прудона.
— И что сказал твой Прудон?
— La propriete, c’est le vol[5].
Судья хмыкнул.
— После чего я начинаю чувствовать себя гораздо увереннее. Даже будучи застенчивым, могу не теряться в компании... э... воров. Следовательно, мы можем чувствовать себя как дома.
— Ты жить не можешь без софистики! А я не могу забыть, что в здешнем воздухе витает запах смерти.
— Очевидно, кое-кто из той почтенной публики тоже. Ты знаешь кого-нибудь из них?
— Ни души. — Пожилой джентльмен пожал плечами. — Судя по кислому выражению физиономии Годфри, если этот подозрительный жулик и есть Годфри, боюсь, нам тут не больно рады.
Роза устало поднялась с плетеного кресла.
— Простите, судья. Я... я немного расстроена. Мама, папа, это судья Маклин. Он предложил нам свою помощь. А это мистер Эллери Квин — детектив. Я... где он? — надломленным голосом неожиданно воскликнула она и разразилась рыданиями. Никто не понял, кого она имела в виду: Дэвида Каммера или Джона Марко.
Загорелый молодой человек вздрогнул. Он выскочил вперед и протянул руки к ней:
— Роза...
— Детектив, — пробормотал Уолтер Годфри, отряхнув свои грязные брюки. — Мне кажется, их тут целая свора. Роза, прекрати шмыгать носом! Что за манеры! Должен сказать, что этот негодяй получил по заслугам, и я надеюсь, что этот благодетель человечества, который прикончил его, останется безнаказанным. Если бы ты чаще слушала своего отца, вместо того чтобы...
— Премилый тип, — пробормотал Эллери, повернувшись к судье, когда Стелла Годфри бросила гневный взгляд на мужа и поспешила к дочери. — Полюбуйтесь на нашего юного героя. Вездесущий обожатель, явно чувствительный к слезам. Хотя не могу сказать, что в данном случае я его осуждаю. Как вы думаете, та дама, похожая на баржу, часом, не буйная миссис Констебль, о которой упоминала Роза?
Лаура Констебль, облаченная в утреннее платье ослепительно красного цвета, неподвижно восседала неподалеку. Она не видела ни двоих мужчин, ни Стеллу Годфри, сопровождавшую Розу, ни Эрли Корта, кусавшего губы, ни Уолтера Годфри, недоброжелательно взиравшего через патио на детективов. Эта женщина была невероятно толста, даже несмотря на утягивающий ее под платьем корсет; ее грудь казалась просто необъятной.
Но размеры этой женщины были ничто по сравнению с безмерностью охватившего ее ужаса. Ее безжизненное, обрюзгшее лицо, покрытое толстым слоем косметики, выражало не просто страх, а настоящую панику. Вряд ли это объяснялось присутствием целой толпы полицейских и даже близостью мертвого тела. Эллери внимательно рассматривал ее. На заплывшем жиром горле нервно пульсировала жилка, а левый глаз непроизвольно подергивался. Толстуха дышала медленно, с трудом, как если бы страдала астмой.
— Все как в плохом спектакле, — хмуро буркнул он. — Интересно, что ее так тревожит?
— Трудно сказать... А это, полагаю, сидят Мунны? — пробормотал судья Маклин. — Прелюбопытный зверинец, сынок.
Эту женщину не узнать было трудно. Ее красивое лицо не сходило со страниц газет и журналов. Будучи родом из грязной провинциальной дыры Среднего Востока, она заблестела в лучах ненадежной славы прежде, чем ей исполнилось двадцать, став победительницей многочисленных конкурсов красоты. Какое-то время она была моделью — обладая прелестным лицом, с необыкновенно белой кожей и стройной фигурой, она была на редкость фотогенична. Потом она исчезла и через некоторое время появилась в Париже в качестве жены американского миллионера. Двумя месяцами позже выгодно развелась и заключила контракт с Голливудом на съемку в фильме.
Этот эпизод ее жизни был одновременно скоротечным и бурным. Не обладая особыми талантами, она успешно прогремела в нескольких громких скандалах и, оставив Голливуд, вернулась в Нью-Йорк, почти одновременно с этим заключив другой контракт, на этот раз возникнув в схожей роли на Бродвее. И вот тут-то Сесилия Болл и в самом деле нашла себя, ибо ее скандальная слава переходила из одного ревю в другое с той космической скоростью, какая возможна лишь на Бродвее и в балканской политике. Потом она встретила Джозефа А. Мунна.
Мунн был тот еще крепкий орешек. Парень с Дальнего Запада, в тяжелые времена забивавший скот за тридцать долларов в месяц, он вступил в карательную армию Першинга[6] во время войны с Панчо Вильей, потом попал в водоворот европейского конфликта. Заслужив звание сержанта и две медали во Франции, он вернулся в Штаты героем без гроша в кармане и с тремя шрамами от шрапнели. Однако эти раны не уменьшили геркулесовой силы Мунна, что следует из его дальнейшей истории. Почти сразу же он покинул Нью-Йорк и исчез на видавшем виды лайнере. Много лет о нем не было ни слуху, ни духу. Затем, неожиданно, он вернулся в Нью-Йорк — уверенный в себе сорокалетний мужчина, смуглый как метис, с такими же курчавыми, как и в молодости, волосами и состоянием в несколько миллионов долларов. Как он их заработал, не знал никто, кроме его банкира; но слухи утверждали, будто источником его богатства послужили революция, скот и рудники Южной Америки.
Джо Мунн прибыл в Нью-Йорк, одержимый одной идеей: как можно скорее наверстать упущенное им за годы странствий, рискованных кампаний и связей с женщинами-полукровками. В том, что он наткнулся на Сесилию Болл, нет ничего странного. Их встреча произошла в модном ночном клубе, где хмельное веселье было в самом разгаре, а музыка будоражила кровь. Мунн беспрестанно пил, швыряя деньгами с бездумной легкостью махараджи. Он показался ей таким большим, таким властным и таким непохожим на других бледнолицых мужчин, к которым она привыкла, и, самое главное, был так набит деньгами, что Сесилия, само собой, нашла его просто неотразимым. На следующий день Мунн проснулся в полдень в номере отеля «Коннектикут» и обнаружил рядом с собой жеманно улыбающуюся Сесилию; на бюро лежал брачный контракт.
Другой устроил бы скандал, пригрозил самыми страшными карами или обратился бы к адвокату — в зависимости от темперамента. Но Джо Мунн лишь рассмеялся и сказал:
