— Я ничего не подпишу. Я не обязан это делать. Если вы отправите ко мне человека, я не впущу его.
Круглое красное лицо Кремера еще больше покраснело. Но этим все и закончилось. Его остановили воспоминания о том, что происходило, когда он трижды привозил Вульфа в полицию. Инспектор запихнул револьвер в карман и сказал мне:
— Пошли, Гудвин. Ничего, разберемся.
Когда я встал, зазвонил телефон. Я снял трубку. Натаниэль Паркер. Голос расстроенный.
— Арчи? Нат Паркер. Миссис Хейзен задержана и обвиняется в убийстве. Значит, об освобождении под залог речи быть не может. Прежде чем увидеться с ней, я хочу поговорить с Вульфом. Мне надо знать, что она сказала ему вчера. Буду через двадцать минут.
— Отлично, — сказал я. — У него как раз соответствующее настроение. Приезжайте. — Я положил трубку и сказал Вульфу: — Паркер будет у вас через двадцать минут.
После чего двинулся в холл одеваться. Кремер следовал за мной.
За следующие девять часов у меня было немало возможностей обдумать происходящее. Сначала по дороге в окружную прокуратуру, в полицейской машине, затем из прокуратуры в отдел по расследованию убийств Западного Манхэттена, на Второй улице, а также в минуты ожидания, когда различные представители закона, в том числе и окружной прокурор собственной персоной, думали и гадали, что теперь предпринять.
Все запуталось до бесконечности в тот момент, когда помощник прокурора в три часа дня любезно разрешил мне воспользоваться телефоном. Я позвонил Вульфу. Разумеется, все игры велись вокруг револьвера. Кто, где, когда? Какой именно револьвер? Оба? Если Люси солгала, то насколько?
Из какого револьвера застрелили Хейзена — из того, что служанка видела в его спальне утром, или из того, что Люси принесла нам. Если первое, то Люси — лгунья, а также либо убийца, либо соучастница. Если второе, то кто его положил туда и когда? И еще — зачем? Беда не в том, что ответы отсутствовали. Их было слишком много. И большинство из них создавали у меня впечатление, что Люси одурачила нас.
Первый час меня развлекал помощник прокурора Мандель, с которым я уже был знаком, а также лейтенант из отдела по расследованию убийств. Было ясно, что они не могут решить головоломку с револьвером, только старательно это скрывают. Затем, когда без отрыва от работы мы подкреплялись сандвичами и кофе за столом Манделя, зазвонил телефон, и хозяин кабинета забрал лейтенанта в другую комнату. Когда они вернулись, их подход совершенно изменился. Их больше не занимали револьверы. Они сосредоточились на том, что именно говорила Люси мне и Вульфу. Их интересовали ее точные слова. Мандель позвал стенографиста и велел мне диктовать показания. Разумеется, наши разговоры и до этого тайком записывались на магнитофон, и они собирались сильно повеселиться, сопоставляя мои показания с тем, что я наговорил раньше. Тогда-то я потребовал разрешения позвонить, и меня препроводили к телефону-автомату.
— Это я, — сказал я Вульфу. — Я звоню из прокуратуры. Телефон может прослушиваться. Они закончат со мной разбираться, наверное, к концу недели Им сначала не давали покоя револьверы, но потом они поговорили с кем-то по телефону, и интерес к оружию вдруг угас. Я решил, что это вас может заинтересовать.
— Я уже знаю об этом, — Голос у Вульфа был вполне бодрый. — Сразу после часа мне звонил Кремер. Револьвер, который мы ему дали, и идентифицирован без труда. Его приобрел отец Люси — Титус Постел — в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году. Из него он и застрелился в тысяча девятьсот пятьдесят пятом году, пять лет назад.
— Она держала его у себя?
— Это установить не удалось. Я попросил мистера Паркера спросить ее об этом сегодня. Я сам вызвал Сола и дал ему задание.
Мне очень хотелось спросить, какое именно, но я сдержался, ибо нас вполне могли подслушать. Сол Пензер стоит под номером один в списке оперативников, услугами которых мы пользуемся. Берет он гораздо больше, чем любой из его коллег в Нью-Йорке, но работает в пять раз лучше. Я сказал Вульфу, что постараюсь быть к обеду, хотя это от меня не зависит.
Диктуя показания стенографисту, я все время возвращался мыслями к загадке с револьвером. Полиция теперь успокоилась. Мы могли спокойно продолжать в том же духе. Теперь им не надо было рассматривать фантастический вариант, при котором она якобы сначала застрелила его, потом принесла револьвер домой и положила на место, а на следующий день снова взяла и отнесла в машину. Все было куда логичнее В понедельник Люси забрала револьвер из спальни мужа. Взамен положила отцовский. Застрелив Хейзена, она оставила револьвер в машине. А во вторник взяла второй револьвер и принесла Вульфу в качестве доказательства того, что ее сказка — быль, не подозревая, что у револьверов есть номера и по ним можно установить владельцев. Очень стройная теория.
Но меня она никак не устраивала. До этого слишком много было ответов. Теперь я не мог найти ни одного стоящего. Впрочем, особенно размышлять было некогда, мне пришлось изложить все, что говорила у нас Люси, а потом еще читать напечатанную стенограмму. Затем меня проводили к окружному прокурору, и битый час он и Мандель наперебой клевали меня. К половине седьмого они выдохлись, и я решил, что на сегодня все, но мне предложили проехать в управление к Кремеру. Если бы я заартачился, они вполне могли задержать меня как важного свидетеля, и только утром Паркер добился бы моего освобождения. Поэтому я безропотно согласился.
В одном отношении мне даже повезло. Дежурный, которого Кремер послал за сандвичами, оказался настолько цивилизованным, что полагал, что даже собака имеет право выбирать пищу. Он принес мне именно то, что я попросил: солонину с черным хлебом и молоко. В остальном все шло примерно так же. Я провел более двух часов в обществе инспектора Кремера и сержанта Перли Стеббинса. Мне, увы, не удалось побить рекорд в переговорах с лейтенантом Роуклифом. Однажды я довел его до заикания за две минуты двадцать секунд и спорил с Солом Пензером, что за три попытки уложусь в две минуты ровно.
Наконец Стеббинс и Кремер потеряли ко мне интерес. Я покинул управление в девять тридцать две по моим часам и в девять тридцать четыре по стенным часам в приемной, которые спешили. Потом немножко постоял на улице, подышал свежим холодным воздухом, размышляя, куда теперь двинуться. Если направо, в сторону Восьмой авеню, то надо ловить такси, если налево — к Девятой, то это означает пятнадцатиминутную пешую прогулку. Проголосовав за прогулку, я повернул налево, но не успел сделать и трех шагов, как меня кто-то схватил сзади за плечо и крутанул к себе с криком:
— Ах ты, грязная крыса!
Я развернулся и увидел, что атаковал меня Теодор Уид. Руки его были сжаты в кулаки, причем правую он уже отвел для удара. Глаза его сверкали, а зубы были стиснуты.
— Только не здесь, глупец! — сказал я. — Даже если вы повалите меня с одного удара, что крайне сомнительно, я грохнусь, вопя во все горло. «Полиция!» — и они не замедлят появиться. Кроме того, я имею право узнать, пока я еще в сознании, почему я крыса. Почему же?
— Сами знаете почему. Вы с Ниро Вульфом — грязные стукачи. Вы помогаете Люси? Вы отдали револьвер полиции.
— Откуда вам это известно?
— По вопросам, которые они мне задавали. Вы собираетесь отрицать это?
Мозги у меня были не в лучшей форме после долгого и трудного дня, но все еще продолжали скрипеть. Этого типа никак нельзя было сбрасывать со счетов. Он, конечно, утверждал, будто готов лишиться обеих рук, лишь бы помочь Люси, но в то же время сам говорил, что она не знает о его чувствах к ней. Потолковать с ним было бы не вредно, но я не мог отвезти его к нам, не узнав, какие планы у Вульфа. Уид по-прежнему стоял, стиснув кулаки.
— Вот что я вам скажу, — произнес я. — Пойдем-ка в бар за углом «У Джейка», я возьму что-нибудь выпить, и мы все спокойно обсудим. Если и после того вы вознамеритесь помахать кулаками, Джейк предоставит нам заднюю комнату и будет арбитром. После чего вы, возможно, захотите причесаться. Вам это будет кстати.
Энтузиазма у него мое предложение не вызвало, но что еще оставалось делать? Увидев его кулаки и воинственную позу, несколько прохожих остановились и стали приглядываться. Остановился и полицейский, который вышел из участка. Уиду ничего не оставалось как последовать за мной.
Мы завалились в бар, заняли столик у стены, сделали заказ официанту, после чего я сказал, что должен позвонить. Уид встал и двинулся за мной к автомату. Неважные манеры, но я не стал учить его правилам хорошего тона. Даже позволил ему встать в дверях будки и слушать, что я скажу. Потом набрал номер.
— Я из автомата на Восьмой авеню. Рядом со мной Теодор Уид. Он остановил меня на улице. Желаю сообщить, что мы с вами — грязные стукачи, раз отдали револьвер полиции. На мой вопрос, откуда он это узнал, Уид ответил, что догадался по вопросам, которые они ему задавали. Это вполне возможно, поскольку он вышел из полицейского управления, где с ним беседовал Роуклиф, а вы знаете, как беседует Роуклиф. Я предложил ему выпить, но подумал, а вдруг вы пожелаете лично принести ему извинения за то, что бросили нашего клиента волкам на съедение. А то у него очень свирепый вид.
