— Вы, разумеется, правы, сэр. Ни в одном из этих писем не чувствуется, что человек действительно знает, о чем он пишет. Одни брошенные вслепую обвинения. Там нет попыток шантажа и, судя по всему, дело не в религиозной мании — такое тоже случается. Ничего, кроме секса и слепой ненависти! А это может оказаться неплохим дополнительным ориентиром при поисках преступника!
Симмингтон встал. Он был сухим, отнюдь не сентиментальным человеком, но сейчас губы у него дрожали:
— Надеюсь, что вы быстро найдете чудовище, которое пишет эти письма. Оно ведь убило мою жену так же верно, как если бы ударило ее ножом, — он помолчал. — Хотел бы я знать, что сейчас чувствует этот человек?
Симмингтон вышел, не дожидаясь ответа на свой вопрос.
— Что действительно может чувствовать эта особа, доктор? — спросил я. Мне казалось, что именно он мог бы знать ответ.
— Трудно сказать. Может быть, угрызения совести, а может, радость от своей власти над людьми. Вполне возможно, что смерть миссис Симмингтон только усилила ее манию.
— Будем надеяться, что нет, — сказал я, чувствуя холодок, пробежавший у меня по спине, — потому что иначе…
Я замялся, и Нэш докончил фразу вместо меня:
— Попытается снова? Для нас это был бы наилучший вариант, мистер Бертон. Знаете, повадился кувшин по воду ходить…
— Но ведь было бы сумасшествием продолжать писать эти письма, — воскликнул я.
— Будет продолжать, — заверил нас Грейвс. — Все они так. Понимаете, это как наркотик, — невозможно остановиться.
Я с ужасом покачал головой и спросил, нужен ли я еще им. Мне хотелось на свежий воздух — здесь, в комнате, атмосфера была прямо — таки пропитана злом.
— Вы нам уже не нужны, мистер Бертон, — сказал Нэш. — Держите только глаза открытыми пошире и помогайте ним, чем можете: в первую очередь вбивайте в голову всем знакомым, чтобы они отдавали нам каждую анонимку. Я кивнул.
— По-моему, эту гнусность получили еще многие в городе, — заметил я.
— Ничего удивительного, — сказал Грейвс и, немного наклонив к плечу голову, спросил:
— А вы не знаете никого, кто совершенно точно не получал таких писем?
— Вот так вопрос! Я, знаете, еще не удостоился чести быть доверенным лицом всего здешнего общества
— Нет, нет, мистер Бертон, я этого и не думал. Я хотел лишь спросить, не знакомы ли вы с кем-нибудь, о ком вы точно знаете, что он не получал этих анонимок?
— Ну, собственно говоря, — неуверенно проговорил я, — знаком.
И я повторил им свой разговор с Эмили Бартон. Грейвс выслушал меня с каменным лицом.
— Хорошо, это может нам пригодиться. Это я себе отмечу.
Я вышел наружу, на солнце. Следом за мною вышел и Оуэн Гриффит. Когда мы очутились на улице, я громко выругался:
— Черт побери, и это место, где я должен был валяться на солнышке и лечиться? Тут полно гноящихся ран, а выглядит все мирно и невинно, как в раю!
— Но именно там, — сухо проговорил Гриффит, — именно там и таился змей.
— Слушайте, Гриффит, а они в полиции действительно что-то знают? Напали на какой-то след?
— Понятия не имею. У них своя тактика: с виду они очень откровенны, а по сути дела ничего нам не говорят.
— Н-да… Нэш — симпатичный парень.
— И очень толковый.
— Если в городе есть кто-то психически ненормальный, вы бы должны были об этом знать, — сказал я с легкой укоризной.
Гриффит покачал головой. Выглядел он беспомощно и, больше того, крайне озабоченно. Хотел бы я знать, подозревает ли он хотя бы, кто может быть автором этих писем.
Мы вместе шли по Хай-стрит. Я остановился у дверей конторы по сдаче недвижимости внаем.
— Стоило бы уже заранее заплатить вторую часть взноса. Только мне охота заплатить, а потом сразу же собраться и уехать вместе с Джоан. Пусть уж лучше пропадут деньги, лишь бы уехать отсюда.
— Вы не уедете, — сказал Оуэн.
— Почему?
Он не ответил, но через несколько мгновений заговорил все-таки снова:
— Впрочем, вы правы. Лимсток — не то место, где человек мог бы спокойно набираться сил. Вас.., или вашу сестру. — могли бы здесь обидеть.
— Джоан не даст себя в обиду, — сказал я. — Она не кисейная барышня. Я тем более. Только меня тошнит от всего этого.
— Меня тоже, — признался Оуэн. Я открыл дверь.
— И я действительно не уеду отсюда. Любопытство сильнее, чем страх. Хочу знать, чем все это кончится.
Я вошел в контору. Женщина, стучавшая на машинке, встала и подошла ко мне. Голова у нее была вся в кудряшках, которыми она жеманно потряхивала, но выглядела она интеллигентнее, чем молодой человек в очках, заправлявший здесь, когда я был в прошлый раз.
Через пару минут до меня дошло, что я уже знаю ее. Это была мисс Джинч, бывшая сотрудница мистера Симмингтона.
Я спросил:
— Вы работали в фирме «Гелбрайт, Гелбрайт и Симмингтон», не так ли?
— Да, работала, но решила, что лучше будет уйти оттуда. Здесь очень приличное место, хотя платят и не так хорошо. Есть, однако, вещи, стоящие больше, чем деньги, правда ведь?
— Несомненно, — согласился я.
— Эти отвратительные письма! — свистящим шепотом проговорила мисс Джинч. — Я тоже получила одно из них.., ну, ужасное! Обо мне и о мистере Симмингтоне.., ох, какая это была мерзость! Я знаю, в чем состоит мой долг. Я отнесла его в полицию, хотя мне это было исключительно неприятно, уверяю вас!
— Разумеется.
— Но они поблагодарили меня и сказали, что я поступила совершенно правильно. Все же я решила, что, раз уж люди говорят такие вещи — а наверное подобные сплетни были, иначе откуда взялась бы эта анонимка? — нельзя давать никакого повода для подозрений, хотя между мною и мистером Симмингтоном никогда ничего не было.
Я чувствовал себя чертовски неловко.
— Конечно, конечно, само собою разумеется.
— Но ведь у людей злые языки! Господи, какие злые языки!
Я старался не смотреть на нее, но мои глаза невольно встретились с ее глазами, и я сделал неприятное открытие.
Мисс Джинч была искренне довольна.
Сегодня я уже встретил раз человека, с удовольствием глядевшего на анонимные письма. Энтузиазм инспектора Грейвса был, однако, профессиональным. Радость же мисс Джинч была какой-то сальной и неприятной.
У меня в голове, как молния, мелькнула мысль:
— А может, эти письма писала сама мисс Джинч?
Придя домой, я застал у нас миссис Калтроп. Она сидела и беседовала с Джоан. Мне она показалась побледневшей и словно бы нездоровой.
— Для меня это было страшным ударом, мистер Бертон, — сказала она. — Бедняга!
— Да, — ответил я. — Страшно подумать, что человека довели до самоубийства!
— О, вы имеете в виду миссис Симмингтон?
— А вы разве нет?
Миссис Калтроп покачала головой.
— Конечно, мне жаль ее, но до этого так или иначе дошло бы, разве не так?
— Вы убеждены в этом? — сухо спросила Джоан. Миссис Калтроп обернулась к ней.
— Да. Думаю, что да, дорогая моя. Если уж вам начинает казаться, что самоубийство может быть выходом из неприятностей, тогда не так уж существенно, что это за неприятности. Попав в первую трудную ситуацию, она сделала бы то же самое. Главное то, что она принадлежала к людям подобного сорта. А ведь я бы этого никогда о ней не подумала. Мне всегда казалось, что это эгоистичная и довольно глупая женщина, зубами и ногтями державшаяся за жизнь. Я не думала, что она так легко может впасть в панику.., теперь я начинаю понимать, как мало еще знаю о людях.
— Хотелось бы знать, кого вы имели в виду под «беднягой»? — спросил я.
Она подняла на меня глаза.
— Ну, разумеется, женщину, писавшую эти письма, разумеется, ее.
— Не думаю, чтобы ее можно было считать такой уж бедняжкой, — сказал я строго. — Уж ей-то я не стал бы сочувствовать.
Миссис Калтроп наклонилась вперед и положила мне руку на колено.
— Как же вы не понимаете.., не можете этого себе представить? Попробуйте хотя бы. Подумайте, каким отчаянно, невыносимо несчастным должен быть человек, который садится и начинает писать такие вещи. Каким одиноким, отрезанным от всех остальных людей! Он ведь насквозь отравлен потоком яда, текущим из него! Потому-то меня так и мучит совесть. Здесь в городке есть несчастный человек, погруженный в самую бездну отчаяния, а мы
Не подозреваем об этом. А я должна была бы знать! Активно тут не вмешаешься, я никогда этого не делаю. Но это чувство черного отчаяния в душе! Словно рука, охваченная гангреной, вся черная и отекшая! Если б можно было разрезать ее и дать вытечь гною, яд вышел бы и не повредил. Да, это и впрямь бедняга.
Она встала, собираясь уходить.
Особенного желания соглашаться с нею у меня не было. Я не чувствовал ни малейшей симпатии к автору анонимок, кем бы там он ни был. Тем не менее я спросил с любопытством:
— А вы, миссис Калтроп, имеете хоть малейшее понятие, кто бы это мог быть?
Она подняла на меня красивые, полные растерянности глаза.
