Чтоб тебя, — пробормотал Джеймс, адресуя это то ли собаке, то ли Этвуду, который был еще метрах в десяти от берега. — Твой зверь мне сегодня не нравится, — сказал он потом, когда Этвуд уселся рядом. — Я всего-навсего взял свое собственное полотенце, а он так на меня уставился, будто выбирал, куда лучше вцепиться.
Ньюфаундленд снова залаял.
— Сегодня он какой-то беспокойный. Тимми, ты почему расшумелся? — сказал Этвуд, поглаживая мохнатый бок собаки. — Прокусил шланг и еще лаешь. Не крутись, а то я из-за тебя весь в песке буду. Лежать, Тимми, лежать!
Пес протяжно вздохнул и втиснулся между Этвудом и Джеймсом.
— Другое место он не мог выбрать, — проворчал Джеймс, отодвигаясь.
Вскоре Этвуд с собакой ушел с пляжа, а Джеймс составил компанию Фрэнку и супругам Берни, искавшим четвертого для бриджа. Явившись потом в коттедж, Джеймс сообщил, что проиграл два фунта, что Фрэнк в общем производит приятное впечатление, но уж очень много болтает, а мистер Берни и его жена заняты исключительно друг другом; еще они просили подвезти их вечером в город.
— Ты сказал, что я поеду за шлангом?
— Да. Ты не хочешь их брать?
— Нет, почему? Я поеду часов в семь, это их устроит?
— Они сказали, что им все равно когда. Собираются пойти в ночной бар, а обратно доберутся на такси.
Ньюфаундленд упорно пытался влезть в машину, и Этвуду, вовсе не желавшему брать его в город, пришлось запереть пса в своей комнате. Ньюфаундленд стал лаять, а Джеймс заявил, что, если это безобразие не прекратится, он будет вынужден искать себе другое пристанище.
У магазина Этвуд расстался с четой Берни и, получив шланг, сразу поехал обратно. Джеймса он застал вместе с собакой в своей комнате.
— Он воет, — сказал Джеймс тоном свидетеля, изобличающего злодеяния закоренелого преступника. — Черт бы побрал эту псину! Стал выть, как только ты уехал, у меня от него уже голова гудит. С какой стати я должен это терпеть?
— Извини. Сегодня с ним что-то странное творится, однако я не слышал, чтобы он выл.
— А я, по-твоему, для чего сюда перебрался? Он один воет, а в моем обществе не воет. Одиночество ему, видите ли, не нравится. Теперь я иду спать, и если эта тварь посмеет издать еще хоть один звук, я за себя не ручаюсь. Не знаю, как он, а я точно начну кусаться.
Среди ночи Этвуд проснулся: где-то снаружи выла собака. Он прислушался: протяжный, заунывный вой доносился со стороны моря, наполняя затишье теплой южной ночи леденящей тоской. Временами вой почти сливался с отдаленным шумом штормившего моря, тревожа чуткое ухо странным звучанием, затем отделялся, выплывал из смутного гула и тянулся на одной невыносимо долгой ноте, заполняя все пространство призрачной от неверного лунного света бухты, замирал, и обрывался, и начинался снова. Этвуд вышел из коттеджа: у самой воды виднелся темный силуэт собаки.
— Тимми! — позвал Этвуд.
Ньюфаундленд повернул к нему свою массивную голову, потом опять обратился к морю и завыл. Этвуд присел на корточки, обхватил его за шею и стал медленно поглаживать по голове.
— Ты же всех разбудишь, глупый пес, — ласковым тоном сказал Этвуд. — На луну воют только волки, а ты собака, и надеюсь, хорошо воспитанная собака. Веди себя прилично, Тимми, замолчи и пойдем домой. Домой, Тимми, домой!
Когда Этвуд заговорил, ньюфаундленд смолк, вслушиваясь в интонации его голоса. В доме пес вел себя тихо и улегся на свой коврик у окна.
Когда Этвуд заснул, пес встал, подошел к его кровати и положил голову на одеяло, затем вернулся к коврику, схватил его край зубами, перетащил к кровати и лег, привалившись боком к деревянной планке.
Утром первым проснулся Джеймс. Приоткрыв дверь к Этвуду, он убедился, что тот еще спит. Лежавший рядом с кроватью ньюфаундленд встал и, вильнув хвостом, подошел к Джеймсу.
— Тимми, пойдем купаться.
Пес оглянулся на спящего Этвуда.
— Твой хозяин смотрит сны и никуда не денется. Купаться, Тимми!
Слово «купаться» обладало для ньюфаундленда неотразимой притягательностью — он побежал за Джеймсом. Вода в столь ранний час была холодная, и Джеймс, сделав один короткий заплыв, выскочил на берег, растерся махровым полотенцем, постоял, подставляя низкому солнцу то грудь, то спину, затем улегся; ньюфаундленд устроился рядом и положил голову ему на грудь.
— Ты воображаешь себя порядочной, благовоспитанной собакой, а на самом деле ты хвостатое безобразие. Хвостатое безобразие, — повторил Джеймс, теребя его висячие уши. — Набросился на акваланг и еще лаешь и воешь в самое неподходящее время.
Введенный в заблуждение ласковым тоном, ньюфаундленд явно воспринял это как перечисление своих добродетелей и с удовлетворенным вздохом передвинул морду поближе к лицу Джеймса.
— Вдобавок ты, очевидно, считаешь, что твоя голова весит как крылышко цыпленка. С какой стати ты на мне развалился? Занял половину покрывала и еще на меня лезешь! Мохнатого агрессора вон с захваченной территории! — провозгласил Джеймс и решительно выпихнул пса на песок.
Тот недовольно фыркнул, обошел его и пристроился с другой стороны. Джеймс провел с ним воспитательную беседу на тему о том, что это его покрывало, а посягать на чужую собственность в хорошем обществе не принято. Пес слушал очень внимательно, а под конец речи снова положил голову ему на грудь.
— В довершение всего ты еще и лицемер. Слушать слушаешь, а сам лезешь, куда тебя не приглашают.
Ньюфаундленд вдруг насторожился, глядя на коттедж, затем вскочил и крупными прыжками помчался к появившемуся из-за кустарника Этвуду.
— Ты уже купался? — спросил тот, подойдя.
— Да. Температура очень бодрящая. С аквалангом тебе лучше плавать попозже, когда вода нагреется.
— Возьмем лодку ближе к полудню. Ты сейчас еще будешь купаться?
— Нет, спасибо, с меня довольно.
Этвуд уплыл один и вернулся так же быстро, как Джеймс.
— И правда холодновато, — сказал он, энергично вытираясь. — Ночыо штормило, пригнало холодную воду с глубин.
Джеймс лениво перевернулся на спину и, прикрывая ладонью глаза от солнца, спросил:
— А как же ты ночью купался? Ночью еще холоднее.
— Я купался ночью? Тебе это приснилось, я и не думал купаться, только выходил за собакой.
— Но я сам видел,
