А потом, вероятно, последовал телефонный звонок, предложение встретиться, скрытая угроза, что, если ее книга не будет опубликована, она обратится в полицию. Угроза, разумеется, безосновательная. Она не могла обратиться в полицию, не выдав собственного присутствия в Инносент-Хаусе в тот вечер. У нее был такой же сильный мотив избавиться от Жерара Этьенна, как у кого-нибудь другого. Но она была женщиной, чей ум, изобретательный в интригах, хитрый и склонный к навязчивым идеям, был все же достаточно ограниченным. Она не умела четко мыслить и была не очень сообразительна.
Как же все-таки удалось Донтси заманить ее на эту встречу? Может, он сказал ей, что знает или подозревает, кто убил Этьенна, и что они вместе могут добиться правды и разделить триумф? Или они наперед договорились, что она будет хранить молчание, а он вернет ей рукопись и записку и обеспечит публикацию книги? Она сказала Дэйзи Рид, что теперь издательство «Певерелл пресс» вынуждено будет опубликовать ее роман. Кто же, как не один из директоров, мог заверить ее в этом? Кем он представился в этой краткой беседе — ее защитником и спасителем или соучастником заговора? Теперь этого никогда не узнать, если только Донтси сам не захочет сказать им.
Одно было ясно: Эсме Карлинг отправилась на эту встречу без опаски. Она не знала, кто убийца, но полагала, что знает, кто им никак не мог быть. Именно она и была тем посетителем в кабинете Этьенна, когда раздался звонок телефона, и поначалу ждала его возвращения. Потом, потеряв терпение, она направилась в малый архивный кабинет и заметила Донтси, несущего вниз пылесос, как раз когда собиралась выйти из комнаты мисс Блэкетт. У двери малого архивного она видела змею и слышала голос. Кто-то в малом архивном разговаривал. Дверь кабинета была не очень толстой, можно было разобрать, что это не голос Этьенна. Когда его труп был обнаружен, она могла быть уверена, что по крайней мере Донтси невиновен — ведь она видела, как он спускался по лестнице, когда мистер Этьенн был жив и разговаривал в малом архивном кабинете со своим убийцей.
Как же он устроил себе алиби на время гибели Эсме Карлинг? Да конечно же, ведь он и Бартрум оставались у трупа Карлинг одни до приезда полиции. Разве не Донтси предложил, чтобы женщин отвели в дом, а он и Бартрум останутся ждать у тела? Скорее всего он договорился об алиби именно тогда. Однако удивительно, что Бартрум согласился. Видно, Донтси пообещал поддержать его просьбу о сохранении за ним его места. Или даже обещал повышение. А может быть, уже существовало какое-то обязательство со стороны Бартрума и он должен был расплатиться? Какой бы ни была причина, алиби ему было дано. А паб, где они встретились тридцатью минутами позже, чем утверждали, был выбран очень предусмотрительно. Никто в «Возвращении моряка» не смог точно сказать, когда два конкретных посетителя вошли в эту огромную, шумную, переполненную людьми таверну.
Само по себе убийство вряд ли могло представлять какие-то трудности, единственный опасный момент — перевод катера с одной стороны лестницы на другую. Однако это, несомненно, было необходимо. Ему нужен был катер: только в укрытии каюты, невидимый и с берега, и с реки, он мог убить Эсме Карлинг. Она была худой и не тяжелой, но Донтси уже перевалило за семьдесят шесть, и ему было легче привязать ее к ограде с катера, чем тащить — живую или мертвую — по скользким от высокой воды ступеням лестницы. А передвинуть катер было вполне безопасно, если запустить мотор на низких оборотах. Поблизости жила только Франсес, а Донтси по собственному опыту знал, как мало слышно из ее гостиной при задернутых шторах. Да если бы она и услышала звук мотора, вряд ли бы вышла посмотреть, что происходит. В конце концов, такие звуки на реке были делом обычным. Но после убийства катер следовало отвести на прежнее место. Донтси не мог быть уверен, что в каюте не осталось следов, пусть даже самых незначительных, особенно если она сопротивлялась. Важно, чтобы катер ни у кого не ассоциировался с ее смертью.
Она приехала на эту последнюю, роковую встречу на такси. Это, должно быть, предложил Донтси, а еще он, видимо, предложил, чтобы она сошла у конца проулка Инносент-Пэсидж. Он, наверное, ждал ее в темноте, в дверях бокового входа. Что же он мог сказать ей? Что они смогут в большем уединении поговорить на реке? Он, должно быть, заранее оставил ее записку и рукопись на столе в каюте. Что еще там могло быть? Веревка для удушения или шарф, а может — ремень? Но он скорее всего рассчитывал, что у нее будет с собой ее всегдашняя наплечная сумка с длинной, крепкой лямкой. Он должен был не раз видеть ее у Эсме Карлинг.
А теперь, устремив глаза на дорогу, легко держа руки на рулевом колесе, Дэниел представлял себе сцену в тесной каюте катера. Долго ли они разговаривали? Может, вообще не разговаривали? Она скорее всего уже по телефону сказала Донтси, что видела его в Инносент-Хаусе — он спускался по лестнице с пылесосом в руках. Это само по себе уже было разоблачением. Больше ничего ему и не надо было от нее слышать. Не тратить зря времени — вот что казалось легче и безопаснее всего. Дэниел буквально видел, как Донтси встает чуть сбоку, вежливо ожидая, чтобы Эсме Карлинг первой прошла в каюту, ремень ее сумки — у нее на плече.
Затем — быстрый рывок ремня вверх, падение, Карлинг мечется из стороны в сторону по полу каюты, старушечьи руки бесполезно цепляются за кожаную петлю на шее, а он обеими руками затягивает ремень все туже. Вероятно, на какую-то долю секунды к ней пришло страшное осознание происходящего, прежде чем милосердное забытье не отключило ее мозг навсегда.
И вот такого человека он мчался предупредить — не потому, что все еще возможен был какой-то выход, но потому, что даже ужасная гибель Эсме Карлинг казалась лишь малой и неизбежной частью более страшной мировой трагедии. Всю жизнь она сочиняла истории о преступлениях, фабриковала загадки и тайны, использовала совпадения, выстраивала факты так, чтобы они соответствовали ее теориям, манипулировала персонажами, наслаждаясь собственной значительностью, фиктивной властью над судьбами и событиями. Ее трагедия в том, что под конец она перепутала фикцию с реальной жизнью.
После того как Дэниел проехал Молдон и повернул на юг по шоссе В-1018, он понял, что заблудился. Чуть раньше он всего на минуту — не хотел терять время — остановился на придорожной площадке, чтобы свериться с картой. Более короткий путь в Брадуэлл-он-Си лежал, если сделать левый поворот с Б-1018, через деревни Стипл и Сент-Лоуренс. Он убрал карту и поехал вперед сквозь тьму и мрачный, пустынный пейзаж. Однако дорога, оказавшаяся шире, чем он ожидал, все тянулась и тянулась, он уже проехал два левых поворота, которых вроде бы на карте не было, не было и указателя на первую из двух деревень. Какой-то инстинкт, которому он никогда не мог найти объяснения, подсказал ему, что он едет на юг, а не на восток. Он остановился у перекрестка — свериться с указателем, и в свете фар прочел название: Саутминстер. Каким-то образом он поехал более южной и более длинной дорогой. Тьма была густой и непроницаемой, как туман. Но тут тучи разошлись и луна осветила придорожный паб, закрытый и заброшенный, два кирпичных домика с тускло светящимися из-за закрытых штор окнами и одинокое, взлохмаченное ветрами дерево с белым обрывком какого-то объявления, прибитым к стволу и трепещущим, словно птица с подрезанными крыльями. По обе стороны дороги лежали безлюдные пространства, продуваемые ветрами, в холодном свете луны они рождали в душе какой-то суеверный страх.
Он поехал дальше. Казалось, этой дороге, с ее изгибами и поворотами, не будет конца. Ветер усиливался, мягко подталкивая машину. И вот наконец правый поворот на Брадуэлл-он-Си. Дэниел увидел, что проезжает по краю деревни в направлении приземистой церковной башни и светящегося огнями паба. Он опять повернул, на этот раз в сторону болот и моря. Машины Донтси нигде не было видно, и Дэниел не мог судить, кто из них попадет в Отона-Хаус первым. Он знал лишь, что для них обоих это будет концом пути.
Он открыл заднюю дверь. После непроглядной тьмы, запаха бензина и ковра, запаха ее собственного страха — свежий, просвеченный лунными лучами воздух коснулся ее лица, словно благословение. Она ничего не слышала, кроме вздохов ветра, ничего не видела, кроме темного силуэта склонившегося над ней человека. К ней протянулись его руки, и он нащупал кляп. Франсес почувствовала, как его пальцы скользнули по щеке. Потом он наклонился и принялся развязывать ей ноги. Узлы были не слишком затянуты. Если бы ее руки были свободны, она и сама могла справиться с ними. Ему не пришлось их разрезать. Значит ли это, что ножа у него нет? Но ее больше не волновала собственная безопасность. Она вдруг поняла, что он привез ее сюда не затем, чтобы убить. Здесь ему предстояло заняться чем-то другим, для него гораздо более важным.
