Так что лампы, освещавшие комнату, в каком-то смысле не были никак «запачканы» — они появились уже после Энди. Джон с симпатией взглянул на них, потом, как это уже было утром, но с большим равнодушием, остановил взгляд на каминных чашках. Матильда должна была удивляться, видя его в таком состоянии. Обед прошел в мирном спокойствии, что заставляло думать о тягостных летних днях. Потом, пока сестра и Пиа мыли посуду, он отправился к себе в комнату за трубкой, которую изредка курил, устроился в своем кресле и принялся читать тусонскую газету. Как только служанка ушла спать и Матильда уселась у себя в уголке — у каждого был свой уголок и у другого когда-то тоже, — он положил газету на столик, выпустил клуб дыма и произнес самым естественным образом:
— Рассказывай.
— Да нечего рассказывать. Он приехал. Хотел тебя видеть…
Поначалу особенно между фразами были длинные паузы: Кэли попыхивал трубкой, а Матильда пересчитывала петли вязания, шевеля губами, как в церкви.
— Как он приехал?
— На машине, как же еще.
— Где ты была?
— Кормила кур. Из-за конюшни не увидишь, кто приехал. Я услышала машину и решила, что ты вернулся.
— В каком это было часу?
— Около четырех.
— Когда машина остановилась, ты пошла посмотреть?
— Не сразу. У меня в фартуке еще было несколько горсток кукурузы.
Он начал понемногу терять терпение. Можно было подумать, он начинает сердиться на Матильду, что та не торопится.
— А потом?
— Я подошла. Со склона увидела большую, незнакомую мне машину с шофером на переднем сиденье.
— Какого цвета? Ему хотелось знать все.
— Машина? Черная, наверное. Во всяком случае, темная, очень красивая…
— Ну и?
— Я увидела, что кто-то просунул голову в дверь общей гостиной…
Черт возьми! Энди Спенсер знал их привычки, и, если Никого не было, он мог знать и где взять ключ — в выступе стены около окна.
Еще одна неслыханная подробность. Все было сделано, чтобы изгнать малейшее воспоминание о проклятом. Можно сказать, из дома изгнали дьявола, но сохранили знакомое ему место, куда прятали ключ.
Матильда волновалась больше Джона. Грудь ее то и дело вздымалась. Она спрашивала себя, не было ли спокойствие брата притворным и не взорвется ли он с минуты на минуту, она следила за ним из-за своего рукоделия, лишь изредка роняя фразы.
— Ты узнала его?
— Не сразу…
— Из-за чего?
Это был настоящий допрос, который он вел все более и более резко.
— Не знаю. Я не думала о нем. На нем был красивый костюм из тонкого полотна, и первой моей мыслью было, что это какой-нибудь мексиканец или испанец. Я видела только его спину. Наверное, он разговаривал с Пиа.
Потом что-то в его фигуре поразило меня.
— Что?
— Не знаю… Что-то знакомое, чего я не могла определить, и тогда я сразу узнала, что это он.
— Ты его не видела почти сорок лет.
— Да…
— Тем не менее ты еще можешь узнать его со спины…
— Я узнала его, не узнавая… Не нужно нападать на меня, Джон. Ты забываешь, что я теперь старая женщина.
— Все мы старые. А он разве не старый?
Почему она не сразу ответила?
— Конечно…
— Он выглядит старше меня?
Ей захотелось сразу же ответить «да», чтобы доставить ему удовольствие, но она не смогла этого сделать. Ей понадобилось сделать над собой усилие и время, чтобы подыскать слова.
— Ясно, что он очень постарел… Ты, Джон, остался таким же…
— Он обернулся на твои шаги и узнал тебя?
— Да. В конце концов, даже если бы он меня не узнал, он понял бы, что это я. Он снял шляпу…
— Какую шляпу?
— Панаму… Он одевается теперь совсем не так, как прежде… Он одевается по-городскому и даже, скорее, как люди, которые приезжают из Лос-Анджелеса или Чикаго.
— Что он сказал?
— Он сказал мне: «Здравствуй». Не помню, «мадам» или «Матильда»…
Сначала она не хотела говорить правды, по крайней мере ей хотелось рассказать эту историю так, как хотелось бы ее услышать брату. Но это было сильнее ее, лгать она не умела, и она говорила правду, краснея, как будто лгала.
— Он сказал тебе «Матильда»…
— Возможно…
— А ты сказала «Энди»…
— Не помню сейчас, Джон… Я так испугалась, что ты вернешься и встретишь его здесь…
— Почему?
Она удивилась. Как мог он с такой отстраненностью рассматривать возможность по возвращении увидеть у себя в доме Энди Спенсера?
— Я пригласила его войти. Он сел…
— Куда?
На свое старое место, конечно. И Джон взглянул на пустое место. Можно было подумать, что он сам хочет стать свидетелем происшедшего, не упустить никаких деталей.
— Он знал, что меня нет?
— Как он мог знать?
— Видели, как я проехал через Тусон на машине. Ктонибудь мог ему позвонить из Санбурна…
— Я не думала, что ты поедешь в Санбурн.
Он не обратил внимания на ее слова. Ни сестра, ни то, что она в этот момент думала, его не интересовало.
— «Джон на ранчо?» — И он посмотрел в сторону foot-hills, откуда, как он думал, ты можешь с минуты на минуту вернуться.
— Что ты ему предложила выпить?
Были ли тому виной их шотландские предки? Если кто-нибудь к ним заглядывал, Матильда обязательно направлялась к шкафу с бутылками и тут же предлагала стаканчик бурбона и очень волновалась, если встречала отказ.
— От виски он отказался, но попросил стакан воды.
Я пошла за водой со льдом к холодильнику. Когда я вернулась, он стоял и смотрел на камин. Вид у него был взволнованный…
Теперь она осмелела, потому что спокойствие брата перестало казаться ей притворным.
— Уверяю тебя, он очень изменился. Больше всего удивил меня его рост.
Я представляла его выше ростом… Прежде, когда я на вас смотрела, вы были приблизительно одного роста. Может быть, потому, что вы были одного возраста? Ты почти на голову выше его. Он худой, и лицо у него в морщинах, морщины неглубокие, поэтому их издали не видно. Он, наверное, плохо себя чувствует, потому что у него мешки под глазами. А — ты когда-нибудь замечал у него тик? Теперь он есть… И когда я это заметила, только на этот тик и смотрела. У него постоянно дергается веко, теперь уже не помню, правое или левое.
Кэли Джон его не видел, наверное, лет пять или шесть. Да и раньше-то издалека, когда Энди Спенсер проезжал мимо в машине. Поначалу им доводилось встречаться довольно часто, на родео, в клубе, у людей, которых знали они оба. Они друг с другом не разговаривали. Не замечать своего бывшего компаньона начал Кэли Джон.
Энди, казалось, удивился или сделал вид, что удивился, поскольку никакого объяснения между ними не было.
Враждебность их заметили все. Некоторые вспомнили, что между ними произошло. Но вот уже несколько лет, как Энди перестал часто бывать на людях. В клубах он не показывался, а Кэли Джон перестал ходить на частные приемы. Спенсер стал олицетворением далекой и опасной мощи, и видели его только в глубине его собственной машины.
— Что он сказал?
— Почти ничего. Он смущался больше меня. Спросил, так и не сев: «Джон вернется? «
А так как я ему ответила, что скоро тебя не жду, он продолжал настаивать: «Нельзя ли отправить за ним ковбоя?» Я ему сказала, что тебя на ранчо нет, что ты уехал на целый день на машине, и он прошептал:
«Правда, ведь он купил машину… «
Вот и все, Джон. Клянусь тебе, все. В действительности прошло всего несколько мгновений, и если мне показалось, что это длилось долго, то только потому, что мы оба неловко себя чувствовали. Я тебе сейчас точно повторю слова, которые тебя касались: «Скажи Джону, — а говорил он медленно, с ударением на каждом слоге, — что мне бы очень хотелось с ним поговорить. Если он хочет, я приеду еще раз… Ему надо только мне позвонить, или черкнуть словечко, или передать через кого захочет…
Если он предпочитает увидеться в городе, пусть выбирает — у меня или в конторе… «
Уезжая, он повторил: «Когда захочет… Я действительно думаю, что это нелишнее… «
Джон, в свою очередь, повторил для себя самого:
— Я действительно думаю, что это нелишнее…
И чары вдруг рассеялись. Он выпрямился во весь рост, но признаков гнева видно не было.
— Ну вот, сестричка! — обронил он, употребляя слово, которым пользовался только в редкие моменты, когда расчувствуется.
— Что — вот?
— Вот — ничего. Он приехал. Все, Приехал именно сегодня. Не старайся понять…
— Пойдешь?
— К нему?
Можно было подумать, что он сейчас расхохочется.
— Нет, сестричка, я не пойду к нему, я не буду ему звонить, я не буду ему писать и не отправлю никакого послания… И если он вернется сюда в мое отсутствие, можешь только ему сказать, что Кэли Джон им занимается…
— Ты не хочешь ничего мне рассказать?
— Не хочу.
— Ты не наделаешь глупостей? Не совершишь неосмотрительного поступка?
— Упокойся…
— Я не боюсь… Я тебе верю…
И так как он, стоя около не прекращающей вязать Матильды, похлопал ее по ссутулившимся старческим плечам, тень улыбки промелькнула по Матильдиному лицу. Она чуть было не сказала: «Я знаю, что ты не злой».
