Ознакомительная версия.
— Мой друг! Значит, ты тоже принимаешься за розыгрыши! — весело воскликнул маркиз. — По твоей вине я не выполнил сегодня поручение жены, и за это я обязываю тебя исполнить его. Держи письмо — отвези его завтра сам.
Сохраняя серьезный вид, Либуа забавлялся в душе неожиданной развязкой этой сцены. Когда письмо исчезло в его кармане, маркиза обменялась взором с Морером, что не ускользнуло от его внимания.
«Это она поручает ему взять у меня свое компрометирующее послание», — подумал художник. Тем временем Монжёз, взяв жену за талию, увлек ее со словами:
— Лоретта, мы так давно не навещали наших фазанов.
Либуа и Морер остались одни.
«Посмотрим, как он изловчится, чтобы забрать у меня письмо», — подумал художник.
Доктор проследил глазами за удаляющимися супругами и, когда они уже не могли слышать его, сказал с улыбкой:
— Должно быть, ваша дама не пришла, раз вы попали сегодня вечером в Кланжи?
— Кто? — спросил Либуа, сбитый с толку.
— Ну как же? Когда я был у вас сегодня утром, вы говорили, что ожидаете посетительницу… Вы настолько боялись, что она придет при мне, что поспешили выпроводить меня, прежде чем я сообщил вам о причине своего посещения.
«Ах, ты хочешь одурачить меня, — подумал художник, — и это в ту минуту, когда я хотел вручить тебе письмо с просьбой к маркизе, чтобы она освободила меня от мнимого поручения к портнихе! Ты принимаешь изумленный вид, точно свалился с облаков! Хорошо же! Я заставлю тебя повиноваться, любезный».
— Вас не интересует письмо, которое передал мне маркиз?
— Нисколько.
— А я-то думал!
— Какое мне дело до письма о нарядах? — с иронией спросил доктор.
Художник пристально посмотрел в глаза Морера и медленно проговорил:
— В таком случае объясните мне, пожалуйста, почему, когда маркиза обнимала своего супруга, вы таким взволнованным голосом сообщили мне на ухо, что не нашли письма на указанном мною месте.
На этот раз Морер вздрогнул. Побледнев, с испуганным взором, боясь, что выдал тайну маркизы, он не находил ответа, как вдруг послышался голос Монжёза, который уже возвращался вместе с женой и кричал издали:
— За стол, господа! За стол!
Стол, как и накануне, был накрыт на свежем воздухе. Когда молодые люди присоединились к супругам, госпожа Монжёз обратила на доктора вопросительный взор. За несколько минут Морер не только вполне овладел собой, но и принял какое-то решение, потому что взгляд, которым он ответил маркизе, был до того спокоен, что довольная улыбка заиграла на устах молодой женщины.
«Не думает ли Морер сыграть со мной какую-нибудь штуку? — подумал Либуа. — Нужно быть настороже».
Было десять часов вечера, когда Либуа вошел в комнату, в которой провел предшествующую ночь. Во время обеда он пристально наблюдал за маркизой и доктором. Но те не обменялись ни словом, ни знаком.
Морер довольно рано простился со всеми, а вскоре после этого и маркиза удалилась в свои комнаты, оставив мужа и художника беседовать при свете звезд.
Чувствуя потребность поспать, потребность тем более сильную, что накануне он провел бессонную ночь, Поль уже в десять часов отправился в свою комнату.
В этот вечер не было такой духоты, как накануне, но все же Либуа решил оставить окна полуоткрытыми. Он не стал закрывать жалюзи, чтобы утренний свет пораньше разбудил его.
Сняв жакет, он вспомнил о письме, которое маркиз положил ему в карман.
«Уж не стянул ли его доктор во время обеда?» — подумал он и поспешно опустил руку в карман.
Нет, письмо было на месте. Либуа вынул его, ему пришло в голову, что если бы глупая случайность заставила маркиза распечатать это письмо, то он не спал бы теперь таким безмятежным сном.
Раскрыв конверт, художник вынул письмо и заменил его прейскурантом торговца красками, который нашел у себя в кармане. Потом снова заклеил конверт.
«Теперь не страшно, если письмо попадет в руки Монжёза и он поддастся искушению прочесть его», — подумал Либуа и положил конверт в карман.
Письмо он сначала хотел сжечь. Средство было радикальное, но как же он уведомит об этом любовников? Поверят ли они, что он не читал его, что их тайна не принадлежит ему?
— Впрочем, — решил художник после некоторого размышления, — есть весьма простое средство убедить их, что содержание письма мне не известно. Стоит только завтра после чая снова вложить послание маркизы в прежний конверт, убрав прейскурант. Тогда виновные ничего не заподозрят.
Итак, Либуа не сжег письмо, а положил его в карман вместе с другими бумагами. Сделав это, он разделся и лег в постель с мыслью, что наконец-то хорошо выспится и тем самым вознаградит себя за прошлую ночь. Пять минут спустя он уже спал.
Сон Либуа не был так крепок, как сон Монжёза, который хвастался, что может спать при пушечных выстрелах. Среди ночи художник проснулся от легкого шума. Он открыл глаза.
Комната была слабо озарена лунным светом, и художник различил силуэт мужчины, который на цыпочках шел по комнате.
«Э, да это доктор», — подумал Либуа, но не сделал ни малейшего движения, чтобы не испугать ночного посетителя.
Морер нащупал одежду художника и взял в руки злополучный жакет.
«А, он пришел украсть у меня письмо», — догадался Либуа и изумился, увидев, что доктор, вынув нужное письмо, положил ему в карман другое.
Потом, тихонько пробравшись к окну, Морер вылез в него и, слегка притворив, исчез. Письмо, компрометирующее маркизу, доктор заменил другим, написанным также госпожой Монжёз и обращенным к портнихе Пигаш.
— Недурно! Морер и маркиза — люди изобретательные, — одобрил художник.
Потом, вспомнив о прейскуранте, похищенном доктором, Либуа расхохотался.
— Впрочем, он не напрасно так старался: узнает по крайней мере, сколько стоят краски у моего торговца.
Уверенный, что никто больше его не побеспокоит, Либуа уже почти заснул, когда среди ночной тишины вдруг раздался выстрел.
«Ого, уж не в доктора ли стреляли? — с тревогой подумал он. — Забираясь среди ночи к соседям, Морер рискует попасть под пули Генёка или сторожей…»
Но художник не додумал эту мысль — его одолел сон.
Поль проснулся на восходе, около пяти, когда лучи солнца осветили комнату. И на этот раз маркизу, громко храпевшему наверху, не пришлось будить его. Художник оделся, накинул жакет и вынул из кармана письмо, принесенное Морером.
Tа же бумага, той же формы и величины конверт, почерком маркизы написанные слова: «Господину Монжёзу».
Побуждаемый желанием разузнать о ночном выстреле, Либуа не стал будить маркиза, а отправился в сад кратчайшим путем, то есть через окно. Надеясь найти Генёка в огороде, как и накануне, художник сразу направился туда.
Действительно, Генёк с заступом в руке вскапывал землю. Неподалеку от него стояло ружье, прислоненное к дереву. С первого взгляда Либуа определил, что один из стволов был разряжен.
Заметив художника, Генёк выпрямился и оперся на заступ.
— Здравствуйте, господин, — произнес он.
— Здравствуйте, Генёк, — отозвался Либуа, сделав несколько шагов и приблизившись к ружью.
Он уже собрался взять его в руки, как садовник воскликнул:
— Осторожнее, оно заряжено!
— Ого! Я вижу, вы не забыли приказаний маркиза, — заметил он, смеясь. — Это ружье, очевидно, приготовлено на завтрак четвероногому Нотариусу. Вчера филе, сегодня свинцовая пуля… Он найдет, что завтраки, хоть и следуют один за другим, но различаются между собой.
И тут, сделав вид, что он только что увидел спущенный курок, Либуа вскрикнул:
— Как! Бедный Нотариус уже позавтракал?
— Нет, — покачал головой Генёк, — это я стрелял не в собаку.
— Ого! Так в кого же?
— В одного из браконьеров, которые являются по ночам в парк воровать кроликов.
— И что же? — с тревогой спросил Либуа.
— Около двух часов утра я подметил одного, тихонько пробиравшегося к кустам. Тогда я выстрелил, правда, наудачу.
— И не попали? — прервал его художник, беспокоясь за Морера.
— Может, и не попал, — ответил Генёк с неприятной улыбкой, — но, когда я служил на таможне, меня считали хорошим стрелком. Я зря не тратил пороха.
— А вы были таможенным?
— Да… береговым таможенным. Я жил на берегу под палящими лучами солнца, на холодном морском ветру, выслеживая контрабандистов. И, хотя нынешней ночью я стрелял наудачу, пари держу, что браконьер унес мою дробь в своем крылышке.
Художник тревожился за доктора, но нашел благоразумным сменить тему разговора:
— Бедному Нотариусу не избежать своей участи…
Поль напрасно затронул эту тему, ибо тотчас лицо бретонца приняло такое свирепое выражение, что Либуа содрогнулся.
— О да! — проворчал садовник дрожащим от бешенства голосом.
Ознакомительная версия.
