— Входите, комиссар. Я так и думал, что вы тут появитесь.
Дюкро держался совершенно естественно, приход комиссара его не обеспокоил и не удивил. От пузатой керосиновой лампы волнами расходился теплый воздух. Стояла полная тишина, и могло показаться, что эти двое уже Бог знает сколько времени просидели тут, не произнося ни слова и не шелохнувшись. Дверь второй каюты была закрыта. Значит, Алина спит? А может быть, тихонько лежит в темноте, прислушиваясь к голосам в соседней каюте?
— Мое такси еще не уехало?
Дюкро попытался стряхнуть с себя напряжение.
— Любите голландскую водку?
Он сам пошел к буфету за стопкой, налил в нее прозрачной жидкости и уже потянулся за своей, как вдруг Гассен одним махом смел со стола все, что на нем было.
Бутылка, стопки — все покатилось по полу. Из бутылки, чудом не разбившейся, вылетела пробка, и в горлышке забулькало.
Дюкро даже не вздрогнул. Уж не ожидал ли он чего-нибудь подобного? А Гассен был уже совсем готов сорваться: он тяжело дышал и, сжав кулаки, подался вперед.
В соседней каюте послышалось чье-то шевеление.
Гассен еще секунду пребывал в нерешительности, потом обхватил руками голову и рухнул на стул, всхлипнув:
— Проклятая судьба!
Дюкро кивнул на люк, на ходу похлопал старика по плечу. И все. Они сошли по сходням и окунулись в чистый свежий воздух. Шофер поспешил к машине. Дюкро чуть помешкал, придержав Мегрэ за руку.
— Я сделал, что мог. Вам в Париж?
Они поднялись по каменной лестнице. Дверца автомобиля была открыта, мотор тихо урчал. За окнами бистро маячил силуэт: должно быть, Фернан разглядывал машину.
— Это вы дали распоряжение, чтобы вас там никто не беспокоил?
— Кому?
Мегрэ махнул рукой, и Дюкро его понял.
— Он что, пытался вас не пустить?
Дюкро усмехнулся, польщенный и недовольный одновременно.
— Экие идиоты! — буркнул он. — Садитесь. Прямо, в центр.
Он снял фуражку и пригладил рукой волосы.
— Я был вам нужен?
Мегрэ промолчал, да Дюкро и не ждал ответа.
— Вы подумали о моем давешнем предложении?
Но на благоприятный ответ Дюкро уже не надеялся.
Вероятно, был бы им даже разочарован.
— Жена вчера вечером уехала расставлять мебель в нашем доме.
— Где?
— Между Меном и Туром.
Набережные давно опустели. До самой улицы Сент-Антуан им встретились всего две машины. Шофер опустил стекло:
— Куда ехать?
И Дюкро, словно бросая кому-то вызов, отозвался:
— Высадите меня у «Максима».
Он на самом деле там сошел — грузный, упрямый, в плотном синем костюме с траурной креповой повязкой.
Рассыльный, похоже, его знал и прямо-таки слетел навстречу по ступенькам.
— Зайдете, комиссар?
— Нет, спасибо.
Дюкро уже входил в тамбур, и дверь повернулась так быстро, что они не успели ни пожать друг другу руки, ни вообще проститься.
Пробило половину второго.
— Такси? — спросил рассыльный.
— Да… Впрочем, не надо.
На бульваре Эдгар Кине пусто, большая кровать уже в деревне. Мегрэ отправился ночевать в гостиницу в конце улицы Сент-Оноре.
Из глубины кладбища еще доносилось неторопливое монотонное шарканье, а голова траурной процессии уже подошла к воротам. Под ногами плотной, то и дело останавливающейся толпы тяжело хрустел гравий.
Эмиль Дюкро, в черном костюме и белоснежной рубашке, стоял, прислонясь к воротам кладбища, скомканным платком утирая потное лицо и пожимая руки всем, кто с поклоном к нему подходил. Трудно сказать, о чем он думал. Во всяком случае, глаза у него были сухие, и он так и не перестал делать вид, будто эти похороны не имеют к нему никакого отношения. У его худощавого корректного зятя глаза покраснели. Лиц женщин под траурными вуалями видно не было.
Сотни речников, чисто вымытых, причесанных, в синей форме, с фуражками в руках, по одному отдавали поклон, неловко, запинаясь, бормотали слова соболезнования, потом отходили и небольшими группками отправлялись на поиски кафе. У всех по лицам тек пот, тела под плотными двубортными пиджаками совсем взмокли.
Мегрэ стоял на тротуаре возле лотка цветочницы, смотрел на провожающих и решал, уйти ему или еще подождать. Неподалеку остановилось такси, из него вылез один из его инспекторов, поискал начальника глазами.
— Сюда, Люкас.
— Сегодня утром в половине девятого старик Гассен купил револьвер — у оружейника на площади Бастилии.
Гассен был тут же, среди провожающих, метрах в пятидесяти от семейства Дюкро. Он продвигался вперед вместе с людским потоком, молча, терпеливо, мрачно глядя в пространство.
Гассен привлек внимание Мегрэ еще раньше: комиссар впервые видел старика при полном параде, с подстриженной бородой, в свежей рубашке и новом костюме. Уж не кончился ли срок его пьяного обета? Во всяком случае, он казался куда спокойнее, держался с достоинством, больше не цедил слова сквозь зубы, и это даже вызывало некоторую тревогу.
— Это точно?
— Совершенно точно. Он попросил в лавке объяснить, как с ним обращаться.
— Подожди, пока он отойдет подальше, а потом незаметно задержи и доставь ко мне — я буду в местном комиссариате.
Мегрэ быстро перешел на другую сторону и остановился метрах в трех от Дюкро, очень его этим удивив.
Мимо все еще шли провожавшие, Мегрэ поймал взгляд приближавшегося Гассена, но старик не выказал ни удивления, ни досады. Встал в хвост, потоптался позади других. Наконец, молча протянул, морщинистую руку и пожал руку хозяина.
И все. Он ушел. Мегрэ внимательно следил за его поведением, но так и не понял, пьян старик или нет: чрезмерное опьянение делает иногда человека неестественно хладнокровным.
Инспектор поджидал Гассена на первом же углу.
Мегрэ сделал ему знак, и оба они удалились — один впереди, другой сзади.
«Пройди до улицы Сантья, до того дома, что напротив почты, и купи метров сто шнура для занавесок…» — распорядилась утром по телефону г-жа Мегрэ.
Шарантон наводнили толпы принаряженных речников; они заполнили все бистро на набережной от канала до Отейя. Интересно, как повел себя старый Гассен, когда Люкас задержал его? Мегрэ в задумчивости шел по улице, как вдруг его окликнули:
— Комиссар!
В двух шагах от него стоял Дюкро. Выходит, он опять бросил погруженную в траур семью, поскорее отделался от соболезнующих и поспешил за Мегрэ.
— Что там еще за фокусы с Гассеном?
— То есть?
— Я своими глазами видел, как вы показали на него инспектору. Хотите его арестовать?
— Он уже арестован.
— Почему?
Мегрэ чуть задумался — стоит ли говорить.
— Утром он купил револьвер.
Судовладелец промолчал, только зрачки у него сузились, взгляд стал жестким.
— Это, по всей вероятности, для вас, — продолжал комиссар.
— Все может быть, — буркнул Дюкро и сунул руку в карман. Достал браунинг. С вызовом засмеялся: — Меня тоже арестуете?
— Не стоит труда. Вас пришлось бы тут же отпустить.
— А Гассена?
— Гассена тоже придется.
Они стояли в солнечном пятне на краю тротуара какой-то узкой улочки; вокруг сновали хозяйки — было время покупок; Мегрэ вдруг стало смешно: во всей этой возне с двумя типами, которые свободно разгуливали по Парижу с оружием в кармане, он как бы играет роль Господа Бога.
— Гассен никогда меня не убьет, — заверил его Дюкро.
— Почему?
— Потому!
И, переменив тон, добавил:
— Не хотите ли завтра пообедать у меня на даче в Самуа?
— Посмотрим. Во всяком случае, спасибо.
Дюкро ушел со своим пистолетом и пристежным воротничком, натиравшим ему шею. Мегрэ очень устал.
Вдруг он вспомнил, что обещал позвонить жене, приедет ли он на воскресенье, но все-таки сначала отправился в местный комиссариат — там, по крайней мере, прохладно. Комиссар ушел завтракать, но его помощник охотно сообщил Мегрэ новости.
— Ваш задержанный в камере. Вот все, что было у него в карманах.
Вещи лежали на развернутом листе газеты: дешевый револьвер, пенковая трубка, красный резиновый кисет с табаком, носовой платок с синей каемкой и затрепанный порыжевший бумажник. Мегрэ повертел его в руках.
Бумажник был почти пуст. В боковом отделении лежали документы на «Золотое руно» и путевой лист с подписями смотрителей шлюзов. В других — немного денег и две фотографии, женщины и мужчины.
Фото женщины было по меньшей мере двадцатилетней давности; в свое время снимок плохо закрепили, и он сильно поблек, но и сейчас на нем можно было различить худощавое молодое лицо. Женщина слегка улыбалась, и улыбка ее напоминала улыбку Алины.
Это была жена Гассена, которой хрупкое здоровье придавало болезненную томность, почему обитатели грубого мира речников, естественно, видели в ней существо деликатное. Спавший с ней Дюкро — тоже. Где они встречались? На борту «Золотого руна», пока Гассен надирался в кабаках? Или в низкопробных меблерашках?
