– Извините, – сказал он. – У меня порой сердце барахлит. Мара, будь добра, принеси мне капельку виски.
– Я принесу тебе воды. Ты уже достаточно хлебнул после ленча.
Когда девушка вышла из комнаты, Найджел заметил:
– Ведь это совсем не Роберт Ситон, правда?
– Какого черта вы хотите сказать? Кто же еще?..
Для человека, только что пережившего сердечный приступ, он был что-то уж слишком возбужден.
– Роберт ей позировал. Спросите хоть Джанет! Мара заставила его позировать.
– Я только хотел сказать, что выражение на лице Роберта… не слишком ему свойственно, – примирительно, но совершенно искренне произнес Найджел.
В десятом часу вечера суперинтендант Блаунт подъезжал к ферме Пола Уиллингхэма.
– Я слышал, вы решили следующую неделю провести в Плаш-Мидоу? – с порога обратился он к Найджелу. – Это о-очень удобно!
– Рад, что вы одобряете. Но вот что я хочу вам сказать, Блаунт. Меня больше интересует поэзия Ситона, чем его предполагаемые преступные наклонности, и при необходимости я сделаю все, что в моих силах, чтобы помешать правосудию. У нас в стране не так много хороших поэтов, чтобы мы могли позволить себе роскошь одного из них повесить.
Подобное не совсем этичное выступление поначалу привело суперинтенданта в замешательство. Затем на лице у него появилось то довольное выражение, какое бывает у шотландца, который в одиночку справился с чьей-нибудь шуткой.
– Я не думаю, что вы разыгрываете меня, Стрейнджуэйз. Разумеется, у нас нет оснований подозревать мистера Ситона, насколько можно судить по материалам следствия. Но вот что касается его домочадцев – это другой вопрос.
И Блаунт рассказал о том, какие сведения получило следствие за сегодняшний день. После того как утром Найджел изложил ему добытую в баре «Лейси-армз» информацию, суперинтендант сузил круг внимания полиции до ночи с четверга на пятницу на прошлой неделе. Обнаружилось, что в ту ночь должна была родить женщина, живущая недалеко от дома садовника из Плаш-Мидоу. Около одиннадцати вечера ее муж звонил врачу из телефона-автомата. Доктора на месте не оказалось, он был на другом вызове, но мужу обещали все передать, как только доктор вернется. Это был у них с женой первый ребенок, и муж отчаянно нервничал. С двенадцати до часу ночи, когда врач наконец приехал, он стоял на улице, то у порога дома, то на дороге, ожидая его приезда. Он был совершенно уверен, что за это время ни один человек не проходил по тропинке, которая ведет от разрешенной дороги через поля, мимо его дома, и выходит на дорогу в деревню. Эти показания, если только можно на них полагаться, означают, что незнакомец пошел по левому ответвлению от разрешенной дороги, которое ведет к Плаш-Мидоу.
– И еще один важный факт, – продолжал Блаунт. – Этот человек говорит, что незадолго до приезда доктора видел мистера Ситона, который шел по дороге в сторону Плаш-Мидоу. Точного времени он назвать не смог, но думает, что это было где-то без четверти час.
– Вы спрашивали об этом Ситона?
– Да. Он сказал, что выходил погулять. По-видимому, в этом нет ничего необычного: он часто гуляет по ночам. И ему пришлось спрятаться от дождя, когда гроза налетела в первый раз.
– Понятно, – не спеша проговорил Найджел. – Конечно, когда твоя жена вот-вот родит, а врач все не едет, время тянется неимоверно медленно…
– О чем это вы задумались? – Блаунт внимательно посмотрел на Найджела.
– Что-то тут концы с концами не сходятся. В половине первого Ситон уже должен был быть дома. Однако я допускаю, что испереживавшийся молодой муж перепутал время или что Мара Торренс ошиблась.
Найджел передал Блаунту разговор с мисс Торренс.
– Ого! Нужно этим заняться, – озабоченно проговорил Блаунт. – Теперь насчет поездов. Есть экспресс из Бристоля, он прибывает в Чиллингхэм в 10.58; есть еще один, в 10.19, из валлийских портов. В тот вечер оба пришли вовремя. Судя по всему, речь скорее всего идет о бристольском экспрессе. Контролер на станции, собирающий билеты у сходящих пассажиров, ничем нам помочь не смог. Гейтс расспросил людей на станции и вокруг нее, но не нашел никаких данных, что между 10.19 и 11.00 там кто-нибудь бродил. С другой стороны, Гейтсу не удалось найти свидетелей, которые бы видели, чтобы наш незнакомец шагал по дороге от станции к Ферри-Лейси. Хотя об этом рано еще судить окончательно. Гейтс будет продолжать расспросы по всему отрезку дороги до самого Фоксхолвуда.
– Значит, вы пока не нашли ни головы убитого, ни его одежды, ни других следов?
Блаунт пожал плечами. Полиция графства обыскала вокруг Плаш-Мидоу все сады и огороды – буквально каждый сантиметр. Но все окрестности не перекопаешь, чтобы найти одну-единственную голову, и ни один человек в деревне или в округе не слышал в ту ночь стука лопаты. Блаунт только сегодня утром расспрашивал садовника Ситонов, не видел ли тот в пятницу где-нибудь в саду свежевскопанную землю и не заметил ли отсутствия каких-нибудь садовых инструментов. Но он ничего подобного не припомнил.
– Хотя, скажу я вам, – пробурчал суперинтендант, – эти деревенские держатся друг друга, о-очень сильно держатся. Они соврут тебе прямо в глаза и глазом не моргнут, лишь бы выгородить Ситонов – или, точнее сказать, Лейси. Феодализм в здешних местах еще о-очень сильно сидит.
В тот же день, вскоре после того как Найджел ушел, двое полицейских начали тщательный обыск Плаш-Мидоу. Миссис Ситон на этот раз не возражала, когда суперинтендант попросил ее разрешить обыск, но настояла, что будет сопровождать полицейских с начала и до конца по всему первому этажу, чтобы лично проследить, что ни один экспонат ее бесценных коллекций не пострадает. В доме ничего не обнаружили. Тем временем Блаунт допросил всех членов семьи и домочадцев; ничего нового по сравнению с тем, что Найджел уже знал о ночи с четверга на пятницу, они не сообщили.
– Конечно, мне не удалось вытащить ничего из этого карлика, – добавил Блаунт. – Он только блеял и стенал, вот и все. И мне еще осталось допросить мисс Торренс: ее не было дома.
Инспектор Гейтс не обнаружил следов крови в хозяйственных постройках, еще когда обыскивал их в первый раз.
В этот день Блаунт допросил скотника, но тоже безрезультатно.
– Почему скотника? – поинтересовался Найджел.
– Ну, понимаете, ведь маслодельня выложена плиткой. Ее нетрудно помыть из шланга.
– Ночью-то? Но это страшно рискованно, согласитесь! Кто-нибудь мог услышать…
– Только не в такой ливень, как в ту ночь. Впрочем, скотник не смог определенно сказать, мыли ли помещение маслодельни после того, как он сполоснул его из шланга накануне вечером.
– А я все еще не уверен, что вы правильно поступаете, обращая так много внимания на Плаш-Мидоу.
Блаунт даже обиделся.
– А кто вам сказал, что это так уж много? Вовсе нет. Я готов принять другие версии – пожалуйста, давайте! Но убитого видели идущим в этом направлении. И дом стоит несколько на отлете. Подумайте сами, если бы он направился куда-нибудь в другое место, скажем, в один из домов деревни, и там погиб, а потом убийца стал бы избавляться от его головы и одежды, – ведь обязательно нашелся бы сосед, который что-нибудь да слышал или заметил что-то необычное, а потом непременно стал бы судачить по этому поводу – ну, разве не так? Надо же нам с чего-то начинать!
– Никто из Плаш-Мидоу не уезжал на прошлой неделе?
– Мистер Лайонел в прошлую субботу ездил в Лондон, к друзьям на уик-энд. Мы все это проверяем, естественно. Остальные были на месте. О Боже мой, да у них была уйма времени, чтобы отделаться от одежды!
– Но разве так же просто отделаться от головы?
– В таком старинном доме, как Плаш-Мидоу, всегда найдется парочка… раздвижных панелей, какой-нибудь укромный тайничок или еще что-нибудь в таком роде. Согласны? Но как я могу перевернуть весь этот дом вверх тормашками, если у меня нет никаких доказательств?
– И если вы даже не знаете, чью голову предстоит разыскать, правильно я говорю? – добавил Найджел.
– Совершенно верно, – произнес Блаунт и задумчиво посмотрел на него. – Скажите, Стрейнджуэйз, вам известно что-нибудь о брате мистера Ситона?
– Об Освальде Ситоне? Я знаю, что его нет в живых, если это вам как-то поможет.
– Ага. Вот так, значит. Юридически. Он, значит, юридически мертв, и с этой точки зрения вопросов нет.
– Что вы хотите этим сказать – «юридически» мертв?
– Он покончил с собой. Десять лет назад. Утопился. В Бристольском канале.
– Ну?
– Но видите ли, какая тут закавыка… Тело-то так и не нашли.
Найджел возмущенно выпрямился.
– Ну, знаете, Блаунт, это уж слишком! Не хотите ли вы сказать, что он оставил свою голову на берегу и…
– Я хочу сказать, что покойник, труп, тело – короче, сам Освальд Ситон – так и не был найден, никто его не видел, – вот что я хочу сказать. В лодке, из которой он выпрыгнул, осталась его одежда и записка, в которой он извещал мир, что решился на самоубийство. И все. Тело не нашли, но ведь в здешних местах очень сильные приливы и отливы. Он не оставил завещания; Роберт Ситон, будучи его ближайшим родственником, обратился в суд графства с просьбой о выдаче ему полномочий на управление наследством. Дело пошло своим ходом, и после всех необходимых формальностей суд постановил считать Освальда Ситона умершим и признал права Роберта Ситона на наследство. Записка о самоубийстве была абсолютно подлинной, комар носа не подточит, неудачи в бизнесе и тому подобное, и многие обращали внимание, что за несколько дней до этого Освальд был несколько не в себе, вел себя странно, нервничал, был напряжен и все такое. Но ничего криминального, растрат он не совершал, никаких признаков инсценировки самоубийства – в противном случае суд не принял бы с такой легкостью решение считать его умершим.
