— Потом, если это окажется необходимым.
— Ладно. Итак, я встретился с ней. Она сказала, что согласилась на свидание только для того, чтобы заявить мне, что она не желает больше видеть меня, слышать обо мне. Она сказала, что не ненавидит меня, — я вообще не думаю, что она способна к ненависти, — но что свою ошибку она себе никогда не простит и хочет вычеркнуть меня из своей памяти. Ее собственные слова — «вычеркнуть из памяти». Она сказала также, что ребенок будет отдан на усыновление и никто никогда не узнает, кто его настоящие родители. У меня с собой были деньги, много денег, но она не приняла и цента. Я не спрашивал, есть ли какие-либо сомнения в том, что я отец ребенка. На моем месте вы поступили бы так же…
Он помолчал, потер подбородок, затем продолжал:
— Именно тогда я твердо решил изменить образ жизни. Анонимно я сделал крупный взнос в фонд «Приют Грантэма». С тех пор я ни разу не встречался с ней до вчерашнего вечера. Я не убивал ее. Я уверен, что она покончила с собой, и молю Бога, чтобы наша случайная встреча на ужине не явилась тому причиной.
Он снова сделал паузу.
— Я не убивал ее, но вы знаете, что будет, если полиция докопается до нашей связи. Они накинутся на меня. Ведь я стоял у бара, когда подошел Сесиль Грантэм, взял шампанское и отнес ей. Даже если мне не предъявят обвинение в убийстве и я не окажусь под судом, вся эта история выльется наружу… Это будет ужасно… И если бы не Гудвин, если бы не то, что он заявил, полиция почти наверняка определила ее смерть как самоубийство, и дело было бы закрыто. Теперь, надеюсь, вас не удивляет, почему я хочу знать, что он им сказал? Любой ценой!
— Нисколько, — согласился Вулф. — Если ваше признание искреннее, нисколько. Однако вы изменили свою позицию. Сперва вы хотели только узнать у меня, что мистер Гудвин рассказал полиции, и я отклонил вашу просьбу. Для какой цели вы теперь хотите прибегнуть к моим услугам?
— Для того, чтобы вы сделали так, чтобы моя связь С Фэйт Ашер не выплыла наружу и чтобы меня не заподозрили в убийстве.
— Вы уже под подозрением. Как и все, кто находился там.
— Но это же чепуха! Вы занимаетесь софистикой! Я был бы вне подозрений, если бы не Гудвин! Никто не был бы под подозрением!..
Я позволил себе внутренне усмехнуться. «Софизм, софистика» были одними из самых любимых словечек Вулфа. Десяткам людей, сидевшим в красном кожаном кресле, Вулф говорил, что они занимаются софистикой, а теперь услышал это в свой адрес и был явно недоволен.
Он раздраженно ответил:
— Но вы уже под подозрением и стали бы последним дурнем, заплатив мне за предупреждение того, что уже произошло. Вы признали, что находитесь в отчаянном положении, а люди в отчаянном положении не могут здраво мыслить. Я делаю скидку на это. Тщетная надежда, что полиция не обнаружит вашу связь с Фэйт Ашер. Девушка, безусловно, знала ваше настоящее имя. Разве вы не были известны у Кордони? Разве у вас не было там своего текущего счета?
— Нет. Текущие счета в магазинах у меня, конечно, имеются, но не в цветочных. За цветы я всегда плачу наличными. Теперь это не имеет значения, но тогда это было более… гм… более благоразумно. Не думаю, чтобы она знала, кто я, но даже если знала, я почти убежден, что никому не рассказывала ни про меня, ни про поездку в Канаду.
Вулф был настроен скептически.
— Предположим, что так, — буркнул он. — Но вы появлялись с ней в общественных местах. Ужинали вместе. Если полиция проявит настойчивость, то почти неизбежно докопается до этого. В таких делах они чрезвычайно искусны. Это может остаться скрытым, только если полиция не станет заниматься расследованием. — Он повернул ко мне голову. — Арчи, нет ли в рассказе мистера Лэдлоу чего-нибудь, что побудило бы тебя усомниться в твоем мнении?
— Нет, — сказал я. — Хотя обещанный мне гонорар, признаюсь, весьма соблазнителен, но я твердо стою на своем. Нет.
— Твердо стоите — на чем? — вопросил Лэдлоу.
— На моем заявлении о том, что Фэйт Ашер не покончила с собой.
— Но почему, черт возьми, почему? Какие у вас основания?
Вмешался Вулф:
— Вы не должны спрашивать об этом, сэр, даже если я соглашусь принять от вас аванс. Но и в этом случае я буду действовать исходя из гипотезы, что ваш рассказ об отношениях с Фэйт Ашер является bona fide[2], но только лишь как гипотезы. За долгое годы практики я убедился, что многие гипотезы в конце концов оказывались ошибочными. Вполне вероятно, что Фэйт Ашер могли убить вы и ваш визит ко мне является частью какого-то коварного плана. Тогда…
— Но я не…
— Понимаю. Но это только гипотеза. Итак, ситуация такова. Мистер Гудвин непреклонен. И если полиция проявит настойчивость, то обязательно раскроет вашу тайну и потревожит вас, поэтому я могу выполнить ваше поручение только: а) доказав, что Фэйт Ашер покончила жизнь самоубийством и мистер Гудвин ошибся, или б) обнаружив и изобличив убийцу. Это будет трудоемким и дорогостоящим делом, и я попрошу вас подписать обязательство оплатить мои счета независимо от того, кто бы ни оказался убийцей.
— Конечно, подпишу, — не задумываясь, согласился Лэдлоу.
— Без всякой, как я уже сказал, гарантии с моей стороны.
— Я не требую никаких гарантий.
— Следовательно, тут у нас полное взаимопонимание. — Вулф взял чек и протянул мне. — Арчи, депонируй этот чек в качестве аванса за гонорар и на предстоящие расходы.
Я встал, взял чек и сунул в ящик письменного стола.
— Позвольте задать один вопрос, — сказал Лэдлоу, глядя на меня. — Очевидно, вы не говорили в полиции, что, когда я пригласил Фэйт Ашер на танец, она отказала мне. Если бы вы им сказали, они, конечно, спросили бы меня об этом. Почему вы смолчали?
Я сел.
— Это, пожалуй, единственное, что я не рассказал полиции. Для этого имеются причины. Они вцепились в меня из-за моего утверждения, что произошло убийство, и если бы я рассказал, что Фэйт отказалась танцевать с вами, то решили бы, что я пытаюсь навести их на ложный след, а у них уже давно сложилось определенное мнение обо мне в связи с различными столкновениями между нами. Представьте, что они могли бы подумать, если бы вы отказались подтвердить мои слова? А так у меня осталась возможность, если потребуется по ходу дела, вспомнить и рассказать об этом факте.
Вулф нахмурился:
— Ты мне об этом ничего не говорил.
— Да, сэр. А разве а должен был говорить? Вас же это не интересовало.
— Тогда да, а сейчас интересует. Однако теперь ее отказ вполне понятен. — Он обернулся к клиенту. — Вы знали, что на ужине будет мисс Ашер?
— Нет, — ответил Лэдлоу. — Если бы знал, то не пошел бы.
— А она знала, что там будете вы?
Он пожал плечами.
— Не знаю, но сомневаюсь. Думаю, она поступила бы так же, как и я, — не пошла бы.
— Следовательно, случилось удивительное совпадение. В нашем хаотическом мире совпадения могут иметь место, но должны вызывать недоверие. Вы прежде присутствовали на этих ужинах?
— Нет. Я принял приглашение только из-за Фэйт Ашер. Не ради того, чтобы повидать ее. Как я говорил, я бы не пошел туда, если бы знал, что она приглашена. Просто из-за того, что произошло между нами. Думаю, что психиатр назвал бы это комплексом виновности.
— Кто вас пригласил?
— Миссис Робильотти.
— Вы часто бывали в ее доме?
— Нет, изредка. Я знаком с ее сыном, Сесилем, еще со школы. Правда, мы никогда не были близки. Ее племянник, Остин Бэйн, учился со мной вместе в Гарварде. Вы что, допрашиваете меня?
Вулф не ответил. Он взглянул на стенные часы — десять минут второго. Он втянул в себя через ноздри несколько кубометров воздуха и выпустил через рот. Затем без всякого энтузиазма посмотрел на клиента.
— Наша беседа займет много времени, мистер Лэдлоу. Я должен расспросить о том, что вы знаете обо всех участниках ужина, исходя из рабочей гипотезы, что мистер Гудвин прав и мисс Ашер была умерщвлена, и так как убили ее не вы, следовательно, это сделал кто-то другой. Одиннадцать человек, включая дворецкого, нет, десять, так как, пользуясь своими правами, я исключаю мистера Гудвина. Подумать только, целая армия! Уже время ленча, и я приглашаю вас откушать с нами, а затем мы продолжим наш разговор. Сегодня у нас морские моллюски, фаршированные яйцами, петрушкой, зеленым перцем, чесноком и свежими грибами. Мистер Гудвин пьет молоко. Я пью пиво. Может быть, вы предпочитаете белое вино?
Лэдлоу сказал да, предпочитает. Вулф поднялся и прошествовал на кухню.
В четверть шестого, когда Лэдлоу ушел, в моей записной книжке было застенографировано тридцать две страницы.
В общем-то это была пустая трата времени и бумаги, но встречалось и кое-что интересное. Ни слова не было сказано о трех матерях-одиночках, оставшихся в живых. До того вечера Лэдлоу никогда не видел Элен Ярмис, Этель Варр и Розу Тэттл. Пустым местом являлся и Хакетт. О нем было сказано только, что он хороший дворецкий, но я знал это и без Лэдлоу.
