места на место. Время от времени они что-то ворчали себе под нос. У обоих щиты были крепко пристегнуты ремнями к левому предплечью, а кисть оставалась свободной, чтобы пользоваться двуручным мечом. Перегрин с большой тревогой наблюдал за ними.
— Какие проворные, а? — сказал Гастон, появившись у него за спиной.
— Весьма, — нервно согласился Перегрин. — Я не видел их больше двух недель. Я… полагаю, они в безопасности? В общем и целом? В безопасности, — повторил он более резким и высоким голосом, когда Макдуф обрушил на Макбета удар сверху вниз, который тот едва отбил, с трудом увернувшись.
— В абсолютной, — уверил его Гастон. — Я готов поставить на это свою репутацию. А! Простите. Очень хорошо, джентльмены, на сегодня все. Благодарю вас. Не уходите, мистер Джей. Ваше замечание касательно безопасности кое о чем мне напомнило. Размеры и расположение помостов ведь не будут меняться? Они останутся в точности такими же и на время спектаклей?
— Да.
— Хорошо. Надеюсь, до десятых долей дюйма? Понимаете, работу ног мы репетировали с величайшей тщательностью. Это как танец. Позвольте, я вам покажу.
Он вынул детальный план сцены, разбитый не бесчисленные квадраты.
— Сцена размечена — полагаю, вы это заметили — точно таким же образом. К примеру, я прошу Макдуфа выполнить верхний удар справа налево, а Макбет должен отразить его и перепрыгнуть на нижний уровень. Я скажу, — тут он возвысил голос и пронзительно крикнул — «Мак-ди. Правая нога на 13б. Поднимите клейдеамор, повернитесь на 90 градусов. Взмах на 12. И раз. И два. И три. Тем временем…»
Он несколько секунд продолжал выкрикивать эти загадочные указания, а потом сказал своим обычным басом:
— Так что вы понимаете, мистер Джей, малейшая неточность в расположении квадратов вполне может привести к… ну, скажем, к рассечению пополам ступни противника. Нет. Я преувеличиваю. Точнее будет сказать — к раздроблению ступни. А мы ведь не хотим, чтобы это случилось?
— Разумеется, нет. Но, мой дорогой Гастон, пожалуйста, не поймите меня неправильно. Я считаю, что план весьма изобретателен, и результат… м-м… потрясающий, но не будет ли все это выглядеть столь же эффектно, если, к примеру…
Он не закончил предложение, увидев, как краснеет лицо Гастона.
— Вы собираетесь предложить использовать муляжи? — спросил Гастон и, прежде чем Перегрин успел ответить, продолжил:
— В таком случае я ухожу из этого театра. Навсегда. Заберу мечи и напишу в «Таймс», чтобы обратить внимание публики на то, какой нелепый фарс ей будут навязывать. Ну? Да или нет?
— Да. Нет. Не знаю, да или нет, но я умоляю вас не покидать нас, Гастон. Вы говорите мне, что это безопасно, и я полагаюсь на ваш авторитет. Я попрошу страховщиков заняться этим, — торопливо добавил он. — Надеюсь, вы не будете возражать?
Гастон важно и двусмысленно махнул рукой. Он поднялся на сцену и поднял мечи, которые актеры сунули в фетровые чехлы.
— Желаю вам доброго утра, — сказал он. И, словно спохватившись, добавил:
— Я возьму с собой клейдеаморы и верну их завтра.
— И вам доброго утра, Гастон, — с благодарностью ответил Перегрин.
III
Перегрину пришлось признаться (но только самому себе), что атмосфера в театре изменилась. Не то чтобы репетиции проходили плохо. В целом они проходили очень хорошо; не происходило ничего более серьезного, чем ожидаемые ссоры, вспыхивавшие между актерами. В этом отношении больше других выделялся Баррабелл, игравший роль Банко. Ему достаточно было лишь появиться на сцене, чтобы возник какой-нибудь спор. Но Перегрин по большей части был терпеливым и прозорливым режиссером и никогда не давал воли серьезным проявлениям гнева, не сочтя предварительно, что для них настало время и что они окажут благотворное влияние на актеров. Он не был знаком с Баррабеллом раньше, но довольно быстро заподозрил, что тот — смутьян, и этим утром его подозрения подтвердились. Баррабелл и Нина Гэйторн пришли вместе. Он сильно понизил голос, которым прекрасно владел, взял ее под руку, и на ее поблекшем добродушном лице появилось выражение, которое напомнило Перегрину выражение лица школьницы, которой рассказывают что-то сомнительное, но крайне интересное на некую запретную тему.
— Совершенно неожиданно, — доверительно сообщил ей Голос. — Меня там не было, конечно, но я случайно выглянул… — Дальше его слова невозможно было расслышать. — …сосредоточенно… крайне необычно…
— В самом деле?
— Блонди… дрожь…
— Нет!
— Честное слово.
В этот момент они прошли через арку в декорациях на сцене и увидели Перегрина. Воцарилось очень неловкое молчание.
— Доброе утро, — бодро сказал Перегрин.
— Доброе утро, Перри. Э-м-м… Доброе утро. М-м.
— Вы говорили о вчерашней грозе.
— А? Да. Да, о ней. Я говорил, что гроза выдалась сильная.
— В самом деле? Но вас же здесь не было.
— Нет. Я видел ее в окно. В Вестминстере — ну, в Пимлико.
— А я не видела, — сказала Нина. — Вообще-то нет.
— А вы заметили, что старый навес на берегу рухнул? — спросил Перегрин.
— А! — сказал Баррабелл обычным голосом. — Так вот что изменилось!
— В него попала молния.
— Надо же!
— В разгар грозы.
— Не в театр.
— Нет, — с жаром согласились оба. — Не в наш театр.
— Вы слышали о том, что произошло с Блонди?
Они что-то промычали в ответ.
— Она была здесь, — сказал Перегрин. — Как и я. У Блонди пунктик касательно молний и электричества в воздухе. У моей матери то же самое. Ей семьдесят лет, и она очень бойкая дама.
— Правда? — сказала Нина. — Как здорово.
— Она в отличной форме, но электричество во время грозы доставляет ей беспокойство.
— Понятно, — сказал Баррабелл.
— Это вполне распространенный случай. Как искрящаяся кошачья шерсть. Нина, дорогая, — сказал Перегрин, обхватив ее за плечи, — сегодня утром придут три мальчика — прослушиваться на роль ребенка Макдуфов. Будь ангелом, пройди с ними эту сцену, пожалуйста. Вот их фотографии, взгляни.
Он открыл номер театрального журнала на странице с детьми-актерами. Там были фотографии трех маленьких гениев. Двое были до нелепости разряжены, вид у них был невинный, но за ним вполне угадывалось скрытое самодовольство. Третий был одет в нормальную одежду и имел дерзкий вид.
— Вот в этом что-то есть, — сказала Нина. — Мне кажется, его я смогла бы обнять. Интересно, когда сделали это фото.
— Кто знает? Его зовут Уильям Смит, это привлекает. Двух других, как видишь, зовут Уэйн и Седрик.
— Маленькие чудовища.
— Может быть. Но никогда нельзя сказать наверняка.
— Придется проверить, — сказала Нина, вернув себе самообладание и твердо решив не связываться больше с Баррабеллом-Банко.
Пришла девушка из кабинета управляющего и сказала, что юные актеры прибыли — каждый в сопровождении родителя.
— Я приму их по одному в репетиционном зале. Нина, дорогая,
