Уилки Коллинз - Лунный камень

Ознакомительная версия.

Такъ какъ семейныя празднества была довольно рѣдки въ нашемъ домѣ со времени смерти бѣдной госпожи моей, то признаюсь, что, по случаю свадьбы, я къ вечеру-то хваталъ для куражу капельку лишняго.

Если вы дѣлывали то же самое, то поймете меня, и посочувствуете, если же нѣтъ, вы, вѣроятно, скажете: «противный старикъ! Къ чему онъ это разказываетъ намъ?» причина тому слѣдующая.

Хвативъ стало-быть капельку (Богъ съ вами! Вѣдь меня тоже есть любимый грѣшокъ; только у васъ свой, а у меня свой), и прибѣгнувъ къ неизмѣнному лѣкарству, а это лекарство, какъ вамъ извѣстно, Робинзонъ Крузо. Ужь не помню, право, на чемъ я раскрылъ эту несравненную книгу, на чемъ же у меня печатныя строки перепутались подъ конецъ, это и отлично помню, то была триста восемнадцатая страница, слѣдующій отрывочекъ домашняго характера, относящійся до женитьбы Робинзона Крузо:

«Съ такими-то мыслями я вникалъ въ свои новыя обязанности, имѣя жену (замѣтьте! точь-въ-точь какъ мистеръ Франклинъ!), новорожденнаго ребенка. (Замѣтьте опять. Вѣдь это можетъ быть и съ мистеромъ Франклиномъ!) При этомъ жена моя,» — что ужь «при этомъ» сдѣлала или чего не дѣлала жена Робнизона Крузо — и не желалъ знать. Я подчеркнулъ карандашомъ насчетъ ребенка-то и заложилъ полоску бумаги, чтобъ отмѣтить этотъ отрывокъ. «Лежи себѣ тутъ, сказалъ я, — пока свадьбѣ мистера Франклина и миссъ Рахили исполнится нѣсколько мѣсяцевъ, тогда и увидимъ.»

Мѣсяцы шли (превышая числомъ мои разчеты), но все еще не представлялось случая потревожить замѣтку въ книгѣ, только въ текущемъ ноябрѣ 1850 года вошелъ однажды ко мнѣ въ комнату мистеръ Франклинъ превеселый-веселый, и сказалъ:

— Бетереджъ! Я принесъ вамъ славную вѣсточку! не пройдетъ нѣсколькихъ мѣсяцевъ, у насъ въ домѣ кое-что случится.

— А что, оно касается до семейства, сэръ? спросилъ я.

— Рѣшительно касается, отвѣтилъ мистеръ Франклинъ.

— А вашей женушкѣ есть до этого какое-нибудь дѣло, сэръ?

— Ей тутъ пропасть дѣла, сказалъ мистеръ Франклинъ, начиная нѣсколько удивляться.

— Не говорите мнѣ больше ни слова, сэръ! отвѣтилъ: — Богъ въ помочь вамъ обоимъ! Сердечно радъ слышатъ.

Мистеръ Франклинъ вытаращилъ глаза, какъ громомъ пораженный.

— Смѣю ли спросить, откуда вы получили это извѣстіе? спросилъ онъ:- я самъ получилъ его (подъ строжайшимъ секретомъ) всего пять минутъ тому назадъ.

Вотъ когда насталъ случай предъявить Робинзона Крузо. Вотъ онъ случай прочесть тотъ отрывочекъ домашняго содержанія насчетъ ребенка-то, что я отмѣтилъ въ день свадьбы мистера Франклина! Я прочелъ эти дивныя слова съ должинымъ удареніемъ и потомъ строго посмотрѣлъ ему въ лицо.

— Ну, теперь, сэръ, вѣрите ли вы Робинзону Крузо? спросилъ я съ приличною этому случаю торжественностію.

— Бетереджь! оказалъ мистеръ Франклинъ съ такою же торжественностію:- наконецъ и я убѣжденъ.

Онъ пожалъ мнѣ руку, и я понялъ, что обратилъ его.

Вмѣстѣ съ разказомъ объ этомъ необычайномъ обстоятельствѣ приходитъ конецъ и моему появленію на этихъ страницахъ. Не смѣйтесь надъ этомъ единственнымъ анекдотомъ. Забавляйтесь сколько угодно надъ всѣмъ прочимъ что я писалъ. Но когда я пишу о Робинзонѣ Крузо, клянусь Богомъ, — это не шутка, прошу васъ такъ и понимать это!

Когда это сказано, — значитъ все сказано. Леди и джентльмены, кланяюсь вамъ и замыкаю разказъ.

Двадцать седьмаго іюня я получилъ отъ пристава Коффа приказаніе слѣдить за тремя людьми, подозрѣваемыми въ убійствѣ, Индѣйцами по описанію. Въ то утро ихъ видѣли въ Товерской пристани, гдѣ они сѣли на пароходъ въ Роттердамъ.

Я выѣхалъ изъ Лондона на принадлежащемъ другой Компаніи пароходѣ, который отправился утромъ въ четвергъ, двадцать восьмаго числа. По прибытіи въ Роттердамъ, мнѣ удалось найдти капитана парохода, ушедшаго въ среду. Онъ сообщиль мнѣ, что Индѣйцы дѣйствительно были въ числѣ пассажировъ его судна, но только до Гравезенда. На этой станціи одинъ изъ трехъ спросилъ, въ которомъ часу они пріѣдутъ въ Кале. Когда ему сказали, что пароходъ идетъ въ Роттердамъ, говорившій отъ лица всѣхъ высказалъ величайшее удивленіе, и досадовалъ на сдѣланную имъ съ пріятелями ошибку. Они всѣ (говорилъ онъ) охотно пожертвуютъ платой за проѣздъ, если только капитанъ парохода высадитъ ихъ на беретъ. Соболѣзнуя положенію иностранцевъ въ чужой землѣ и не имѣя причинъ задерживать ихъ, капитанъ подалъ сигналъ береговому судну и всѣ трое покинули пароходъ.

Такъ какъ этотъ поступокъ Индѣйцевъ явно былъ заранѣе разчитанъ, въ видахъ предохраненія ихъ отъ погони, то я, не теряя времени, вернулся въ Англію. Я сошелъ съ парохода въ Гравезендѣ и узналъ, что Индѣйцы оттуда поѣхали въ Лондонъ; отсюда я снова прослѣдилъ ихъ до Плимута. По справкамъ въ Плимутѣ оказалось, что они двоесутокъ тому назадъ отплыли на остъ-индскомъ купеческомъ суднѣ Бьюлей-Касль, шедшемъ прямо въ Бомбей.

Получивъ объ этомъ свѣдѣніе, приставъ Коффъ сообщилъ о томъ сухопутною почтой бомбейскимъ властямъ, чтобъ оцѣпитъ судно полиціей тотчасъ по приходѣ въ гавань. По принятіи этой мѣры мое участіе въ этомъ дѣлѣ кончено. Съ тѣхъ поръ я больше не слыхалъ о немъ.

По требованію пристава Коффа, излагаю письменно нѣкоторые факты, касающіеся трехъ человѣкъ (слывущихъ Индѣйцами), которые были пассажирами на кораблѣ Бьюлей-Касль, отправлявшимся прошлымъ лѣтомъ въ Бомбей подъ моимъ начальствомъ.

Индѣйцы присоединились къ намъ въ Плимутѣ. Во время плаванія, я не слыхалъ жалобъ на ихъ поведеніе. Они спали въ койкахъ на передней части корабли. Мнѣ весьма рѣдкослучалось видѣть ихъ.

Подъ конецъ путешествія мы имѣли несчастіе попасть на трое сутокъ въ штиль близь береговъ Индіи. У меня нѣтъ подъ руками корабельнаго журнала для справокъ, и потому я не припомню теперь широты и долготы. Итакъ, относительно нашего положенія, я могу лишь вообще сказать, что теченіе влекло насъ къ берегу, а когда вѣтеръ снова захватилъ насъ, то: мы чрезъ двадцать четыре часа вошли въ гавань.

Корабельная дисциплина (какъ извѣстно всѣмъ мореплавателямъ) ослабляется во время продолжительнаго штиля. Нѣкоторые джентльмены изъ числа пассажировъ спустилимелкія суда и забавлялись катаньемъ и плаваньемъ по вечерамъ, когда солнечный жаръ, утихая, позволялъ имъ развлекаться такомъ образомъ. По окончаніи забавы слѣдовало бы втаскивать суда обратно. Вмѣсто того ихъ оставляли на буксирѣ у корабли. Отъ жары ли, отъ досады ли на погоду, только ни у офицеровъ, ни у матросовъ, повидимому, не лежало сердце къ исполненію долга, пока длился штиль.

На третью ночь сторожъ на палубѣ не видалъ и не слыхалъ ничего выходящаго изъ порядка вещей. Но когда настало утро, самой маленькой лодки не доставало, а вслѣдъ затѣмъ донесли, что не хватаетъ и трехъ Индѣйцевъ.

Если эти люди украли лодку вскорѣ послѣ сумерекъ (въ чемъ я и не сомнѣваюсь), то, судя по близости нашей къ землѣ, безполезно было бы посылать за ними погоню, когда объ этомъ узнали только поутру. Я не сомнѣваюсь, что въ такую тихую погоду (принимая въ разчетъ усталость и неумѣнье грести, они все-таки пристали къ берегу до разсвѣта. Войдя въ гавань я впервые узналъ причину, по которой трое моихъ пассажировъ воспользовались возможностью бѣжать съ корабля. Я могъ лишь сообщить властямъ тотъ же отчетъ, который излагаю здѣсь. Она упрекали меня въ томъ, что я допустилъ на кораблѣ ослабленіе дисциплины!

Я выразилъ на этотъ счетъ мое сожалѣніе имъ и своимъ хозяевамъ. Съ тѣхъ поръ я ничего не слыхалъ о трехъ Индѣйцахъ. Больше мнѣ прибавлять нечего.

(въ письмѣ къ мистеру Броффу.)

Осталось ли у васъ, дорогой сэръ, какое-нибудь воспоминаніе наше о полудикой личности, которую вы встрѣтили, на обѣдѣ въ Лондонѣ осенью сорокъ седьмаго года? Дозвольте мнѣ напомнить вамъ, что личность эту зовутъ Мортветомъ, и что мы съ вами имѣли продолжительный, разговоръ послѣ обѣда. Разговоръ этотъ касался индѣйскаго алмаза, называемаго Луннымъ камнемъ, и существовавшаго въ то время, заговора овладѣть имъ.

Съ той поры я все шатался до Средней Азіи. Оттуда попалъ на мѣсто прежнихъ своихъ приключеніи, на сѣверъ и сѣверо-западъ Индіи. Недѣли двѣ тому назадъ я очутился въ нѣкоемъ округѣ или провинціи (мало извѣстной Европейцамъ) называемой, Каттіаваръ.

Тутъ со мной случилось приключеніе, въ которомъ вы (какъ бы это ни казалось невѣроятно) лично заинтересованы.

Въ дикихъ мѣстностяхъ Каттіавара (насколько онѣ дики, можете судить изъ того, что даже земледѣльцы на пахотѣ вооружены съ головы до ногъ) населеніе фанатически предано прежней индѣйской религіи, — древнему обожанію Брамы и Вишну. Немногіе магометанскія семейства, изрѣдка разсѣянныя по внутреннимъ селеніямъ, боятся вкушать мясо какого бы то ни было рода. Магометанина, при малѣйшемъ подозрѣніи въ убійствѣ священнаго животнаго, то-есть коровы, неизбѣжно и безъ пощады предаютъ смерти окружающіе его благочестивые сосѣда. Какъ бы въ поддержку религіозной восторженности народа, двѣ знаменитѣйшія святыни индѣйскаго странничества лежатъ въ границахъ Каттіавара. Одно изъ нихъ есть Дварка, мѣсто рожденія бога Кришны. Другое — священный городъ Сомнаутъ, осажденный и разрушенный въ одиннадцатомъ вѣкѣ магометанскомъ завоевателемъ Махкудомъ Гизни. Очутясь вторично въ этой поэтической мѣстности, я рѣшался не выѣзжать изъ Каттіавара, не повидавъ еще разъ великолѣпныхъ развалинъ Сомнаута. Оттуда, гдѣ я замыслилъ это, мнѣ предстояло (по приблизительному разчету) три дня ходьбы до священнаго города.

Ознакомительная версия.