Милдред расхохоталась.
— Давай, продолжай в том же духе, — сказала она. — Но не надейся, что тебе удастся обвести меня вокруг пальца. Когда ты собрался уезжать?
— Да прямо сейчас, — нетерпеливо сказал Грэмпс. Он начал торопливо хватать тарелки и чашки со стола, все это было свалено в раковину, а баночки с джемом и приправами нетерпеливо распихивались по полкам и шкафчикам, нарушая царивший тут порядок.
Милдред понимающе улыбнулась.
— Послушай, Грэмпс, ты ведь мой родственник. Но на твоем месте я не стала бы так уж подчеркивать наши родственные отношения, когда ты имеешь дело с моим мужем. Если бы он хотел, чтобы ты побывал там, он бы сам пригласил тебя составить им компанию.
— Иосафат! — в негодовании воскликнул Грэмпс. — Что, разве есть такой закон, по которому любому человеку можно запретить ехать по дороге, если она не частная? Послушай, девочка, если я уже решил поехать в Петри, так кто меня может остановить, хотел бы я знать. И останавливаться я тоже буду там, где считаю нужным… Ради Бога, Милдред, иди домой, дай мне собраться.
Он носился как ураган по маленькому трейлеру, собирая вещи и наводя порядок. Затем он ринулся к двери, и Милдред услышала рев и скрежетание старой-престарой машины Грэмпса.
Милдред Дюриэа, совершенно не желая попасть в Петри одетой в пижаму и легкий халатик, да еще в компании Грэмпса, быстро выскользнула из трейлера и побежала к дому.
Почти немедленно машина у Грэмпса завелась, и он исчез из виду.
Время уже приближалось к девяти, когда машина шерифа выехала на главную улицу Петри.
— Вы знаете, где хибара этого Ридли? — спросил шерифа Дюриэа.
Не поворачивая головы, шериф ответил:
— Насколько я понимаю, это бывший дом старого Дингмана. Это просто небольшое ранчо для любителей разводить кур. Оно действительно маленькое — всего несколько акров. Если бы не нефть, то за него и вовсе не стоило бы держаться. Свернешь за эти эвкалипты, там будет дорога, по ней надо проехать не больше сотни метров.
Дорога вилась между последними участками фруктовых садов, покрытых деревьями с нежными, бледно-зелеными листьями, которые резко контрастировали с богатой зеленью садов, расположенных ниже, в долине.
— Вон они, эвкалипты, о которых я говорил, — показал вперед шериф.
Они свернули на грязную дорогу без тротуара.
— Это как раз то самое место, — сказал шериф. — Видите те машины под деревьями?
По грязной дороге они выехали во двор, окруженный чахлыми эвкалиптовыми деревцами. Сам двор был чудовищно грязным и выглядел отвратительно. Валялись какие-то старые тряпки, ведро, несколько птичьих домиков, сколоченных из наскоро собранных где-то поблизости старых некрашеных досок, покрытых заржавленной жестью, которая была явно изготовлена из разрезанной пятигаллонной канистры для бензина, небрежно расплющенной молотком и приколоченной вместо крыши. Повсюду по двору носился птичий пух, и ветер сносил его по углам, где он смешивался с птичьими экскрементами.
Все оставшееся свободным место на дворе занимал домишко Ридли, жалкая хибара, явно сколоченная наспех неумелыми руками. Кроме маленькой прихожей в ней было всего две комнаты. Стены были некрашеными — старыми, потемневшими от непогоды и кое-где потрескавшимися.
Небольшая группа людей о чем-то оживленно разговаривала, стоя под деревьями. Шериф остановил машину неподалеку и, повернувшись, сказал окружному прокурору:
— По-моему, вы всех знаете. Помощник коронера… Помощник шерифа… А тот худющий, который разговаривает с Джентри, — издатель “Петри геральд”… Привет, ребята.
Они все столпились вокруг машины, пожимая им руки и обмениваясь замечаниями.
— Хорошо, ребята, достаточно, — громогласно заявил шериф. — А что вы можете сказать об этом?
Джентри выступил вперед.
— По-моему, шериф, будет лучше, если вы послушаете Эверетта Тру.
Тру раздулся от гордости. Как редактор и издатель “Петри геральд”, он занимал в этом городе достаточно заметное место и ревниво пекся о том, чтобы так оно и было впредь. Это был очень высокий мужчина средних лет, с высоким лбом, блестящими, живыми глазами и быстрой речью. Он уже, несомненно, отрепетировал свой рассказ, оставив в нем лишь самое важное.
— Вчера, во второй половине дня, около половины пятого, в редакцию пришел Хью Сондерс, — начал он, повернувшись к шерифу. — Он сказал, что у него имеются подозрения, что под именем Ридли скрывается Прессман. Он отказался сообщить мне, откуда у него эти сведения… Сначала я недоверчиво отнесся к его словам; но затем, по мере того как я размышлял, мне все больше и больше стало казаться, что в этом что-то есть. Чем больше я разузнавал об этом деле, тем более подозрительным оно мне казалось. Мне никак не удавалось раздобыть фотографию Прессмана, но зато мне удалось получить самое подробное его описание. Я написал статью для своей газеты в форме эдакого вопросника, где пытался решить вопрос, действительно ли Прессман уверен в наличии нефти на фермерских участках и на самом ли деле он собирается ее разрабатывать или все это не более чем легализованный и завуалированный шантаж людей, которые честно создали свое благосостояние непрерывным и тяжелым трудом.
Мы решили поехать к Ридли, и я подумал, что неплохо было бы получить подтверждение для этой статьи, показав ее самому Прессману, — или кем там был этот Ридли — и использовать его слова как комментарии к статье.
Статью я дал прочитать Сондерсу. Ему она показалась недостаточно сильно написанной. То, как он себя вел при этом, на меня действовало как гипноз. Я внес кое-какие изменения в статью: кое-где поменял слова, кое-что выделил и снова дал прочитать Сондерсу. Сондерс прочел ее, а обсуждать статью мы стали уже в машине. Мне очень хотелось, если бы удалось, сфотографировать его, и я захватил с собой портативную фотокамеру со вспышкой, которую положил в карман. Мы договорились, что Сондерс уговорит его прочитать мою статью, и, пока он будет ее читать, я вытащу камеру и сфотографирую его.
Мы с Сондерсом приехали на ранчо около пяти. Пока я парковал машину под эвкалиптами, Сондерс заметил, как в окне была быстро задернута штора. Мы с ним заметили, что и все другие шторы на окнах были задернуты. Это убедило нас в том, что Ридли действительно и есть Прессман, что он догадался, зачем мы приехали, и успел занавесить все окна перед нашим приездом.
Естественно, я был взволнован. Да и Сондерс, по-моему, тоже. Он сказал, что в доме есть два входа, и, чтобы этот человек не сбежал от нас, нам каждому следует занять позицию перед дверью. Сондерс пошел к главному входу, а я обошел дом и направился к задней двери. Сначала мы позвонили, затем принялись колотить в дверь и кричать. Но никакого ответа не было.
— Но вы уверены, что он был дома? — спросил шериф.
— Да, человек, который был внутри, один раз подошел к дверям. Сондерс слышал это совершенно ясно. Он подумал: а вдруг тот человек намерен стрелять? И испугался. Я точно знаю, что испугался. У меня, честно говоря, тоже поджилки затряслись. Я слышал, как кто-то на цыпочках подходил к задней двери, где я стоял и стучал. Затем минуту или две в доме было тихо. Мне казалось, что через дверь я слышу даже дыхание того человека… Странное это было ощущение, уверяю вас. Затем тот человек ушел. Я слышал поскрипывание лестницы и звук его шагов. Тогда я окликнул его: “Я из газеты. Хочу просто задать вам несколько вопросов”.
— Он что-нибудь ответил вам? — спросил шериф.
— Ни слова.
— Но вы слышали его после этого?
— Раз или два до нас донеслись его шаги в прихожей. По-моему, он тогда и колебался, не открыть ли дверь Сондерсу. Мне так показалось, по крайней мере. А может быть, он просто раздумывал, как бы ему выбраться из дома так, чтобы мы его не увидели и не сфотографировали. Конечно, это звучит логично, но тем не менее мне почему-то казалось, что он стоял там с пистолетом, думал, не выстрелить ли через дверь. Странно, но Сондерс признался мне, что, когда этот человек стоял у входа и их разделяла только дверь, ему в голову пришла та же самая мысль… Конечно, если бы мы не сообразили блокировать обе двери, он мог бы свободно выйти через заднюю дверь, пока мы стучались бы у главного входа… Можете наверняка представить, что он чувствовал в этот момент, — если это, конечно, был Прессман. Вне всякого сомнения, он знал меня в лицо. Когда он увидел, как мы с Сондерсом подъехали к дому, понял, что его замысел потерпел крах и он оказался в глупом положении. Я уверен, что он пристрелил бы нас не моргнув глазом, если бы был уверен, что все сойдет с рук.
Дюриэа сказал с сомнением:
— Этот человек вряд ли пошел бы на убийство, чтобы избежать огласки.
— Да, я знаю — это нелогично, но если бы вы слышали эти крадущиеся шаги и это поскрипывание ступеней… У меня мороз пошел по коже.
