– Господи, нет, конечно! – Я готов был лягнуть его за столь дурацкий вопрос. – Десять против одного, что спустя меньше четверти часа стенограмма разговора окажется на столе перед Грумом. Из гостиницы вообще нельзя звонить. Придется найти телефон-автомат где-нибудь снаружи.
– А можно это сделать в столь поздний час?
– Запросто. Мы все-таки не в пустыне, а в городе Олбани.
– Тогда, пожалуйста, дозвонись Солу и скажи, что в восемь утра я сам позвоню ему домой. Если у него другие дела, пусть их отменит. Он мне нужен.
– Хорошо. Как только мы здесь закончим.
– Нет. Сейчас. Пожалуйста.
Меня опять обуяло страстное желание отвесить ему затрещину, но я сдержался. Кипя, как чайник, я встал, оделся и вышел вон.
Если вы не горите желанием знать, как я провел следующий день, вторник, то в ближайшие четыре минуты вы изойдете зевками от скуки.
То есть что-то, конечно, происходило, но меня ни о каких важных событиях в известность не ставили. Но сначала – о прошлой ночи и о разговоре с Солом Пензером. Сол – безусловно лучший в своем деле; на мой взгляд, он стоит всех сорока пяти агентов, которыми располагали наши коллеги, но у него есть серьезный недостаток – уж слишком поздно он возвращается домой. Телефон я обнаружил без малейших усилий, в ближайшем ночном баре, позвонил, но Сол не ответил. Что мне было делать – не возвращаться же и гостиницу, не солоно хлебавши? Когда Вульф отправляет меня с каким-то поручением, то резонно рассчитывает, что я его выполню – в этом мы единомышленники. Выждав пять минут, я снова набрал номер Сола, потом повторил попытку десять минут спустя – с прежним успехом. Так продолжалось целую вечность, пока, наконец, в четверть второго Сол не соизволил снять трубку. Он сказал, что ведет слежку по поручению Баскома, и должен возобновить ее в девять утра. Я возразил, что вовсе не должен, если не хочет, чтобы нас с Вульфом судили за убийство и вынесли обвинительный приговор, и добавил, что Вульф лично позвонит в восемь утра. Затем я поведал Солу о наших вчерашних приключениях, пожелал спокойной ночи, вернулся в отель, поднялся в номер 902 и, как и следовало ожидать, застал Вульфа в постели. Этот бездельник спал сном младенца в кровати у открытого окна, а сама комната промерзла, как усыпальница. Разделся я при скудном свете, который пробивался из-за полуприкрытой двери в ванную.
Когда я сплю – я сплю, и все же я никогда не поверил бы, что млекопитающее вульфовских габаритов способно выбраться из постели, встать на задние лапы и натянуть на себя уйму одежды, не разбудив меня. Да еще в такой адский холод. Жаль, что мне не довелось подсмотреть, как он это проделал. А сон с меня слетел от щелчка, когда Вульф повернул дверную ручку. Я продрал глаза, приподнялся и провякал:
– Куда это вы намылились?
Вульф обернулся.
– Звонить Солу.
– А который час?
– На твоих наручных часах уже двадцать минут восьмого.
– Вы же сказали – в восемь!
– Я должен сначала поесть. Отдыхай. Тебе пока делать нечего.
Он вышел и закрыл за собой дверь. Я улегся на бок, с замиранием сердца представил себе, как Вульф втиснется в телефонную будку, и уснул.
Правда, спал я уже и вполовину не так крепко, как раньше. Едва Вульф вставил ключ в замочную скважину, сон с меня как рукой сняло. Я бросил взгляд на часы: восемь тридцать пять. Вульф вошел, запер за собой дверь, снял шляпу и пальто и повесил их в стенной шкаф. Я спросил, поговорил ли он с Солом, и Вульф ответил, что да, мол, и вполне приемлемо. Я поинтересовался, чем закончилось вчерашнее собрание, согласились ли коллеги помочь нам, и получил такой же ответ: «да» и «приемлемо». Я полюбопытствовал, что нужно теперь делать, и в ответ услышал – «ничего». На мой вопрос, приемлемо ли это, Вульф ответил утвердительно. Разговаривая, он одновременно снимал одежду. Раздевшись, Вульф, не обращая внимания на лютую холодрыгу, натянул пижаму, залез в постель, накрылся одеялом и повернулся ко мне спиной.
Настала моя очередь – время приближалось к девяти утра, сна ни в одном глазу, а под ложечкой уже посасывало от голода. Я скатился с кровати, прошлепал в ванную, умылся, побрился, оделся (я с трудом застегнул пуговицы на сорочке, потому что дрожал, как осиновый лист), спустился в вестибюль, купил «Таймс» и «Газетт», прошагал в ресторан и заказал апельсиновый сок, оладьи, колбасу, омлет и кофе. Покончив с завтраком, я устроился в вестибюле на кресле и просмотрел газеты. Никаких новых для себя сведений об убийстве Уильяма А.Донахью я в них не обнаружил, если не считать нескольких дюжин абсолютно бесполезных мелочей, вроде заключения врача, проводившего вскрытие, о том, что смерть наступила за два-пять часов до того, как ему доставили тело. «Газетт» впервые поместила фотографии нас с Вульфом как арестантов. Мой снимок был просто загляденье, а вульфовский никуда не годился. Еще рядом красовалась физиономия Альберта Хайетта, а следом за ней было напечатано фото Донахью, явно сделанное после того, как над трупом потрудились эксперты. Я вышел на улицу подышать и поднял воротник пальто, чтобы хоть чуть-чуть уберечься от порывов леденящего ветра. На улице было не теплее, чем в номере 902, но меня согревала мысль, что под залог гулять куда приятнее, чем уныло вышагивать по тюремному двору. В отель я вернулся уже в двенадцатом часу, поднялся на лифте на девятый этаж, отомкнул дверь и вошел в морозильник.
Вульф по-прежнему дрых без задних ног и даже не шевельнулся, когда я вошел. Я стоял и таращился на бесформенную гору под одеялом отнюдь не влюбленным взором. Я так и не придумал, какую бы каверзу подстроить этому гнусному сибариту, как вдруг в дверь номера постучали. Нагло и громко. Я открыл дверь и увидел перед собой здоровенного громилу, который попер прямо на меня, явно намереваясь пройти по мне, как по ковру. Что ж, очень кстати, у меня как раз руки чесались. Я резко выставил локоть, и не ожидавший такого подвоха детина отлетел назад, врезавшись в стену.
– Я полицейский! – пролаял он.
– Так бы и сказали. В любом случае – я вам не половая тряпка. Что вам нужно?
– Вы Арчи Гудвин?
– Да.
– Вас вызывают к прокурору. Вместе с Ниро Вульфом. Я должен вас доставить.
Правильнее было бы сказать нахалу, что мы обсудим его предложение, и выставить его за дверь, но на Вульфа я злился еще больше, чем на этого бабуина. Ну зачем, скажите на милость, Вульфу понадобилось отправлять меня на поиски телефона в самый разгар общения с сыщиками? И уж совсем ребяческая выходка вернуться и улечься спать, даже не сказав мне о результатах разговора с Солом. И я еще предложил этому себялюбцу поделить вину пополам! Как я заблуждался!
Я посторонился, уступая дорогу закону, и, обернувшись, увидел, что Вульф открыл глаза и свирепо смотрит на нас.
– Вот мистер Вульф, – кивнул я верзиле.
– Вставайте и одевайтесь! – выпалил тот. – Я должен доставить вас на допрос к прокурору.
– Вздор! – по сравнению с ледяным голосом Вульфа стужа в комнате казалась сахарским зноем. – Я рассказал мистеру Хайетту и мистеру Груму все, что знал. Если окружной прокурор хочет меня видеть, то я готов его принять примерно через час. А мистеру Груму передайте, что он осел. Не следовало ему меня арестовывать. Теперь ему нечем мне угрожать, если он не хочет предъявить мне обвинение в убийстве или аннулировать мое освобождение под залог – первое будет верхом идиотизма, а второе слишком затруднительно. Убирайтесь вон! Нет, постойте. Арчи, как попал сюда этот человек?
– Просто вошел. Он постучал, а я открыл дверь.
– Понимаю. Ты, конечно, истинный друг, Горацио note 1. Это у тебя в крови.
Вульф перевел взгляд на полицейского.
– А вас, сэр, прислали только за мной или также за мистером Гудвином?
– За вами обоими.
– Прекрасно. Тогда возьмите с собой мистера Гудвина. Меня вы можете увести только силой, а я довольно тяжел – вам меня не поднять. Прокурор может позвонить мне позднее, но я не думаю, что приму его.
Орангутанг чуть помялся, открыл пасть, захлопнул ее, потом снова открыл и пролаял, чтобы я шел за ним. Я повиновался.
Вульф, должно быть, смаковал победу, но он просчитался. Поскольку в общей потехе я не участвовал, я уже предвкушал, как повеселюсь, задираясь с прокурором.
По дороге я еще замыслил, что неплохо бы пригласить Салли Колт отобедать вместе, но, увы – когда прокурор наконец сообразил, что препирания со мной совершенно бесполезно, шел уже третий час. Я заскочил в ближайшую аптеку, позвонил Вульфу, сказал, что он плохо разбирается в животных, поскольку настоящий осел – прокурор, и спросил, нет ли каких распоряжений. Как и следовало ожидать, распоряжений не оказалось. Я набрал номер Салли, спросил, не хочет ли она сходить со мной в кино, и получил ответ, что она бы счастлива, но страшно занята и не может. Это она-то занята! Замечательно! Что ж, пусть попробует найти, как уберечь меня от электрического стула. Я зашел в закусочную, проглотил молоко с сандвичем, потом вспомнил, что все расходы на нашу поездку в Олбани будут оплачены, отыскал ресторан, который порекомендовал нам Стенли Роджерс, заказал и уплел роскошный обед на шесть долларов, и потребовал чек. Официант рассказал мне, где найти бильярдный зал, и я отправился по указанному адресу, позвонил Вульфу, доложил о своем местопребывании и сел последить за игрой. Какой-то жучок предложил мне сгонять партию. Я обставил его с подозрительной легкостью, после чего избежал полного банкротства лишь благодаря тому, что отказался поднимать ставки до суммы, которую предложил этот прохвост. Жучок решил, что не стоит тратить силы на такого скрягу, и отвалил. Время уже близилось к семи вечера, когда кассир окликнул меня и сказал, что меня зовут к телефону. Я не помчался сломя голову, а выждал с минуту. Пусть толстяк подергается.
