— Белокурые, с рыжеватым оттенком, — ответил Петр Кондратьевич.
— Так! — Патмосов усмехнулся и осторожно снял с угла коробки несколько приставших к стенке черных длинных волос. — Рыжеватые, — сказал он. — А это вы прозевали!
Чухарев взглянул и отшатнулся.
— Черные волосы!
— Черные, да еще, смотри, какие длинные… женские. Что скажешь?
Чухарев вытаращил глаза и покачал головою.
— Проглядели! — сказал он.
— А это очень важно. Дай-ка бумажки!
Петр Кондратьевич тотчас же подал лист бумаги. Патмосов аккуратно положил волосы, завернул их сперва по длине, потом свернул и положил в карман.
— Вы будете свидетелями, что я их нашел в этой картонке.
— Обязательно! — сказал Хмелев.
Патмосов окончил осмотр, закрыл коробку и записал в записную книжку адрес, куда была адресована посылка: "Вильно. Станиславу Личинскому. Немецкая улица, 68".
— Так! Ну, а там справлялись?
— Как же! — быстро ответил Чухарев. — Тогда же в Вильно вызвали этого Личинского за посылкой и при нем вскрыли ее. Он чуть в обморок не упал.
— А кто он?
— Торговец. По объявлениям торгует разными вещами.
— Что же, он ни почерка, ничего не узнал?
— Ничего! Если хотите, у меня есть копия с протокола.
— Непременно принеси ко мне завтра же все бумаги. А теперь пока что постарайся разузнать, какое клеймо на глиняной чашке. Коробка тоже особенная…
— Платье носят в таких от каждой портнихи.
Патмосов покачал головой.
— Нет, это не нашей работы. Я, брат, наши коробки знаю. Это, надо думать, — варшавская работа.
— Может быть, и варшавская. Здесь мы искали и не нашли такой.
— И не найдете! — Патмосов закрыл книжку, положил ее в боковой карман. — Ну вот что, мои друзья, Петр Кондратьевич и Яков Антонович. Как я уже сказал, вы у меня на службе. Что только случится по этому делу, немедленно мне доносите; пока в этом только и служба ваша. А ты, — обратился он к Чухареву, — мне про чашку узнай и бумаги.
— Обязательно!
— Ну, вот! Теперь до свиданья. Спасибо за то, что сделали.
Патмосов пожал обоим агентам руки и ушел. Хмелев спрятал коробку и вместе с Чухаревым прошел в дежурную, где на столе уже стояли чайники с кипятком и с заваренным чаем, стаканы, бутылки с пивом, а на тарелке лежали ситник и колбаса.
Хмелев весело сказал:
— Ну, будем есть!
— Будем! — согласился Чухарев, после чего помотал головою, поднял палец к носу и проговорил: — Вот теперь я спокоен, что убийца будет найден. Это, можно сказать, гений. Смотри пожалуйста: все мы оглядывали коробку — и хоть бы что, а он — женские волосы. Это, так сказать, новый след. Понимаешь?
— Понимаю! Наливай-ка пива! Ну, за здоровье Патмосова.
— Выпьем, — сказал Чухарев.
И они стали жадно утолять свой голод и жажду.
Между тем Патмосов вернулся домой и тотчас вызвал по телефону Пафнутьева. Через полчаса тот уже сидел в его кабинете, и Борис Романович говорил ему:
— Ну, вот что, мой милый Сеничка: тебя это дело, кажется, заинтересовало? Тебе его и поручаю. Прежде всего постарайся отыскать браслет. Может, и найдешь. А в остальном действуй по своему усмотрению, я же еду.
— А когда вернешься?
— Но я еще не завтра уеду. Погоди! Если уеду, то, во всяком случае, долго не пробуду, вернусь, и опять станем заниматься вместе. А пока, значит, ты попробуй искать браслет. Удастся — хорошо, не удастся — что поделаешь! А если придумаешь свои пути, то тем лучше.
Пафнутьев широко улыбнулся, и его глаза сверкнули торжеством.
— Буду стараться, Борис Романович. Как знать, может быть, мне судьба улыбнется и я ухвачу кончик нити.
— Давай Бог, давай Бог! — сказал Патмосов, усмехаясь. — Ну, а теперь пойдем в столовую. Катя, вероятно, приготовила нам закусить?
Они прошли в столовую.
Катя, дочь Патмосова, радостно улыбнулась, увидев Семена Сергеевича:
— Вот нежданный гость! Как вы пришли? Я и не слыхала.
— Я ему ключ дал, — ответил Патмосов. — Он теперь, матушка моя, без звонка входить может.
— Да, — сказал Пафнутьев, усмехаясь, — в некотором роде свой человек, а скоро, Екатерина Борисовна, буду и совсем своим.
Катя вспыхнула, улыбнулась и покачала головой.
— Ну, это уж погодите! А вдруг я откажусь?
— Не посмеете! — засмеялся Пафнутьев.
— Ну, давай нам чаю! — сказал Патмосов.
— А как дело об убийстве?
— Пока стоит на месте. Может быть, что-нибудь откроем; может, зацапаем и этих голубчиков.
— Их разве несколько?
— А Бог их знает! Может, один, может, двое, а может быть, и заговор целый. Ну, уж эти наши Шерлоки Холмсы! Столько стараются, столько агентов имеют, а ничего-то не могут узнать сами. Разве кто придет и прямо донесет, тогда они быстро дело сделают.
— Ты-то нашел какой-нибудь след? — спросил Пафнутьев.
— Ничего еще сказать не могу. Ну, вы калякайте, а я пойду спать.
Патмосов прошел в свою комнату, открыл шкаф, вынул целую картонку париков, отобрал парик, накладную бороду, усы и положил их в сторону. После этого он запер шкаф, раскрыл свою тетрадь, где были отметки по делу об убийстве Коровиной, и просмотрел ее.
— Так, — пробормотал он. — Присовокупим женские длинные волосы черного цвета. Может быть, они и сыграют свою роль.
Дьякова до сих пор не знала ни любви, ни страсти, а теперь словно вихрь закружил ее, и, едва она просыпалась, первой мыслью была мысль о Чемизове. В его присутствии она теряла самообладание; она ложилась спать с мыслью о нем, и в сонных грезах он являлся пред нею. Чемизов наполнил все существование молодой женщины. Она не знала, любовь это или страсть. Прикосновение руки Григория Владимировича электрическим током пробегало по ее телу, и она вся содрогалась в сладком предчувствии. Встречаясь взглядом с его черными бархатными глазами, она забывала все окружающее, и ей казалось, что ее укачивают волны. Когда раньше за нею ухаживал Сергей Филиппович Прохоров, ей нравилось смотреть, как он краснел и бледнел, как в ее присутствии терял самообладание и как ее ласковое прикосновение к его плечу или руке заставляло его содрогаться. А теперь то же самое испытывала сама она, и при мысли об этом ей было и сладко, и жутко. Сегодня Елена Семеновна проснулась поздно и сразу же задумалась о Чемизове. Вчера она была с ним в театре, и он. провожая ее, целовал и говорил о своей любви.
Она причесала кое-как волосы, надела капот и приказала Агаше подать ей кофе. Опустившись в мягкое будуарное кресло, полузакрыв глаза, она пила кофе, как вдруг опять вошла Агаша и сказала:
— Григорий Владимирович.
Всем существом содрогнулась Дьякова.
— Чего же ты? Зови! — сказала она и приподнялась с кресла.
Чемизов, войдя, стремительно подошел к Дьяковой, протянув к ней обе руки. Она вскрикнула и прильнула к его груди. Он обнял ее и стал целовать глаза, лоб, волосы.
— Дорогая Лена, я не мог утерпеть, чтобы не заглянуть к тебе, хоть на полчаса, и сказать "доброе утро".
Дьякова счастливо засмеялась.
— Хочешь кофе?
— Непременно, — сказал он, садясь против нее в кресло.
Дьякова позвонила. Агаша внесла чашку с блюдцем.
— Как мне дорого твое внимание, — ласково, с любовью сказала Елена Семеновна своему гостю, наливая ему кофе.
— Милая! — и Чемизов поцеловал ее обнажившуюся руку.
Дьякова содрогнулась и поставила кофейник. Чемизов придвинулся к ней, не выпуская ее руки. Молодая женщина в сладком изнеможении откинулась к спинке кресла.
Григорий Владимирович смотрел на нее, и ей казалось, что раздвигаются стены, уходит потолок, и она погружается в сладкий, баюкающий сон. Чемизов, ласково гладя ее руки, задушевно произнес:
— Скоро, скоро, моя дорогая, мы с тобой улетим отсюда, как перелетные птицы, далеко ото всех. Уедем в Крым. Мы проведем там с тобою медовый месяц вдвоем. Теперь там нет никого, и мы будем с тобою как на пустынном острове, а когда вернемся, то уже будем мужем и женою: где-нибудь по дороге повенчаемся тихо, скромно.
— Радость моя, я на все согласна! — шепнула Дьякова, изнемогая от счастья.
— А там, к осени, мы поедем в твое имение и проведем там время до начала сезона. Потом вернемся в Петербург, снимем квартиру и соберем всех знакомых. Да?
— Все, как ты хочешь, — воскликнула Елена Семеновна, словно колыхаясь в волнах.
Голос Чемизова доносился к ней издалека. Он что-то просил, она что-то делала, встала, уходила, вернулась.
— Ну, мне пора! — раздался близко подле нее голос Чемизова.
Дьяковой показалось, что она словно проснулась.
— Ты придешь, милый, вечером?
— Я сегодня приду к тебе ужинать.
— Я буду ждать тебя. Я приготовлю все, чтобы устроить наш маленький пир.
— Отлично! — засмеялся Григорий Владимирович, крепко поцеловал молодую женщину и вышел.
