— Нет, сэр.
— Почему вы ушли? Вы отвечаете под присягой.
— Меня вынудил совершить данный поступок мотив, который мне представляется весьма уважительным. Я объясню подробнее сейчас же, если вы этого потребуете, но я нижайше прошу вашего разрешения повременить. Я понимаю, что если мои основания покинуть зал заседаний будут сочтены неудовлетворительными, я буду обвинен в оскорблении суда и соответствующим образом наказан. Но скажите мне Ваша честь, какая разница, будет ли мне сейчас предъявлено обвинение в оскорблении суда или уже после того, как я дам показания? Потому что мои основания уйти вчера из суда тесно связаны с тем, что я собираюсь доказать, и мне бы хотелось сначала изложить свои мотивы. Если, конечно, это разрешит суд. Я буду здесь.
— Разумеется. Вы же находитесь под арестом.
— Нет, сэр.
— Нет?
— Я явился сюда добровольно.
— Ну и что же, в таком случае вы — арестованы.
Судья повернул голову:
— Офицер, этот человек арестован!
Потом он снова обратился к Вулфу:
— Вы ответите за оскорбление суда позднее. Продолжайте, мистер Мандельбаум.
Мандельбаум вернулся на свое место.
— Пожалуйста сообщите присяжным ваше имя, адрес и род занятий.
Вулф повернулся к присяжным:
— Я, Ниро Вулф, официальный частный детектив, мой офис находится на дому по адресу: дом 98, Западная Тридцать пятая улица, Манхэттен, Нью-Йорк.
— Встречались ли вы когда-либо с обвиняемым по данному делу? — Мандельбаум указал рукой. — Вот с этим джентльменом?
— Да, сэр. Это мистер Леонард Эш.
— Когда и при каких обстоятельствах вы с ним познакомились?
— Он явился ко мне в офис по предварительной договоренности в 11 часов утра во вторник, 13 июля.
— Что он сказал вам?
— Что желает воспользоваться моими профессиональными услугами. Накануне он договорился с Бюро телефонного обслуживания, что там будут отвечать на все телефонные звонки в его квартире. Он узнал, наведя соответствующие справки, что одна из телефонисток будет прикреплена к его номеру и станет его обслуживать, пять или шесть дней в неделю. А он хочет поручить мне выяснить личность этой телефонистки и предложить ей прослушивать все разговоры по его номеру в дневное время и докладывать о них либо ему самому, либо мне. Я не могу с уверенностью сказать кому, потому что в этом вопросе не было полной ясности.
— Сказал ли он вам, с какой целью все это предпринимает?
— Нет, он так далеко не заходил.
Донован вскочил:
— Возражаю, Ваша честь. Свидетель не имеет права делать выводы о намерениях моего подзащитного.
— Вычеркните это из протокола, — покладисто признал Мандельбаум, — вычеркните все, кроме слова «нет». Ваш ответ «нет», мистер Вулф?
— Да, сэр.
— Назвал ли обвиняемый стимул, который следовало предложить телефонистке, чтобы заставить ее заняться подслушиванием разговоров?
— Сумму он не назвал, но упомянул…
— Упоминания нас не интересуют. Что он сказал?
Я позволил себе ухмыльнуться. Вулф, который всегда настаивал на точности, который обожал бранить других, в особенности меня, за неаккуратные ответы и который, вне всякого сомнения, знал все правила дачи свидетельских показаний, вот уже дважды был пойман. Я дал себе слово в будущем найти возможность позлословить по этому поводу, но тут же усомнился, не преследовал ли он какой-то скрытой цели. Ибо он ни капельки не сконфузился и спокойно продолжал отвечать.
— Обвиняемый сказал, что вознаградит ее за труды, но не назвал суммы.
— Что еще он сказал?
— Больше ничего. Весь разговор продолжался лишь несколько минут. Как только я разобрался в том, что именно он намерен мне поручить, я отказался браться за это дело.
— Объяснили вы ему причину отказа?
— Да, сэр.
— Что именно вы ему сказали?
— Сказал, что хотя детектив и обязан совать нос в чужие дела, я исключил из поля своей деятельности все, что связано с супружескими ссорами, и поэтому отклоняю его предложение.
— Заявил он вам, что поручает шпионить за своей женой?
— Нет, сэр.
— Тогда почему вы упомянули о супружеских ссорах?
— По моему мнению, именно в этом была причина его беспокойства.
— Что еще вы говорили ему?
Вулф заерзал на кресле
— Я хотел бы быть уверенным, что правильно понимаю ваш вопрос. Вы интересуетесь тем, что я говорил ему в тот день или при следующей встрече?
— Я имею в виду тот день. Других встреч ведь не было, не так ли?
— Нет, сэр, была.
— Вы хотите сказать, что вы еще раз встречались с обвиняемым? В другой день?
— Да, сэр.
Мандельбаум замер. Поскольку он стоял ко мне спиной, я не мог видеть его физиономию, но не сомневался, что на ней было написано крайнее изумление. Иного нельзя было и ожидать, поскольку в его делах лежало подписанное Ниро Вулфом заявление о том, что он не видел Эша ни до 13 июля, ни после того.
Голос помощника прокурора зазвучал резче.
— Где и когда состоялась эта встреча?
— Около девяти часов сегодня утром в этом здании.
— Вы разговаривали с обвиняемым в этом здании сегодня?
— Да, сэр.
— При каких обстоятельствах?
— Его жена договорилась о свидании с ним, ну и разрешила мне ее сопровождать.
— Как она это устроила? С кем договорилась?
— Не знаю.
— Присутствовал ли при этом защитник, мистер Донован?
— Нет, сэр.
— Но кто же тогда?
— Миссис Эш, мистер Эш, я и двое вооруженных охранников, один у дверей, второй в конце комнаты.
— Что это была за комната?
— Не знаю. На дверях не было номера. Думаю, я сумею вам ее показать.
Мандельбаум повернулся и посмотрел на Робину Кин, сидевшую в первом ряду. Я не юрист, поэтому не могу сказать, имел ли он право вызвать ее для дачи показаний. Конечно, жена не может свидетельствовать против своего мужа, но в данном случае можно ли было опираться на это запрещение? Так или иначе, но Мандельбаум либо отказался от этой идеи, либо отложил ее на время. Он попросил у судьи разрешение посоветоваться с коллегами и отошел к столу. Я воспользовался этим перерывом, чтобы оглядеться. Гая Унгера я заметил с самого начала; он сидел посреди зала с левой стороны. Белла Веларди и Эллис Харт заняли места на другом конце скамьи. Очевидно, контора Бэгби на Шестьдесят девятой улице была укомплектована телефонистками, вызванными из других бюро. Клайд Бэгби, их босс, сидел ряда за два перед Унгером. Элен Велтц, наша Червонная дама, которую я отвез семь часов назад из квартиры Сола в отель, сидела в задних рядах, неподалеку от меня.
Советники прокурора дружно поднялись и покинули зал, а Мандельбаум возвратился назад к Вулфу.
— Разве вы не знаете, — загремел он, — что свидетель обвинения не имеет права разговаривать с человеком, подозреваемом в преступлении?
— Нет, сэр, я этого не знаю. Насколько мне известно, все зависит от содержания беседы. Я не обсуждал своих показаний с мистером Эшем.
— Что же вы с ним обсуждали?
— Некоторые дела, которые, по моему мнению, представляли для него интерес.
— Какие дела? Что в точности вы ему сообщили?
Я вздохнул с облегчением, потянулся и разжал пальцы, стиснутые в кулак. Этот толстый хитрец добился своего! Задав свой вопрос, Мандельбаум невольно подыграл Ниро Вулфу. Теперь тот выложит присяжным все, что считает нужным, если только ему не помешает Джимми Донован. Но Донован не был простаком.
А Вулф и бровью не повел:
— Я сказал, что вчера, сидя в этом зале и ожидая вашего вызова, пришел к мысли, чти некоторые факты, связанные с убийством Мэри Виллис, не были достаточно хорошо проверены. Поэтому моя роль как свидетеля обвинения для меня стала неприемлема. Я сказал ему, что решил сам разобраться в некоторых пунктах. Что знал, какую ответственность понесу, самовольно покидая зал суда. Но интересы правосудия кажутся мне более важными, чем личные. Но я не сомневался в том, что судья Корбетт…
— С вашего разрешения, мистер Вулф. Вы сейчас не защищаетесь от обвинения в оскорблении суда.
— Совершенно верно, сэр. Вы меня спросили, что я говорил мистеру Эшу. Я отвечаю. Он поинтересовался, какое предположение я сделал. Я ответил, что у меня сложилось двоякое мнение об этом деле. Во-первых, как человек, обладающий долгим опытом работы по расследованию преступлений и общения с преступниками, я сильно сомневаюсь в его виновности. Во-вторых, полиция была, видимо, настолько убеждена обстоятельствами, сложившимися против мистера Эша /очевидный мотив, обнаружение им трупа/, что их внимание было несколько притуплено. Например, опытный следователь всегда особо придирчиво приглядывается и прислушивается к любому человеку, занимающему «привилегированное положение». Такими людьми являются врачи, адвокаты, доверенные слуги, старинные друзья, и, разумеется, ближайшие родственники. Если среди перечисленных лиц находится мошенник, он имеет особо благоприятные условия для осуществления своих преступных намерений. Мне пришло в голову…
