— Благодарю вас. Теперь вы, мистер Эдей.
— Ну это был предновогодний день, — отозвался тот. — Я вернулся домой около шести, пообедал и затем весь вечер сидел дома.
— Вы были один?
— Нет. Мой сын с женой и двое их детей — моих внуков — проводили рождественские каникулы с нами. Сын с женой пошли в оперу, а с ними — моя жена и дочь. Я остался дома с детьми.
— Сколько лет вашим внукам?
— Одному два, другому четыре.
— Где вы живете?
— В большом доме на углу Парк-авеню и Шестьдесят девятой улицы. У меня там квартира.
— В тот вечер вы выходили из дома?
— Нет.
— Спасибо. И наконец вы, мистер Хейдекер.
— Я был в Манхэттенском шахматном клубе — там шел турнир. Бобби Фишер выиграл отложенную партию у Уайнстейна на пятьдесят восьмом ходу. Ларри Эванс свел вничью встречу с Кальми, а Решевский — с Меднисом.
— А где этот шахматный клуб?
— На Шестьдесят четвертой Западной улице.
— Игра началась в шесть часов?
— Конечно, нет. Я весь день просидел в суде, к тому же у меня были дела в конторе. Мы с секретаршей перекусили прямо за рабочим столом — съели по паре бутербродов.
— Во сколько вы ушли из конторы?
— Около восьми вечера. Моя секретарша может ответить на ваш вопрос точнее.
— А когда пришли в шахматный клуб?
— Минут через пятнадцать-двадцать после того, как вышел из конторы. — Хейдекер вдруг встал. — Все это нелепость какая-то, — заявил он. — Может, вы и правильно действуете, Вульф, пока не понимаю. Если так, помоги нам, Боже. — Он повернулся к компаньонам: — Я намереваюсь поговорить с Отисом. Вы идете, Фрэнк?
Да, «генератор идей» тоже собрался уходить. Судя по выражению лица, он совершенно пал духом. Шаркнув ногами по полу, он покачал головой, словно прощаясь с последней надеждой, затем тяжело встал. Своего одиннадцатипроцентного компаньона они не пригласили присоединиться к ним, и у него явно не было такого намерения, но, когда я снимал пальто Эдея с вешалки, в коридоре появился и Джетт; когда же я открыл входную дверь, он вышел первым. Я стоял на пороге, вдыхая морозный воздух и наблюдая, как эта троица вышагивает по Девятой авеню бок о бок, словно растянув единый фронт защиты законности и порядка, оплотом которых должны были считать каждого из этих людей ничего не подозревавшие прохожие.
Когда я вернулся в кабинет, Вульф сидел, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. Не успел я подойти к своему письменному столу, как зазвонил телефон. Сняв трубку, я услышал голос Сола Пензера, доложившего, что миссис Соррел не показывалась. Я велел ему не класть трубку, повернулся к шефу и передал ему то, что только что услышал, а затем спросил, не стоит ли поручить Солу со товарищи проверить алиби всех троих компаньонов.
— Фуй! — скривился, услышав это, Вульф, после чего я велел Солу продолжать наблюдение.
— Я боялся, — сказал я шефу, повернувшись на вращающемся сиденье, — вдруг от безнадежности вы решитесь все-таки проверить их алиби. Самое интересное, что существует несколько способов расследования. Все зависит от того, кто берется за дело. Если это высококлассный сыщик, — ну, скажем, вроде меня, — все, на что он способен — это чисто сыскная работа. Такой человек скорее откажется от обеда, чем упустит случай проверить чье-нибудь алиби. Когда спрашиваешь подозреваемого, где он был в одиннадцать минут девятого и записываешь его ответ в блокнот, после этого порой приходится износить пару ботинок в поисках какого-нибудь субъекта, который сказал бы, что в это время тот человек был где-то в другом месте. Но совсем другое дело, если за расследование берется гений. Какое уж там, к черту, алиби! Такой детектив спрашивает подозреваемого, где тот был, лишь для того, чтобы поддержать разговор в ожидании, пока какие-нибудь улики сами не выплывут на свет божий. Этот гений даже не слушает…
— Глупости, — проворчал Вульф. — Нет у них никакого алиби.
Я кивнул:
— Угу. Вы все-таки не слушали.
— Да слушал я, слушал! От такого алиби, как у них никакого толку. Один якобы вертелся вокруг невесты, другой глазел на шахматистов, третий сидел дома чуть ли не с грудными детьми, которые к тому же спали. Пф-ф! Я задавал им эти вопросы, надеясь исключить кого-нибудь одного или даже двоих из круга подозреваемых, но не тут-то было. Пока что все трое на подозрении в равной мере.
— Тогда нам может помочь лишь ваш гений. Если, конечно, вам не придет в голову мысль передать через меня еще одно послание миссис Соррел. Я бы с удовольствием за это взялся. Мне нравится, как она произносит слово «о-очень».
— Не сомневаюсь. А вы сможете еще что-нибудь из нее выжать?
— Могу попробовать. Вдруг ей придет в голову что-нибудь еще — например, написать заявление в полицию или стать вашей клиенткой. В таком случае могу доставить ее сюда и вам самому представится случай попробовать раскусить этот орешек. Кстати, у этой дамы очаровательные ресницы.
Вульф проворчал:
— А что, не исключено, что так и выйдет. Подумаем об этом после ленча. Кто знает, может, после того, как эта троица переговорит с мистером Отисом… Что скажете, Фриц?
— Ленч ждет вас, сэр.
Мне никогда не приходилось заниматься такой черновой работой, как проверка алиби, но в этот раз чуть было не пришлось. В последний момент этому помешал инспектор Кремер.
Поскольку шеф не в состоянии во время трапезы шевелить одновременно мозгами и языком, делом мы за столом не занимались, а обсуждение хода расследования такого преступления, как убийство, — для нас серьезное дело, пусть даже никто в данном случае не нанял нас защищать его интересы и гонорара ожидать было не от кого. Когда же мы вернулись в кабинет, Вульф развалился в своем любимом кресле и принялся размышлять, каким бы делом меня занять. Вся беда была в том, что перед нами стояла слишком простая задача. Мы знали, что убийство совершил один из трех компаньонов. Знали, как и когда он это сделал. Не знали лишь одного: кто же из них убийца. Ну, прямо хоть выстрой их в ряд и пусти в ход детскую считалочку: «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана…» Нам был ясен даже мотив убийства — миссис Соррел подцепила на крючок одного из компаньонов, либо пообещав ему изрядный куш из ожидаемых ею тридцати миллионов, либо предложив в качестве награды собственную благосклонность. По какому бы пути ни пошло наше расследование, на каждом уже копошились полисмены. Ну, разве что они не взялись за миссис Соррел. Но у меня даже не было никакой зацепки, чтобы идти к ней снова. В подобной ситуации мне не помешала бы изрядная толика гениальности, раз уж главный наш гений пролентяйничал весь день. Сидя рядом с ним после ленча, я явно вызывал у него раздражение, иначе он не рыкнул бы, что пора, дескать, заняться делом и все-таки проверить алиби компаньонов.
— С превеликим удовольствием, — отозвался я и направился в коридор. Но не успел я надеть пальто и шляпу, как вдруг вижу: на крыльце стоят гости — незваные, но нельзя сказать, что незнакомые. Как только Кремер нажал кнопку звонка, я открыл дверь и спросил его:
— А вы договаривались о встрече с мистером Вульфом?
— У меня в кармане ордер на ваше принудительное задержание в качестве свидетеля, — заявил инспектор. — Есть и второй — на имя Вульфа. Я ведь вас предупреждал.
Его слова можно было понимать двояко. Не исключено, что он не собирался без крайней необходимости извлекать из кармана свою мину замедленного действия. Если б он действительно намеревался нас сцапать, то послал бы сюда пару дюжих полисменов, а не пришел бы сам в сопровождении одного лишь сержанта Перли Стеббинса. А может, Кремер решил преподать нам с шефом урок — очень уж удобный представлялся для этого случай. Пара нелестных для инспектора замечаний могла вывести его из себя до такой степени, что он не поленился выписать, а затем и подписать у начальства эти ордера. Кто знает, вдруг он надеялся, что несколько часов, а то и ночь в следственном изоляторе отучат Вульфа оставлять на столе галстуки? Однако раздумывать об этом было некогда — войти в кабинет следом за посетителями было бы с моей стороны тактической ошибкой, поэтому я повернулся и поспешил их опередить. Когда Жемчужинка с грохотом захлопнул за собой входную дверь, я уже докладывал шефу:
— К нам Кремер и Стеббинс с ордерами. Инспектор пришел за вами, сержант — за мной. Большая честь для нас!
Вульф уставился на меня, а когда посетители вошли, точно так же посмотрел на них.
— Я ведь предупреждал вас вчера вечером, — начал инспектор, вешая пальто на спинку кресла и присаживаясь.
— Чепуха, — фыркнул шеф.
Кремер достал из кармана бумаги.
— Я пущу их в ход лишь при крайней необходимости, — объявил он. — Прекрасно знаю, что в этом случае произойдет, вы с Гудвиным откажетесь отвечать на вопросы, а потом освободитесь под залог, как только у Паркера дойдут до этого руки. Но то, что вы сделали, я записал на ваш счет, и счет этот еще не закрыт. Одно дело — быть привлеченным в качестве свидетеля, но совершенно другое — сознательно препятствовать отправлению правосудия. Мы ведь утаили в интересах следствия содержания ваших с Гудвином показаний. Вы это прекрасно знали и все же не сочли нужным держать язык за зубами. Да еще кому все выболтали — троим подозреваемым в убийстве! Фрэнк Эдей подтвердил, что получил эти сведения от вас, — он разговаривал по телефону с помощником окружного прокурора.
