Я посмотрел на Хийдта:
— Что в отношение вас, Карл? Ясный ответ на ясный вопрос. Кого бы из вас троих она выбрала? Вас?
— Нет. Маслова.
— Почему?
— Он решительный и жестокий, а я размазня, и Сью это знает.
— Ну, а Джей?
— Мой бог, нет! Надеюсь, что нет. Она должна была знать, что на него нельзя рассчитывать в тех вопросах, где требуется сила воли. Как говорится, у него «кишка тонкая.
Джей вскочил со стула, руки у него сжались в кулаки. Тонка ли кишка или не тонка, но он определенно верил и силу непосредственных контактов. Думая, что Карл Хийдт может быть не столь хорошо подготовлен, как Маслов, я поднялся и загородил Джею дорогу, а он, не помня себя от ярости, попытался ударить меня. Я перехватил его руку, повернул его и дал доброго пинка между лопатками. Он споткнулся, но ухитрился устоять на ногах.
Неожиданно заговорил Маслов:
— Постойте, Пит. Мне пришла в голову неплохая идея. Между нами тремя не существует пылкой любви, но мы испытываем одинаковые чувства к этому красавчику Гудвину. Он персона нон грата, задавака и позер. Давайте его поколотим. Хорошенько, чтобы запомнил на всю жизнь. Хотите помочь, Карл?
— Нет, благодарю. Посмотрю, кто кому даст урок.
— О'кей. Гудвин, не советую сопротивляться, вам же будет лучше.
Я не мог повернуться и пойти к дверям, подставив им незащищенную спину. От этого подонка Маслова можно было ожидать чего угодно.
— Надеюсь, вы не будете щекотать! — сказал я, отступая назад.
— Заходи сзади, Пит! — скомандовал Маслов, сам стал медленно надвигаться, вытянув вперед широко расставленные и слегка приподнятые руки. Поскольку он продемонстрировал при мне профессиональный удар по почкам, я решил, что в его арсенале могут быть другие приемы, и подумал, что мне, в первую очередь, надо обезопасить свой тыл. Поэтому я согнулся, живо повернулся на каблуках, подскочил к Джею и ударил его ребром ладони по шее чуть ниже уха. Удар был точным, Джей тут же выбыл из строя, но Маслову удалось схватить меня за левое запястье. Это было уже опасно. Мне пришлось снова нагнуться и ударить его локтем по животу. Тут он допустил ошибку: вздумал схватить меня за правое запястье, полностью открылся, я прыгнул на него, зажал правой рукой, сбил с ног и нажал коленом на шею.
— Хотите услышать, как она хрустнет? — спросил я его, что было проявлением дурных манер, поскольку он не смог бы ответить. Я чуть ослабил зажим и сказал:
— Ломать шею противникам не в моих привычках, но физиономию вам я изрядно помял, так что ваша улыбочка будет выглядеть довольно жалко…
Потом взглянул на Джея:
— Если у вас такая петушиная натура, вам надо брать уроки. Из Маслова получится неплохой педагог, но я не уверен, что он не научит вас гангстерским приемам борьбы. А для крупного работника…
Поднявшись с пола, я вежливо сказал:
— Не затрудняйте себя, меня провожать не требуется.
И вышел.
Я все еще дышал излишне учащенно, когда оказался на боковой дорожке. В лифте я успел привести в порядок волосы и галстук. Часы показывали двадцать минут одиннадцатого. В том же лифте я решил позвонить по телефону, поэтому дошел до Мэдисон авеню нашел будку телефона-автомата и набрал один из номеров, который знал лучше таблицы умножения. Мисс Лили Роувен была дома и с радостью ожидала моего приезда, поскольку я ей должен был многое рассказать. Я прошагал двенадцать кварталов до Шестьдесят третьей улицы, где под крышей расположена ее мастерская.
Поскольку это не было дело Вулфа, где нужно было соблюдать интересы клиента, и поскольку именно Лили по моей просьбе взяла шефство над Сью, я ей нарисовал полную картину. Ее основная реакция была такова: а) что она не винит Сью, и у меня тоже на это нет оснований, я должен чувствовать себя польщенным; б) что я должен каким-то образом вызволить Сью из беды, не изобличая человека, который избавил мир от такой мрази, как Кеннет Фабер; в) что если все же его надо изобличить и привлечь к ответственности то она молит небо, чтобы им оказался не Карл Хийдт потому что во всем Нью-Йорке не было другого мастера, который бы так удачно шил ей платья и особенно костюмы. Она направила к Сью адвоката, Бернарда Росса, он уже с ней повидался и час назад позвонил, что ее арестовали без права освобождения под залог, но что к утру он решит, как действовать дальше.
Было уже начало второго, когда я вылез из такси перед нашим старым особняком из коричневого камня на Тридцать пятой Западной улице, включил свет, не предполагая, что меня поджидает такой сюрприз в кабинете; на моем столе под пресс-папье лежала записка, написанная рукой Вулфа:
«АГ: утром Сол возьмет машину, возможно, на целый день. В данный момент его машина не может быть использована».
Тогда я прошел к сейфу, открыл дверцу, достал журнал с записью текущих расходов и убедился, что там имеется новая запись на сто долларов.
Я запер дверь, положив журнал на место и набрав цифры кода, сел на стул и задумался. Вулф вызвал Сола, тот приехал и получил задание, для выполнения которого ему потребовалась машина. Черт побери, что за задание? Уж не прокатиться ли до Путнам-Каунти за кукурузой, которая была заказана на пятницу; для этого ему пришлось бы выехать утром, да и зачем было ему давать сотню долларов на возможные расходы.
Но если это было действительно совместное расследование, меня следовало бы на худой конец заранее поставить в известность, если вообще не посоветоваться. Но когда я поднялся к себе наверх и приготовился лечь спать, все эти обиды отошли на задний план, осталось только любопытство: в чем заключается задание Сола, бога ради, кто мог мне сказать, куда он поехал на моей машине?
Вулф всегда завтракал у себя в комнате, Фриц приносит ему еду на подносе, и, как правило, я не вижу его до одиннадцати часов, когда он спускается вниз из оранжереи. Если же у него имеется что-то срочное для меня, он через Фрица передает, чтобы я поднялся к нему наверх. Если же вопрос более или менее тривиальный, он вызывает меня по внутреннему телефону.
В ту пятницу утром не было ни сообщения через Фрица, ни телефонного звонка, и после долгого ленивого завтрака на кухне, не выяснив ничего нового о ходе расследования «Кукурузного убийства», так оно было названо в газетах, я пошел в кабинет и занялся корреспонденцией. Если Вулф посчитал необходимым сохранить поручение Сола в строжайшей тайне, он может питаться перезревшей кукурузой, сваренной в подсоленной воде, все равно я ни о чем его не спрошу. Оскорбленный в своих лучших чувствах, я решил отправиться на прогулку, и пошел на кухню предупредить об этом Фрица, но тут раздался телефонный звонок.
Я поднял трубку и услышал женский голос, сообщивший мне, что со мной разговаривает секретарь мистера Бернарда Росса, поверенного мисс Сьюзен Мак-Леод, что мистер Росс очень бы хотел поговорить с мистером Вулфом и мистером Гудвином в удобное для них время. Он будет крайне признателен, если они позвонят к нему в офис, предпочтительно сегодня же утром. Он надеется с ними встретиться у себя в ближайшее время.
Я бы с удовольствием сообщил Вулфу, что Бернард Росс, знаменитый адвокат, не знает, что Ниро Вулф, знаменитый детектив, никогда не выходит из дома по делам, но поскольку я решил с ним не разговаривать, мне пришлось от этого отказаться. Я ответил секретарю, что Вулф не сможет, а я смогу и подъеду, пошел на кухню и предупредил Фрица, что, вероятно, вернусь к ленчу, сунул в карман мое письменное заявление на двенадцати страницах и удалился.
Я действительно успел вернуться только к ленчу. Росс продержал меня у себя дома два с половиной часа, это включая то время, когда он читал и перечитывал документ. Когда мы расстались, он знал почти все то, что было известно мне, но не абсолютно. Я опустил кое-какие мелочи, которые для него не были существенными, к примеру, что Вулф куда-то отправил Сола Пензера с неизвестным мне поручением. Зачем было об этом упоминать, когда это было сплошные вопросительные знаки.
Я бы предпочел позавтракать в другом месте, скажем, в ресторане Рустермана, а не сидеть за одним столом с Вулфом, но он все равно не обеспокоился бы из-за моего отсутствия.
Войдя в дом, я услышал, как он разговаривает с Фрицем в столовой, и прошел сначала в кабинет, и там, под пресс-папье на моем столе, увидел четыре десяти долларовые бумажки. Не дотронувшись до них, я направился в столовую и сказал «доброе утро», хотя оно мне добрым не казалось.
Вулф кивнул, продолжая накладывать на тарелку креветок из кастрюли, над которой поднимался пар.
— Добрый вечер. Эти сорок долларов на твоем столе можно вернуть в сейф. У Сола не было расходов, я ему заплатил шестьдесят долларов за шесть часов работы.
— Его ежедневный минимум восемьдесят.
— Столько бы он не взял. Он вообще не хотел ничего брать, потому что это наше личное дело, но я настоял. Этот салат из креветок приготовлен не с луком, а с чесноком. Мне так больше нравится, но Фриц хочет слышать твое мнение.
