— Льюис, ты проверь шкафы. А я посмотрю в ящиках письменного стола.
— Мы ищем что-нибудь конкретное, сэр?
— Ах, если бы знать!
Льюис, как всегда методично, приступил к работе, которая обещала быть хоть немного занятнее, нежели составление описи банок с концентратом рисового пудинга.
Почти сразу он начал осознавать, сколько любви и труда вложено в подготовку экзаменационных билетов. Верхняя полка первого шкафа была забита пухлыми коричневыми папками, каждая из которых содержала копии набросков, пробных оттисков, первых корректур, вторых корректур — иногда даже третьих — листов с вопросами к экзамену по английскому языку на обычном уровне.
— Клянусь, имея это, я мог бы запросто сдать сразу несколько экзаменов, сэр.
Морс проворчал, что не стоило, мол, тратить столько бумаги на такую ерунду, и продолжал свои беспорядочные поиски в правом верхнем ящике письменного стола Квина, в результате чего вскоре стало в полной мере ясно, что он едва ли совершит большое открытие: там лежали разнообразные скрепки, клейкая лента, четыре капиллярных ручки с чёрной пастой, линейка, ножницы, две поздравительные открытки (на одной из которых было написано: «Моника, любовь моя» — ну-ну!), упаковка простых карандашей, точилка, несколько писем из университетской бухгалтерии относительно перехода на новую схему начисления пенсий по старости и послание из Центра слабослышащих, уведомляющее, что курсы чтения по губам переведены из Окспенса в Хедингтонское техническое училище. После бессистемных поисков Морс повернулся к книгам, что стояли у него за спиной. Начал он с полки на букву «М», выбрав «Собрание стихотворений» Марвелла[7], и, словно кто-то совсем недавно изучал эту страницу, книга сама раскрылась на стихотворении «К стыдливой возлюбленной». Морс перечитал строки, которые составляли часть его интеллектуального багажа на протяжении большего количества лет, чем ему хотелось бы:
В могиле не опасен суд молвы,
Но там не обнимаются, увы[8].
Да, Квин лежит сейчас в полицейском морге — Квин, который, подобно всякому смертному, надеялся и мечтал… Морс захлопнул том, поставил его на полку и в более философском расположении духа перешёл ко второму ящику письменного стола.
Они трудились три четверти часа. Льюис постепенно терял энтузиазм.
— Вам не кажется, что мы зря тратим время, сэр?
— Тебя что, жажда замучила?
— Просто я не знаю, что именно надо искать, вот и всё.
Морс промолчал. Он тоже не знал.
К семи часам Льюис просмотрел содержимое двух шкафов из трёх стоявших в кабинете и теперь вставил ключ в последний, извлёк оттуда охапку толстых папок и вновь принялся за дело. В первой папке лежали машинописные копии писем за последние два года, все помеченные инициалами «Д. Б. / М. Р.», и ответы различных членов комиссии синдиката по английскому языку, все начинающиеся обращением «Дорогой Джордж».
— Сэр, должно быть, это тот, кому принадлежал кабинет до Квина.
Морс сухо кивнул и возобновил изучение чёрного ежедневника, единственного предмета, который вызвал у него маломальский интерес. Однако Квина, очевидно, не волновала слава Ивлина и Пеписа[9], поэтому в его дневнике не было почти ничего, кроме дат и времени предполагаемых встреч. «День рождения» (запись значилась под 23 октября), «отдать Дональду 1 фунт» — вот то немногое, что имело хоть какое-то отношение к биографии Квина. Не придумав ничего лучшего, Морс стал бесцельно подсчитывать количество встреч. За двенадцать недель их набралось около десяти, в основном по поводу составления экзаменационных материалов. Неплохой темп. И две-три встречи по другим поводам: одна с членами комиссии по английскому языку (состоялась 30 сентября) и одна — двухдневные консультации с МПА — что бы это значило? — четвёртого и пятого ноября.
— Льюис, что такое МПА?
— Не знаю, сэр.
— Подумай.
— Медико-психиатрическая ассоциация.
Морс улыбнулся и захлопнул ежедневник.
— Ты закончил?
— Осталось две полки.
— Думаешь, надо?
— Сэр, я быстро управлюсь.
— Ладно.
Морс откинулся на спинку кресла, заложив руки за голову, и в очередной раз обвёл взглядом комнату. Возможно, это не слишком запоминающееся начало следствия, но ведь это только начало. Он решил позвонить в управление. Похоже, что для звонков в город использовался серый аппарат, поэтому Морс придвинул его поближе. Но, только сняв трубку, он тут же положил её на место. Под оранжевой книжкой с кодами междугородней связи он увидел письмо, которое раньше не замечал. Оно было написано на официальном бланке школы имени Фредерика Делиуса[10] в Бредфорде и было датировано понедельником семнадцатого ноября.
Дорогой Ник.
Не забудь про меня, когда начнёшь формирование экзаменационных комиссий на будущий год. Надеюсь, ты уже получил мою анкету. Грайс сперва не был расположен давать мне лестную характеристику, зато теперь ты узнаешь, что у меня солидная эрудиция и большой опыт в приёме экзаменов как на обычном, так и на повышенном уровне». Чего ж тебе ещё? Марта передаёт привет. Надеемся увидеть тебя на Рождество в пенатах. Мы не в состоянии угодить тем и другим предкам, поэтому решили не угождать никому — и остались дома. Кстати, старую стерву назначили директрисой во вновь открытую объединённую школу. О времена, о нравы!
Твой Брайан
На письме были пометки, сделанные чёрной капиллярной ручкой. Морс некоторое время тщательно обдумывал прочитанное. Позвонил ли Квин своему другу? Вероятно, бывшему коллеге? Если звонил, то когда? Это необходимо во что бы то ни стало выяснить.
Но не Морсу, а Льюису по чистой случайности суждено было оступиться на канате и, сверзившись с высоты, произвести такое потрясение, от которого ларчик легко открылся, хотя сам Льюис в тот момент не догадывался о своём подвиге. Он собирался запихнуть в шкаф последнюю порцию папок, но тут его взгляд упал на помятый, ободранный конверт, который застрял между стенкой шкафа и ящиком для хранения бумаг. Льюис вынул ящик, вытащил конверт и достал оттуда один-единственный листок.
— Кажется, я могу расшифровать, что такое МПА, сэр! — радостно воскликнул он.
Морс посмотрел на него без всякого энтузиазма и взял протянутое письмо. Это был непрофессионально отпечатанный на машинке текст на официальном бланке Министерства просвещения Аль-Джамары, датированный третьим марта:
Дорогой Джордж Привет всем в Оксфорде. Большое спасибо за твои письма и летние экзаменационные пакеты.
Заявки и квитанции об оплате должны быть готовы к отправке в синдикат в пятницу 20-го или, самое позднее, 21-го.
Организация здесь стала получше, но место не ахти какое. Отстоял ли ты своё прежнее мнение или не удалось? Очень тебя прошу, не позволяй идиотским новациям уничтожить твои старые разработки. Несомненно, это преобразование, если его проводить немедленно, внесёт только хаос.
Искренне твой
и далее следовала неразборчивая подпись.
Морс едва заметно нахмурился, рассматривая конверт, адресованный Д. Бланду, эсквайру, магистру словесности. Большими буквами сверху было напечатано: «СТРОГО КОНФИДЕНЦИАЛЬНО». Но лицо его быстро прояснилось, и он вернул письмо Льюису, не произнося ни слова. Им действительно пора было уходить.
Морс ещё раз лениво полистал ежедневник, и туг взгляд; его упал на календарь на обороте обложки. И вдруг кровь застыла в его конечностях. По тихому, упрямому тону Льюис немедленно догадался, что инспектор пребывает в крайнем волнении.
— Льюис, какая дата стоит на почтовом штемпеле?
— Третье марта.
— Этого года?
Льюис посмотрел ещё раз.
— Да, сэр.
— Ну и ну!
— А что такое?
— Забавно, не правда ли, Льюис? В пятницу двадцатого, говорится в письме. Но в каком месяце пятница была двадцатым числом? — Он опять заглянул в календарь. — В марте нет. В апреле нет. В мае нет. И в июне нет. И в июле. А речь идёт о летних экзаменах.
— Видимо, ошиблись с числом, сэр. Или с днём недели. Видимо, посмотрели в прошлогодний…
Но Морс уже не слушал. Он вновь взял письмо и несколько минут рассматривал, впившись в него взглядом. Затем он медленно кивнул самому себе, и спокойная улыбка расплылась по его лицу.
— Льюис, мальчик мой, ты молодчина!
— Я молодчина?
— Я не утверждаю, что мы сильно приблизились к установлению личности убийцы Николаса Квина, имей это в виду. Но вот что я тебе скажу: я начинаю догадываться, почему он был убит! Если это не жестокое совпадение, то…
