Он вездесущ, и в этом смысле я ему не ровня, даже если ваш отец вложит в это предприятие не один миллион, но я собираюсь посоперничать с ним в недоступности. Свой штаб боевых действий я перенесу в другое место, знать о котором будет только мистер Гудвин и, может быть, еще двое; ибо речь вовсе не идет о надуманных страхах, налицо малоприятный факт: когда этот человек начинает против кого-то войну, — а по сути он уже против меня начал — он подключает все доступные ему средства. По телефону он сказал мне, что преклоняется передо мной, и это мне польстило, но сейчас предстоит за это расплачиваться. Он знает, что это будет схватка не на жизнь, а на смерть, и я не могу сказать, что он меня недооценивает, — хотел бы, но не могу.
Вулф поднял плечи, снова их опустил:
— Я вовсе не скулю… хотя кто знает? Я надеюсь победить, но какова будет цена, сказать не берусь. Может быть, для победы потребуется много времени: год, пять, десять. — Он нетерпеливо взмахнул рукой: — Не на то, чтобы покончить с вашим мистером Рони, — это пустяк, мелочь. Очень скоро вам придется разговаривать с ним через решетку в комнате для посетителей, если желание видеть его у вас не пропадет. Но Икс не позволит мне поставить на этом точку, хотя, возможно, попытается усыпить мою бдительность на этот счет. Но я точно знаю — начав это дело, я буду должен довести его до конца. По-настоящему. Так что оценивать издержки времени я просто не могу.
И денежные издержки — тоже. Необходимой суммы у меня нет и в помине, заработков не будет, следовательно, финансировать эту операцию должен ваш отец, и взять на себя такое обязательство он должен заранее. Если я ставлю на карту собственный комфорт, свободу и даже жизнь, я вправе рассчитывать, что он поставит на карту свое состояние. Не важно, каковы его доходы…
Вулф прервал себя на середине предложения.
— Пф! — бросил он пренебрежительно. — Я должен быть с вами совершенно откровенен, вы этого заслуживаете. Я уже сказал, что решить вопрос с мистером Рони не составит труда, — стоит мне обосноваться в надежном месте, ему сразу воздается по заслугам. Что до Икса, надеюсь, у вас сложилось ясное представление о том, что это за человек. Он поймет, что мне нужны деньги, и, коль скоро добраться до меня он не сумеет, попытается перекрыть источник подпитки. Прежде чем прибегнуть к насилию, он испробует самые разнообразные способы воздействия: человек он здравый и знает, что убийство — это крайнее средство, а убивать такого человека, как ваш отец, весьма опасно; но он пойдет на этот риск, если сочтет, что все прочие средства исчерпаны. Я не…
— Об этом не надо, — вмешался Сперлинг. — Пусть моя дочь подсчитывает стоимость этой операции в деньгах, это ее право, но спасать мою жизнь я ей не позволю. Тут я решаю сам.
Вулф взгляну на него.
— Недавно вы просили меня продолжать. Что скажете теперь? Может, есть смысл откупиться от меня и покончить с этой историей?
— Нет. Вы говорили о тщеславии, но в моем случае тщеславием дело не ограничивается. Я не выхожу из игры, что бы ни случилось.
— Но Джим… — начала было жена, однако он оборвал ее, даже не открыв рта. Он лишь взглянул на нее.
— В таком случае, — обратился Вулф к Гвен, — у нас только два выхода. Я не отказываюсь от этого дела, ваш отец не освобождает меня от взятых обязательств, поэтому решать предстоит там, как я и говорил. Если вы настаиваете, доказательство будет вам представлено. Так да или нет?
— И вот это — накинулась на меня Медлин, — лучшее, что вы можете сделать для Гвен?
— Конечно, — выпалил я в ответ. — Поезжайте посмотрите на нашу оранжерею!
Гвен во все глаза глядела на Вулфа, не упрямо, а словно пытаясь разглядеть его насквозь и увидеть, что там на другой стороне.
— Я уже сказал, — снова обратился к ней Вулф, — во что может обойтись мне, вашему отцу и вашей семье такое доказательство, если вы на нем настаиваете. Наверное, важно, во что это может обойтись еще одному человеку: мистеру Рони. Он на долгий срок попадет в тюрьму. Может, это как-то повлияет на ваше решение. Имейте в виду, что никакой фальсификации, никакой подтасовки фактов для этого не потребуется, не забивайте себе этим голову. Ваш мистер Рони — отпетый негодяй. Я не стал бы называть его отвратительным и гнусным маленьким слизняком — пожалуй, это чересчур, — но что он жалкий тип, сомнений нет. Ваша сестра считает, что я все преподнес слишком грубо, но как я должен был это преподнести? Намекнуть, что он, возможно, не вполне вас достоин? Этого я не знаю, потому что не знаю вас. Зато знаю другое — я сказал о нем чистую правду, и если вы потребуете доказательств, я их предоставлю.
Гвен поднялась с кресла. Оторвала наконец-то глаза от Вулфа — после неуверенного взгляда в мою сторону она буравила его беспрерывно. Она оглядела свое семейство.
— О своем решении я скажу вам перед сном, — твердо произнесла она и вышла из комнаты.
Часа через четыре, в девять вечера, Вулф зевнул на полную мощь — я даже подумал, как бы чего не рухнуло.
Мы находились в комнате, где я спал в субботнюю ночь… впрочем, когда тебя вырубают солидной дозой снотворного, это едва ли можно назвать сном. Сразу после того, как Гвен положила конец заседанию в библиотеке, гордо удалившись, Вулф пожелал вздремнуть, и миссис Сперлинг предложила ему эту комнату. Когда я, как бывалый штурман, довел его до места, он первым делом обследовал полутораспальную кровать, стащил покрывало, скинул с себя пиджак, жилет и туфли, улегся и через три минуты уже блаженствовал в заоблачных далях. Я распотрошил другую постель и накрыл его одеялом, а сам, решив, что сейчас не время сражаться с соблазном, последовал его примеру.
В семь часов вечера нас пригласили к обеду. Взяв на себя обязанности курьера, я сообщил миссис Сперлинг: в данных обстоятельствах мистер Вулф и я предпочли бы съесть по бутерброду наверху, а то и просто попоститься; надо было видеть, с каким облегчением она выслушала это известие. Но даже в столь кризисный час она не могла позволить, чтобы пострадало доброе имя ее дома, и вместо бутербродов нам доставили желеобразный бульон, оливки, нарезанные кружками огурцы, горячий ростбиф, салат из салатных листьев и помидор, холодный пудинг с орешками и цистерну кофе. Не сказать, что это было что-то неслыханное, но бросить камень в повара тоже было не за что, и, если не считать желеобразного бульона — Вулф его ненавидит — и салатной смеси, на которую он посмотрел искоса, мой патрон расправился со своей порцией без комментариев.
Я бы не удивился, вели он мне отвезти его домой сразу после библиотечной посиделки, но и его желание остаться меня не удивило. Представление, которое он им закатил, вовсе не было представлением. Ибо он не шутил ни на йоту, и я не шутил вместе с ним. А коли так, вполне естественно, что он хотел получить ответ, как только тот созреет, к тому же вдруг у Гвен возникнут вопросы или она захочет выставить какие-нибудь условия? Более того, если Гвен скажет: «Ничем помочь не могу, гоните ваши доказательства», едва ли мы вообще поедем домой. Начнутся долгие переговоры со Сперлингом, и в итоге машина повезет нас из Стоуни Эйкрз отнюдь не на Тридцать пятую улицу, а в какую-нибудь крысиную нору.
В девять часов, воздав должное звонку Вулфа, я огляделся — как бы поразмять мускулы? — и увидел поднос с кофе, остатки обеда уже унесли, а кофе оставили; что ж, это вполне подойдет. Я взял поднос и понес его вниз. Добравшись до кухни, я никого не встретил, но мне позарез требовалось хотя бы легкое общение, и я как бы между делом занялся поисками. Начал с библиотеки. Дверь была приоткрыта, и я увидел Сперлинга, он сидел за столом и проглядывал какие-то бумаги. Когда я вошел, он удостоил меня быстрым взглядом, но слов расходовать не стал.
Постояв минутку, я счел нужным сообщить:
— Мы там наверху слоняемся без дела.
— Знаю, — буркнул он, не поднимая головы.
Это явно означало, что разговор окончен, и я закрыл дверь с другой стороны. Гостиная не подавала никаких признаков жизни, и на западной террасе в поле моего зрения или слуха не попадал никто. В комнате для игр, что находилась на пролет ниже, свет не горел, я повернул выключатель, но собратьев но разуму не обнаружил. Вернувшись наверх, я доложил обстановку Вулфу:
— Кругом пустыня, если не считать Сперлинга, по-моему, он трудится над завещанием. Вы их так напугали, что все разбежались по углам.
— Который час?
— Девять часов двадцать две минуты.
— Она сказала «перед сном». Позвони Фрицу.
Мы говорили с Фрицем всего час назад, но, с другой стороны, какого черта, фирма платит, поэтому я подошел к аппарату, что стоял на столике между кроватями, и вызвал Фрица. Ничего нового он не сообщил. Энди Красицкий и еще пять человек дружно вкалывают на крыше, оранжерея в основном уже застеклена и утреннюю погоду — или непогоду — должна выдержать. Теодор еще полностью не оправился, но отобедал с аппетитом… ну и так далее.
