— Хотя я бреду по долине в тени смерти…
А затем она скрылась.
Пропала из вида.
Только что она была здесь, а спустя мгновение куда-то исчезла.
Эллери протер глаза. Но когда посмотрел снова, видеть уже было нечего. А луну заволокло другое облако.
— Кто это? — воскликнул он.
Ему никто не ответил.
Игра ночных теней. Там ничего и не было. А «слова», которые он слышал, на поверку оказались эхом генной памяти его мозга. Разговор о скульптуре… мертвенная чернота дома… сосредоточенные размышления… самогипноз…
Но Эллери всегда оставался верен себе и почувствовал, что должен спуститься к бассейну, обойти его кругом и ощупать неразличимую во мгле мраморную садовую скамью.
Он положил на нее руку, ладонью вниз.
Камень был теплым.
Эллери вернулся в коттедж, зажег свет, порылся в чемодане, отыскал фонарь и вновь поспешил к скамье.
Он обнаружил кустарник, за который зацепилась женщина, перед тем как луну затянули облака.
Но больше ничего.
Она ушла, и нигде не было ответа. Он целых полчаса исследовал землю вокруг, но так ничего и не нашел.
У Салли был такой взволнованный, срывающийся от напряжения голос, что Эллери сразу решил — у Говарда начался очередной приступ.
— Эллери! Вы уже проснулись?
— Салли. Что-нибудь случилось? С Говардом?
— Слава богу, нет. Я воспользовалась случаем и пришла сюда. Надеюсь, вы не станете возражать. — Ее смех был слишком звонким и искусственным. — Я принесла вам завтрак.
Он наспех умылся и, выйдя в гостиную в пижаме, застал там Салли. Она беспокойно прохаживалась взад-вперед и нервно курила, потом внезапно швырнула сигарету в камин и осторожно приподняла крышку массивного серебряного подноса.
— Салли, вы прелесть. Но в этом не было никакой необходимости.
— Если вы хоть чем-то похожи на Дидса и Говарда, то не откажетесь от горячего завтрака. Хотите кофе? — Она страшно нервничала. И болтала не закрывая рта. — Я знала, что непременно должна была так поступить. Это ваше первое утро здесь. И по-моему, вам это по душе. Дидс уже давно уехал, и Уолферт тоже. Вот я и подумала: если вы как следует выспались, то не станете возражать, когда я принесу вам кофе, окорок с яйцами и тосты. Понимаю, вам, должно быть, не терпится заняться вашим романом. И обещаю, что мои утренние визиты не войдут в привычку. В конце концов, Дидс распорядился, чтобы вам никто не мешал, и его слово — закон, а я — послушная жена…
У нее дрожали руки.
— Все в порядке, Салли. Я никогда сразу не сажусь за работу. Вы не представляете себе, сколько всего нужно сделать писателю, прежде чем он сможет снова ухватить скользкую нить повествования. Ну, например, подровнять ногти, прочесть утреннюю газету…
— У меня сразу отлегло от сердца. — Она попыталась улыбнуться.
— Выпейте чашечку кофе. От этого вы почувствуете себя лучше.
Салли взяла вторую чашку, стоявшую на подносе. Он с самого начала заметил, что чашек было две.
— Я надеялась, что вы предложите мне это, Эллери. — Сказано излишне беспечным тоном.
— Салли, в чем дело?
— И что вы меня об этом спросите.
Она поставила чашку на стол, и ее руки затряслись еще сильнее. Эллери зажег сигарету, поднялся, обошел стол и вставил сигарету ей в рот.
— Сядьте и откиньтесь на спинку стула. Закройте глаза, если вам хочется.
— Нет, не здесь.
— А где же?
— Где угодно, только не здесь.
— Если вы подождете, пока я оденусь…
У нее было осунувшееся и даже какое-то болезненное лицо.
— Эллери, я не желаю отрывать вас от работы. Это нехорошо…
— Подождите, Салли.
— Я и мечтать не могла, что решусь на это, если бы…
— А теперь помолчите. Я вернусь через три минуты.
— Ты все же явилась к нему, — донесся из-за двери голос Говарда.
Салли изогнулась на стуле и заложила руку за спину.
Она так побледнела, что Эллери показалось — сейчас она упадет в обморок.
У Говарда были пепельно-серые щеки.
Эллери постарался разрядить обстановку и успокоительно произнес:
— Что бы там ни было, Говард, я прямо сказал, что Салли имела право меня навестить, и ты напрасно возмущаешься.
Распухшая нижняя губа Говарда придавала его рту уныло-искривленную форму.
— О'кей, Эллери. Иди одевайся.
Когда Эллери вышел из коттеджа, то увидел под навесом центрального особняка новую мизансцену. Салли сидела в машине за рулем, а Говард укладывал в багажник большую корзину.
Эллери приблизился к ним. На Салли был олений коричневый замшевый костюм, она обернула голову шарфом на манер тюрбана, довольно ярко накрасилась и нарумянила щеки.
Она даже не взглянула на Эллери.
Говард был занят корзиной и тоже не обращал на него внимания, пока Эллери устраивался на переднем сиденье рядом с Салли. А потом проскользнул в машину и сел позади Эллери. Салли завела мотор.
— Для чего нам понадобилась корзина? — весело поинтересовался Эллери.
— Я попросила Лауру приготовить ленч для пикника, — пояснила Салли, деловито переключив скорость.
Говард засмеялся:
— А почему ты не сказала ему, зачем мы решили устроить ленч? Дело в том, что, если кто-нибудь начнет нас искать, прислуга ответит, что мы уехали на пикник. Понятно?
— Да, — понизив голос, подтвердила Салли. — На это у меня хватило ума.
Она делала крутые повороты, ведя машину лихо и даже с какой-то злостью. Когда они миновали Норд-Хилл-Драйв, Салли свернула налево.
— Куда мы направляемся, Салли? Я никогда не был в этих краях.
— По-моему, мы едем к озеру Куитонокис. Оно вон там, у подножия Махогани.
— Хорошее место для пикника, — заметил Говард.
Салли выразительно посмотрела на него, и он покраснел.
— Я захватил с собой несколько курток, — хрипло добавил он. — В это время года там, как правило, холодновато.
После его реплики беседа больше не возобновлялась, и Эллери был им благодарен.
* * *
В других, обычных обстоятельствах поездка на север могла бы их всех развлечь.
Очертания окрестностей между Райтсвиллом и Махогани постоянно менялись — гористая земля, казалось, жила своей жизнью, каменные ограды сбегали вниз, а слегка изогнутые мосты под названиями Овечий выгон, Индейская стирка и Ручей Маккомбера потрескивали над водными потоками. Невдалеке от них расстилались зеленые луга с пестрым клевером — они словно наползали друг на друга и были похожи на волны глубокого моря. По ним лениво бродили стада коров, пожевывая траву. А вот и прославленные маслобойни штата; Эллери увидел амбары и цеха, напоминавшие больничные корпуса; перед ним промелькнули сверкающие стальные баки. И вновь медленно жующие стада — они то и дело попадались им на глаза на подъезде к горам.
Сама дорога в горы сияла чистотой, а вот люди, ехавшие в автомобиле с открытым верхом, везли по ней темный груз своих тайн. Эллери не сомневался в том, что их груз был грешным, пиратским и контрабандным.
Характер местности уже в который раз изменился, когда машина стала карабкаться по крутым склонам. Появились сосновые рощи и гранитные глыбы. Вместо коров здесь паслись овцы. Потом исчезли и овцы и ограды, уступив место одиноким деревьям, вслед за ними — группам деревьев и пятнам Подлеска и, наконец, большому, растянувшемуся на мили лесу. Здесь, в горах, к ним приблизилось небо — ясное, холодное и синее, по нему стремительно проплывали облака. Да и воздух на высоте был резче, с колючими, «зубастыми» струями ветра.
Они пробрались через лес, оставив позади огромные темные горные долины, где солнце никогда не освещало верхушки могучих сосен, елей и болиголовов. Повсюду виднелись гранитные кости гор. Исполинский край. Эллери невольно подумал о Дидрихе и начал гадать, а вдруг суровая гармония пейзажа и настроения побудила Салли выбрать для исповеди именно это место.
Они достигли цели — за горой засинело озеро Куитонокис, с зелеными волосами тростников, застывшими у водной глади. Эллери мысленно сравнил его с голубоватой раной на сером теле горного склона.
Салли притормозила у поросшего мхом валуна и выключила скорость.
Кругом рос лавр, рядом с ним — кусты сумаха, и прямо пахло хвоей. Птицы вспорхнули и уселись на коряге посреди озера. Они расправили крылья и были готовы взлететь.
— Ну как, передохнем? — спросил их Эллери.
Он предложил Салли сигарету, но она покачала головой. Ее рука в перчатке по-прежнему сжимала руль. Эллери бросил взгляд на Говарда, но тот не отводил глаз от озера.
— Ну как? — повторил Эллери и убрал пачку сигарет в карман.
— Эллери. — Обращение Салли прозвучало сдавленно и отрывисто. Она облизала губы, волнение мешало ей говорить. — Я хочу, чтобы вы знали — это моя инициатива. Говард был против и до конца стоял на своем. Мы прятались по углам, спорили и ругались целых два дня. Еще со среды.
