Инспектор Фельдер неуверенно покосился на начальника и по смущенному лицу того сейчас же понял, что упрек Вольриха не был необоснован. Их поведение действительно не соответствовало принятой практике. Поэтому Фельдер поспешил разъяснить:
— Наша сотрудница всю ночь заботилась о фрау Хорстман. И только что была здесь. И разговор мы начали еще в ее присутствии.
— Ну это спорный вопрос, — отрезал Вольрих и положил свои большие руки на плечи Хельги. — Ты не обязана им отвечать, дорогая. И даже прокурору, если он вдруг сюда заявится. Не так ли, инспектор?
Фельдер кивнул в знак согласия:
— Никто не может быть принужден отвечать на вопросы следственных органов. Тем более в случае, когда его показания могут быть использованы против него.
— Как видите, меня вам не запугать, — победоносно заявил Вольрих. — А что касается ваших измышлений, что фрау Хорстман в то критическое время с кем бы то ни было…
— Мы полагаем, что с вами, — сухо заметил Фельдер.
— Полагать вы можете, что вам угодно. Но свои версии вам придется подкрепить доказательствами. И не одним, а многими, непридуманными и существенными. Потому что доказывать предстоит вам!
— Совершенно верно, — согласился Циммерман, прежде чем уйти вместе с Фельдером. Фельдер шел за шефом следом и никак не мог понять, с чего вдруг на лице Циммермана взялась эта довольная улыбка.
* * *Карл Гольднер добрался в такси до Виденмайерштрассе, а там роскошным лифтом поднялся на третий этаж.
Открыл ему слуга, удивительно похожий на английского дворецкого идеальной выучки. С холодной вежливостью спросил:
— Герр Гольднер?
Получив положительный ответ, торжественно сообщил:
— Герр фон Гота ждет вас.
Гольднер не переставал удивляться. Слуга провел его в библиотеку, где стеллажи, полные книг в кожаных переплетах, вздымались до потолка. В центре зала — стол, украшенный инкрустациями с античными мотивами, а на нем — кожаный глобус, словно созданный самим Мартином Бехай-мом. Возле стола — четыре староанглийских кресла, обтянутые темно-зеленым сафьяном. В одно из них уселся Гольднер.
— Глазам не верю! — воскликнул он, когда появился фон Гота, одетый в светло-серое, и сердечно приветствовал гостя. — Я попал по адресу, или у вас в полиции двойник, может быть, какой-нибудь заблудший брат?
— Нет, к счастью, я единственный оставшийся экземпляр нашей фамилии, — заверил его фон Гота.
— А в криминальную полицию вы подались из чистой любви к искусству?
— Исключительно, — подтвердил фон Гота. — Впрочем, еще из любопытства и от скуки. Знаете, иногда там бывает довольно увлекательно. А кроме того, регулярный доход и мне не помешает.
— Вам, такому богатому человеку?
— Я только наследник, герр Гольднер. Из боковой ветви вымирающего рода фон Гота. То, что вы видите вокруг себя, — все мое имущество. Его в два счета можно распродать, пропить и прогулять. И, признаюсь, порой так и делаю. Но не слишком часто. Я вовремя сумел подсчитать, что этого наследства мне хватит для безбедной жизни лет до сорока. И что потом? Найти подходящее занятие было для меня и вопросом средств к существованию.
— Но почему именно это?
— Не буду утверждать, что я люблю свою работу. Среди криминалистов трудно найти того, кто мог бы это сказать. Но, с другой стороны, это занятие дает возможность познать жизнь и людей в их экстремальных проявлениях, а это кое-что.
— Пожалуй, я вас понимаю. Вы боялись, что иначе ваша жизнь пройдет в пустопорожних разговорах с разными баронами и собственным дворецким, или опасались, что придется подыскивать невесту с многомиллионным приданым, чтоб выдерживать свой уровень жизни.
— Что-то в этом роде. Но учтите, у меня не только дворецкий, но еще и «роллс-ройс». Правда, его я передал в распоряжение одной фирме, которая сдает его напрокат с почасовой оплатой. А Бертольд, мой ангел-хранитель, пять дней в неделю работает в одном из ресторанов обер-кельнером и все же успевает вести все наше хозяйство. Знаете, он здесь еще со времен моего отца.
— Послушайте, я от вас просто в восторге! — Не удержавшись, Гольднер поднял бокал.
— Ну что ж, я рад! — улыбнулся в ответ фон Гота.
— Теперь, конечно, вы постараетесь использовать мое удивление и захотите получить побольше информации, — заметил Гольднер. — Не возражаю. Только я все то же самое постараюсь сделать с вами. Так выпьем за взаимное использование!
* * *Шеф-редактор Ойген Клостерс рассказал позже:
— Вардайнер, прежде всего, человек честный и порядочный. Но в условиях современной журналистики это значит, что он слишком порядочный, неисправимый идеалист, не приспособленный к борьбе.
Он ведь до сих пор уверен, что в нынешнее время может позволить себе такую роскошь, как «доброе имя журналиста». В результате он помещает неудобочитаемые политические обзоры, вся суть которых заключена в фразе: «Это с одной стороны, но если взглянуть с другой стороны…»
Гораздо больше мне нравится его жена. Миниатюрная, изящная, слегка похожая на пугливую лань. Большие умные глаза, нежный мелодичный все еще молодой голос, игривые движения. Чудная женщина!
За обедом, кстати великолепным, я предложил Вардайнеру — если сумеем — совместно организовать и согласовать по времени кое-какие акции. Вардайнер согласился. И не только. В свою очередь предложил мне — даже слишком уж быстро — идею первой акции. Хотел пуститься в разоблачение «гиен монополизма». Знаете, от подобной формулировки мне дух перехватило. К тому же оказалось, что метит он в Шрейфогеля. Я его предложение весьма деликатно — из-за фрау Сузанны, — но решительно отклонил. Посоветовал ему взвесить как следует, сможет ли он подкрепить атаку на таких людей конкретными фактами. И вообще я не уверен, что эти вещи кого-то интересуют, читатели хотят совсем другого. Им нужно знать, когда, где и с кем переспала знаменитая певица, им нужны сплетни о личной жизни телезвезды или о том, как олимпийский чемпион переплавил свои медали в солидный банковский счет. Ну и еще криминальные аборты, истязания животных, какое-нибудь убийство, по возможности на сексуальной почве, — вот то, на что читателей тянет. Но только не на статьи о финансовых махинациях, где кто-то загреб кучу денег. Это для них слишком скучно.
«Вы же не собираетесь сражаться с ветряными мельницами? — спросил я его. — Копаться в грязном белье гораздо выгоднее, тут вам успех гарантирован. Нельзя витать в облаках!»
* * *— Так, пока мы от них избавились, — сказал Вольрих Хельге, когда криминалисты удалились. — Думаю, я как следует утер им нос.
— Иди ко мне, — всхлипнула Хельга.
— Да подожди! — фыркнул Вольрих. — Вначале нужно кое-что выяснить. Ты ночью собиралась передать мне кое-какие документы. И говорила, это дело решенное!
— Но это было до того… — прошептала Хельга и потянула на себя одеяло.
— До того? — повторил он. — До чего?
— Прежде чем все случилось с Хайнцем, моим мужем.
— Девочка моя. — Вальдемар Вольрих все еще пытался говорить ласково. — Я тебе уже не раз советовал не путать разные вещи. Например, занятия любовью с несчастным случаем с твоим мужем и заодно с обещанными документами. Думаю, я этого не заслуживаю.
— А что если до меня только теперь дошло, что связь между бумагами, которые ты хочешь получить, и смертью моего мужа действительно существует?
— Я бы на твоем месте и думать не отваживался о такой возможности, — с нажимом посоветовал Вольрих.
— Но ты не на моем месте, — тихо ответила она. — А я теперь то, что называется вдова…
— Не надо так со мной, детка! Ты еще траур надень! Ведь ты до смерти рада, что от него избавилась и можешь жить в свое удовольствие.
— Вот тут ты, вероятно, прав, — произнесла Хельга. — Но это ничего не меняет: я теперь вдова, причем бедная вдова. После Хайнца мне почти ничего не осталось. За нашу мебель много не выручишь, его машина годится только на свалку. Так что не удивляйся, что я задумалась о своем будущем.
— Об этом позаботится Тириш. Ты можешь рассчитывать как минимум на солидное пособие.
— А сколько это будет? И как оформлено?
— Да не волнуйся ты, детка, об этом я позабочусь. Но дай же мне наконец бумаги…
— Ты называешь это бумагами, как будто собрался сдать их в макулатуру. Но я-то знаю, в них есть такое, что для некоторых страшнее бомбы под кроватью. Я поняла: эти документы — мой единственный капитал на будущее, дорогуша.
— Ты же не вздумаешь нас шантажировать?! — на этот раз возмущенно вскричал Вольрих.
— Я только, как говорится, хочу сберечь свою шкуру. Ведь у меня, как ты всегда говорил, такая нежная кожа. Не хочешь убедиться в этом снова?
