В это время Пьеро уже был в своем кафе, так что, в принципе, Луиза могла ему позвонить. Но позвонила она примерно в половине десятого. Для того ли, чтобы сообщить о беременности? Если да, то почему она так долго с этим тянула?
Приехал ли Пьеро на такси? По словам консьержки, он пробыл в квартире Луизы минут двадцать.
Профессор Гуэн, по словам его жены и консьержки, возвратился из больницы сразу после одиннадцати и к своей любовнице не заходил.
На следующее утро мадам Броль, придя в восемь часов утра, чтобы убрать квартиру, находит Луизу мертвой на диване в гостиной. Она утверждает, что никакого оружия рядом с телом не было.
Доктор Поль, известный своей осторожностью в заключениях, полагает, что смерть наступила между девятью и одиннадцатью часами вечера. И, судя по тому, что в «Грело» она звонила в девять, время можно назвать более точно: не с девяти, а с половины десятого.
Что касается отпечатков, обнаруженных в квартире, то они принадлежат четверым: Лулу, ее домработнице, профессору и Пьеро. Моэрс получил отпечатки пальцев профессора Гузна, послав сотрудника в больницу Кошен, а с идентификацией остальных у полиции трудностей не было — все они оказались в картотеке.
Лулу, по всей видимости, не ожидала нападения, поскольку выстрел был произведен с очень близкого расстояния.
Не было заметно, чтобы в квартире чего-то искали, а это явно говорило о том, что убийство произошло не с целью ограбления.
— Благодарю вас, доктор. Надеюсь, после ее визита никто не приходил к вам с расспросами о ее беременности?
— Нет. Когда я прочитал в газете, что она убита, то подумал, что следует ожидать визита полиции, тем более что Луизу Филон направила ко мне ее домработница, которая наверняка бы все рассказала. Честно говоря, если бы не ваш приход, то я сам бы позвонил в полицию после обеда.
Спустя несколько минут Мегрэ уже звонил мадам Гуэн из телефонного автомата, установленного в одном из кафе на улице Дам. Жена профессора узнала голос комиссара и не удивилась его звонку.
— Я вас слушаю, господин комиссар.
— Вчера вы мне сказали, что ваша сестра работает в библиотеке? В какой именно?
— В муниципальной библиотеке на площади Сен-Сульпис.
— Благодарю.
— Вы ничего нового не узнали?
— Только то, что Луиза Филон была беременна.
— Ах так!
Мегрэ сразу же пожалел, что сказал это по телефону, ему хотелось увидеть ее реакцию.
— Вас это удивляет?
— Пожалуй… да. Может быть, это покажется вам смешным, но от женщины подобного типа этого не ждешь.
— Как считаете, ваш муж знал о беременности?
— Он бы наверняка сообщил мне.
— У него никогда не было детей?
— Никогда.
— Он не хотел их иметь?
— Думаю, что ему было совершенно безразлично, есть у него дети или нет. Так уж получилось, что я не смогла иметь детей. Скорее, это моя вина.
Небольшая черная полицейская машина подвезла Мегрэ на площадь Сен-Сульпис. Без всяких оснований он не выносил этого места. Всегда, как только он оказывался здесь, у него создавалось ощущение, что это кусочек провинции. Даже магазины выглядели по-иному, а прохожие шли более медленно и казались грустнее, чем в остальных районах Парижа. Скучным было и здание библиотеки, слабо освещенное, заполненное тишиной, словно пустая церковь. В читальном зале находились лишь несколько человек, очевидно, завсегдатаев, перелистывавших какие-то запыленные научные книги. Антуанетта Оливьер, сестра мадам Гуэн, спокойно смотрела на подходившего к ней комиссара. Она выглядела старше своих пятидесяти лет, и на лице у нее застыло презрительное выражение, свойственное некоторым женщинам, полагающим, что их ничем уже не удивишь.
— Комиссар Мегрэ из уголовной полиции, — представился он.
— Я узнала вас по фотографиям в газетах.
Она говорила очень тихо, и у Мегрэ снова возникло ощущение, что он находится в церкви. Хотя нет, не в церкви, а в школе, поскольку Антуанетта указала ему жестом на стул, стоявший у покрытого зеленым сукном стола. Антуанетта была полнее своей сестры, менее живой, цвет ее кожи напоминал восковую бледность монахинь.
— Вы пришли, полагаю, чтобы получить какие-то сведения?
— Да. Мадам Гуэн сказала, что вчера вечером вы были у нее в гостях.
— Верно. Я пришла в половине девятого, а ушла в половине двенадцатого, сразу же после прихода хорошо вам известного типа.
То, что она даже не произнесла имени профессора, казалось для нее знаком высшего отвращения, а слово «тип», которое она произнесла чуть ли не по слогам, казалось, очень ей нравилось.
— Вам часто случается проводить вечера у сестры?
— Редко, — ответила она с сожалением.
— Уточните, пожалуйста, раз в полгода, раз в год или один раз в два года?
— Пожалуй, раз в год.
— Вы договаривались о встречах заранее?
— Мне не нужно договариваться с собственной сестрой.
— Стало быть, вы направились к ней, не зная, дома ли она? У вас дома есть телефон?
— Да.
— И вы не позвонили сестре?
— Она мне позвонила.
— И попросила вас прийти?
— Не совсем. Сначала мы поговорили о разных вещах.
— Каких?
— В основном, о семейных. Она редко пишет родственникам, переписку с братьями и сестрами поддерживаю, в основном, я.
— Она сказала, что хотела бы с вами увидеться?
— Что-то в этом роде. Спросила, свободен ли у меня этот вечер.
— Во сколько это было?
— Примерно в половине седьмого. Я только что пришла домой и готовила ужин.
— Звонок вас не удивил?
— Нет. Я лишь уточнила, будет ли он дома. А что он вам сказал?
— Вы имеете в виду профессора Гуэна?
— Да.
— Я с ним еще не беседовал.
— Очевидно, потому, что вы считаете его невиновным? Знаменитый хирург, член Медицинской академии и… — она продолжала говорить так же тихо, только тон ее голоса стал более резким.
— Что произошло, когда вы пришли на авеню Карно? — прервал женщину Мегрэ.
— Я поднялась наверх, поцеловала сестру в щеку и разделась.
— В какой комнате вы беседовали?
— В маленькой, рядом с комнатой Жермен. Она называла ее будуаром. Салон в квартире слишком велик и неуютен, и почти всегда пустует.
— А чем вы занимались потом?
— То, что обычно делают сестры, особенно в нашем возрасте, если они не виделись несколько месяцев. Сидели, болтали, я рассказывала о том, что происходит в нашей семье. Говорила и о нашем племяннике Франсуа, который год назад был посвящен в сан и уехал миссионером в Северную Канаду.
— Вы что-нибудь пили?
Этот вопрос не только удивил ее, но попросту шокировал до такой степени, что она покраснела.
— Сначала мы выпили по чашечке кофе.
— Прислуга еще находилась в квартире?
— Обе служанки пришли пожелать нам спокойной ночи и потом, часов в девять, пошли спать. Кухарка работает у моей сестры уже двенадцать лет. Домработницы сменяются довольно часто, надеюсь, понятно из-за чего?
Мегрэ не стал уточнять из-за чего, он понял.
— Жермен предложила приготовить грог и пошла для этого на кухню.
— А чем вы занимались в это время?
— Читала в каком-то журнале статью о нашей деревне.
— Сестра долго отсутствовала?
— Ровно столько, сколько нужно, чтобы вскипели два стакана воды.
— Случалось прежде, что, уходя от сестры, вы сталкивались с ее мужем?
— Я избегала встреч с ним.
— Вы удивились, что на этот раз он вернулся раньше?
— Сестра уверяла меня, что раньше полуночи он не вернется.
— Но ничего особенного вам в глаза не бросилось?
— Это человек, который считает, что он выше всех моральных принципов и норм приличия.
— Значит, ничего особенного в его лице вы не заметили?
— Я к нему не приглядывалась и вообще считаю ниже своего достоинства смотреть на этого типа. Я оделась и вышла из квартиры, хлопнув дверью.
— В тот вечер вы не слышали никакого шума, выстрела, например?
— Нет. Примерно до одиннадцати кто-то этажом ниже играл на пианино. Какое-то из произведений Шопена.
— Вы знали, что любовница профессора была беременна?
— Меня это не удивляет.
— Сестра говорила вам об этом?
— Она вообще не говорила мне о той девушке.
— Но вы обо всем знали?
Она снова покраснела.
— Кажется, сестра узнала об этом в самом начале, когда этот тип поселил Луизу в этом же доме.
— Это ее нервировало?
— Каждый живет так, как ему нравится. Невозможно прожить столько лет под одной крышей с таким человеком, если хотя бы частично не воспримешь его взглядов на жизнь.
— Иначе говоря, ваша сестра не имела к мужу претензий и не сердилась на него за то, что он поселил Луизу Филон в этом доме?
— Куда вы клоните?
С трудом он мог бы ответить на этот вопрос. Ему казалось, что он идет по дороге, еще не зная, чем она кончится. Пока ему хотелось лишь создать образы людей, которые знали Луизу, и образ самой Лулу.
