Я встал.
— Сядь! — рявкнул Вулф.
— Ни в коем случае! Каждую минуту тут могут появиться Кремер или Стеббинс.
— Я откажусь принять их.
— Полицейские установят наблюдение за домом, а затем Кремер вновь приедет сюда уже с ордером прокуратуры. — Я направился к двери.
— Довольно! Вернись! — крикнул Вулф. — Ну, хорошо, ты не оставляешь мне никакого выбора, и я должен признать, что нас касается и интересует все, что произошло с мисс Атли. Доложи все полностью.
— Почему я должен докладывать, если вы уже уволили меня?
— Никто тебя не увольнял. Докладывай, черт тебя возьми!
— Слишком поздно, мне все равно помешают. В любую минуту может раздастся звонок.
Вулф сердито взглянул вначале на меня, потом на стенные часы, затем на свои кулаки и только после этого поднялся, вышел в прихожую и крикнул: «Фриц!» В дверях кухни показался Фриц. Вулф снял свое пальто с вешалки и повернулся к нему.
— Ты уже начал готовить мидии?
— Нет, сэр, я только…
— Пока не открывай. Мы с Арчи уходим и вернемся только завтра к обеду. Дверь в дом все время держи закрытой.
Фриц от изумления разинул рот и только пролепетал:
— Но… но…
— Если кто-нибудь спросит нас, ты ответишь, что не знаешь, где мы, и это будет действительно так. — Он наконец попал в рукава пальто, которое я держал для него. — Обед завтра — в обычное время.
— Но вы должны взять с собой хотя бы небольшой саквояж с…
— Как-нибудь обойдусь. Предупреди Теодора. Тебе известно, что такое ордер прокуратуры на обыск? Если явятся полицейские с таким ордером, впусти их, но будь все время с ними.
Я уже успел надеть пальто и распахнул дверь. Спускаясь с крыльца, я спросил: «Нужна машина?», но Вулф ответил отрицательно, и сопровождаемый мною, направился в сторону Девятой авеню. Пройдя несколько шагов, он остановился у старого каменного особняка, очень похожего на наш. На звонок Вулфа дверь открыла темноволосая красивая женщина, которой мы иногда вот уже лет десять посылаем орхидеи. Она была несколько удивлена нашим появлением.
— Мистер Вулф? Мистер Гудвин? Пожалуйста, входите. Вам нужен доктор?
Мы вошли.
— Да, но не как врач, — ответил Вулф. — Очень ненадолго, и мы вполне можем поговорить с ним здесь.
— Да, да, конечно, — волнуясь, сказала женщина. Меня она знала, так как иногда я здесь бывал: Вулфа же она видела впервые, так как в случае необходимости он вызывал доктора Волмера к себе домой. Женщина вышла, через минуту появился доктор Волмер — низенький человечек с большим лбом, почти без подбородка, с вечно печальным выражением лица. Как-то однажды он наложил мне двадцать два шва на боку, куда меня пырнул ножом один тип.
— Ба, кого я вижу! — воскликнул доктор, подходя к нам. — Проходите, проходите.
— Мы явились, доктор, — заявил Вулф, — в расчете на ваше гостеприимство. Нам нужна комната, кровати для ночлега и еда, чтобы просуществовать до утра. Вы можете выручить нас?
Волмер был не испуган, а прямо-таки ошеломлен.
— Конечно… конечно… Для вас? Для вас, Арчи?
— Да. Мы должны были сбежать из дома, так как ожидали довольно неприятного визитера. Завтра он будет уже не столь неприятен. Если вам это уж слишком неудобно…
— Что вы, что вы! — улыбаясь, прервал его доктор. — Я польщен, я считаю это честью. Правда, я опасаюсь, что еда у меня… У меня же нет Фрица. Вам нужна комната с телефоном?
— Нет.
— В таком случае… одну минуточку — у меня в кабинете пациент.
Волмер вышел, и минуты через две вместо него появилась темноволосая женщина, Элен Джиллард. Она пригласила нас пройти с ней, пытаясь держаться так, словно для нее было привычкой встречать двух соседей, внезапно явившихся с просьбой приютить их на ночь и покормить. Элен Джиллард провела нас в комнату на втором этаже с двумя окнами и большой кроватью, стены комнаты покрывали фотографии яхт, футболистов, мальчиков и девочек. Сын доктора — Биль Волмер, которому я когда-то показывал как брать отпечатки пальцев, находился сейчас в школе-интернате.
— Вы спуститесь поесть или подать вам сюда? — спросила Элен.
— Позднее, — ответил Вулф. — Спасибо. Мистер Гудвин скажет вам.
— Но может быть, все же принести сюда?
Вулф ответил отрицательно, и Элен ушла, оставив дверь открытой, и мне пришлось встать, чтобы закрыть ее. Мы сняли пальто, я повесил их на плечики в шкаф. Вулф принялся осматриваться вокруг, но это оказалось бесполезным. В комнате стояло всего три кресла, с сиденьями, слитком узкими для него. Он подошел к кровати, сел на краешек, снял башмаки, улегся, закрыл глаза и скомандовал:
— Докладывай!
— Но я все же хочу знать, где вы с Гудвином были и что делали в течение последних двадцати четырех часов? — заявил инспектор Кремер, сидевший в красном кожаном кресле, вынимая изо рта изжеванную сигару. Разговор этот происходил в 12.35 дня в пятницу.
Единственное затруднение, лишавшее нас возможности правдиво ответить ему, состояло в том, что он сейчас же послал бы полицейского проверить наши слова, а мы не могли расплачиваться с доктором Волмером за его гостеприимство такой черной неблагодарностью. Говоря о гостеприимстве, не могу не признать, что я-то выспался прекрасно в предоставленной мне комнате, но Вулфу пришлось помучиться. Хотя там были книги для чтения, но ни одного подходящего для него кресла не нашлось, а лежа он читать не может. Не оказалось там пижамы соответствующего размера, и он вынужден был спать в нижнем белье; еда была хоть и неплохая, но не для такого гурмана, как он; пиво, лишь одного сорта, да и не того, какое он всегда пьет; всего две подушки, причем на одной он спать не мог — низко, а на двух — слишком высоко; полотенца или слишком маленькие, или слишком большие; мыло пахло туберозой, а не франью, как он привык. И все же, принимая во внимание, что Вулф больше года уже не ночевал вне дома, первые день и ночь он держался хорошо, хотя, конечно, был мрачен, но и у вас вряд ли было бы лучше настроение, если бы по не зависящим от вас обстоятельствам вам пришлось бы в спешке бежать из дома, не захватив даже зубной щетки.
Мы не звонили Фрицу, чтобы справиться о визитерах, так как не знаем много о последних изобретениях в области электроники, да и кто вообще-то знает? Мы знали, что установить, откуда звонили, дело довольно сложное, но вдруг полицейские использовали какой-нибудь нейтрон, позитрон или еще какой-нибудь «трон», который немедленно засечет, откуда последовал звонок? За новостями мы следили по газетам, вышедшим в четверг вечером и в пятницу утром. Лон сдержал слово, и «Газетт» не обмолвилась о похищении; ничего не было также ни в «Нью-Йорк таймс», ни в «Последних известиях», переданных по радио в одиннадцать часов. Правда, о Джимме Вэйле было написано предостаточно, однако сутью всего было именно то, что сообщил мне Лон; в 9.05 утра в четверг в библиотеку зашла Маргот Теддер и обнаружила отчима под бронзовой статуей Бенджамина Франклина, продавившей ему грудь.
Пятеро, а не один видели его в последний раз живым вечером в среду — жена, ее сын и дочь — Ноэль и Маргот Теддер; ее брат — Ральф Парселл и ее адвокат Эндрю Хлад. Все они собрались в библиотеке после ужина (о теме их совещания ничего не сообщалось), а вскоре после десяти часов вечера Джимми Вэйл заметив, что не спал как следует в течение трех ночей (о причине этого в газетах не говорилось), улегся здесь же на кушетке. Он все еще спал, когда примерно через час члены семьи разошлись. Ноэль и Маргот Теддер и Ральф Парселл отправились к себе, а Хлад, вместе с миссис Вэйл, поднялся к ней в кабинет. Часов около двенадцати ночи Хлад уехал, а миссис Вэйл легла спать. Видимо, раньше она тоже недосыпала, потому что находилась все еще в постели в четверг утром, когда ее сын и дочь прибежали к ней, чтобы сообщить о несчастье с Джимми.
Все в доме, конечно, включая и прислугу, знали, что статуя Франклина неустойчива. «Газетт» даже поместила заключение эксперта о различных способах закрепления ног бронзовых статуй на пьедестале. Ему не разрешили осмотреть статую, упавшую на Джимми, но он все же высказал мнение, что она могла рухнуть не из-за какой-нибудь плохо завернутой гайки, а потому, что болт или болты были с браком или могли треснуть во время установки. По его словам, вполне возможно, что Джимми Вэйл, проснувшись, направился через комнату к двери, нечаянно потерял равновесие, схватился за статую, чтобы не упасть, и повалил ее на себя. Я подумал, что «Газетт» поступил чертовски умно, поместив такое сообщение. Умело поданное убийство или подозрение в убийстве, конечно, способствовало бы продаже дополнительных тысячи экземпляров, но газета давала понять, что смерть Вэйла могла явиться результатом несчастного случая.
В газетных сообщениях не было никаких ссылок на беседы с членами семьи. Миссис Вэйл лежала в постели под наблюдением врача и, конечно, не принимала. Эндрю Хлад уклонялся от встреч с репортерами, а полицейским сообщил, что, уходя домой около двенадцати часов ночи, в библиотеку он не заходил и что при уходе никто из семьи его не провожал.
